Неточные совпадения
— Ну так!.. так!.. Григорий Александрович?.. Так ведь его зовут?.. Мы с
твоим барином были приятели, — прибавил он, ударив дружески по
плечу лакея, так что заставил его пошатнуться…
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга резвая
твоя?»
— Налей еще мне полстакана…
Довольно, милый… Вся семья
Здорова; кланяться велели.
Ах, милый, как похорошели
У Ольги
плечи, что за грудь!
Что за душа!.. Когда-нибудь
Заедем к ним; ты их обяжешь;
А то, мой друг, суди ты сам:
Два раза заглянул, а там
Уж к ним и носу не покажешь.
Да вот… какой же я болван!
Ты к ним на той неделе зван...
— Это, старинушка, уж не
твоя печаль, — сказал мой бродяга, — пропью ли я, или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего
плеча: его на то барская воля, а
твое холопье дело не спорить и слушаться.
— Это — ужасно, Клим! — воскликнула она, оправляя сетку на голове, и черные драконы с рукавов халата всползли на
плечи ее, на щеки. — Подумай: погибает
твоя страна, и мы все должны спасать ее, чтобы спасти себя. Столыпин — честолюбец и глуп. Я видела этого человека, — нет, он — не вождь! И вот, глупый человек учит царя! Царя…
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с
плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки
твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
Утешься, добрая мать:
твой сын вырос на русской почве — не в будничной толпе, с бюргерскими коровьими рогами, с руками, ворочающими жернова. Вблизи была Обломовка: там вечный праздник! Там сбывают с
плеч работу, как иго; там барин не встает с зарей и не ходит по фабрикам около намазанных салом и маслом колес и пружин.
«Да, знаю я эту жертву, — думал он злобно и подозрительно, — в доме, без меня и без Марфеньки, заметнее будут
твои скачки с обрыва, дикая коза! Надо сидеть с бабушкой долее, обедать не в своей комнате, а со всеми — понимаю! Не будет же этого! Не дам тебе торжествовать — довольно! Сброшу с
плеч эту глупую страсть, и никогда ты не узнаешь своего торжества!»
— Нельзя, Татьяна Павловна, — внушительно ответил ей Версилов, — Аркадий, очевидно, что-то замыслил, и, стало быть, надо ему непременно дать кончить. Ну и пусть его! Расскажет, и с
плеч долой, а для него в том и главное, чтоб с
плеч долой спустить. Начинай, мой милый,
твою новую историю, то есть я так только говорю: новую; не беспокойся, я знаю конец ее.
— А что, Сергей Александрыч, — проговорил Бахарев, хлопая Привалова по
плечу, — вот ты теперь третью неделю живешь в Узле, поосмотрелся? Интересно знать, что ты надумал… а? Ведь
твое дело молодое, не то что наше, стариковское: на все четыре стороны скатертью дорога. Ведь не сидеть же такому молодцу сложа руки…
— А это
твоя телега, что ли? — прибавил он, указывая на нее
плечом.
— Вот что, Веля… — сказал он, взяв дочь за
плечо и посматривая на ее будущего учителя. — Помни всегда, что на небе есть бог, а в Риме святой его «папеж». Это тебе говорю я, Валентин Яскульский, и ты должна мне верить потому, что я
твой отец, — это рrimо.
— Да с
плеч долой; с
твоих по крайней мере.
Англичане Левшу сейчас хлоп-хлоп по
плечу и как ровного себе — за руки. «Камрад, — говорят, — камрад — хороший мастер, — разговаривать с тобой со временем, после будем, а теперь выпьем за
твое благополучие».
— Вот, Оксинька, какие дела на белом свете делаются, — заключил свои рассказы Петр Васильич, хлопая молодайку по
плечу. — А ежели разобрать, так ты поумнее других протчих народов себя оказала… И ловкую штуку уколола!.. Ха-ха!.. У дедушки, у Родиона Потапыча, жилку прятала?.. У родителя стянешь да к дедушке?.. Никто и не подумает… Верно!.. Уж так-то ловко… Родитель-то и сейчас волосы на себе рвет. Ну, да ему все равно не пошла бы впрок и
твоя жилка. Все по кабакам бы растащил…
Какой же итог всего этого болтания? Я думаю одно, что я очень рад перебросить тебе словечко, — а
твое дело отыскивать меня в этой галиматье. Я совершенно тот же бестолковый, неисправимый человек, с тою только разницею, что на
плечах десятка два с лишком лет больше. Может быть, у наших увидишь отъезжающих, которые везут мою рукопись, ты можешь их допросить обо мне, а уж я, кажется, довольно тебе о себе же наговорил.
— Да, прости меня, я тебя очень обидела, — повторила Лиза и, бросаясь на грудь Гловацкой, зарыдала, как маленький ребенок. — Я скверная, злая и не стою
твоей любви, — лепетала она, прижимаясь к
плечу подруги.
— Нет, Ваня, — прибавила она, положив мне обе руки на
плечи и грустно улыбаясь, — нет, голубчик; это всегдашний
твой разговор, но… не говори лучше об этом.
— С ним, конечно, едет Прейн, потом толпа молодежи… Превесело проведем все лето. Самый отличный случай для
твоих первых триумфов!.. Да, мы им всем вскружим голову… У нас один бюст чего стоит,
плечи, шея… Да?.. Милочка, женщине так мало дано от бога на этом свете, что она своим малым должна распорядиться с величайшей осторожностью. Притом женщине ничего не прощают, особенно не прощают старости… Ведь так… а?..
— Фу ты, господи,
твоя воля! — восклицал купец, пожимая
плечами. — Что только мне с этим парнем делать — ума не приложу; спуску, кажись, не даю ему ни в чем, а хошь ты брось!
Адуев достиг апогея своего счастия. Ему нечего было более желать. Служба, журнальные труды — все забыто, заброшено. Его уж обошли местом: он едва приметил это, и то потому, что напомнил дядя. Петр Иваныч советовал бросить пустяки, но Александр при слове «пустяки» пожимал
плечами, с сожалением улыбался и молчал. Дядя, увидя бесполезность своих представлений, тоже пожал
плечами, улыбнулся с сожалением и замолчал, промолвив только: «Как хочешь, это
твое дело, только смотри презренного металла не проси».
— Государь! — сказал он вдруг резко, — не ищи измены далеко. Супротивник
твой сидит супротив тебя, он пьет с тобой с одного ковша, ест с тобой с одного блюда, платье носит с одного
плеча!
— Никита, — прибавил он благоволительно и оставляя свою руку на
плече князя, — у тебя сердце правдивое, язык
твой не знает лукавства; таких-то слуг мне и надо. Впишись в опричнину; я дам тебе место выбылого Вяземского! Тебе я верю, ты меня не продашь.
— Хитер же ты, брат! — перебил Перстень, ударив его по
плечу и продолжая смеяться, — только меня-то напрасно надувать вздумал! Садись с нами, — прибавил он, придвигаясь к столу, — хлеб да соль! На тебе ложку, повечеряем; а коли можно помочь князю, я и без
твоих выдумок помогу. Только как и чем помочь? Ведь князь-то в тюрьме сидит?
Меж тем Руслан далеко мчится;
В глуши лесов, в глуши полей
Привычной думою стремится
К Людмиле, радости своей,
И говорит: «Найду ли друга?
Где ты, души моей супруга?
Увижу ль я
твой светлый взор?
Услышу ль нежный разговор?
Иль суждено, чтоб чародея
Ты вечной пленницей была
И, скорбной девою старея,
В темнице мрачной отцвела?
Или соперник дерзновенный
Придет?.. Нет, нет, мой друг бесценный:
Еще при мне мой верный меч,
Еще глава не пала с
плеч».
— Что ж, я очень рад, — сказал он и пожал
плечами. — От души тебя поздравляю. Теперь представляется тебе прекрасный случай расстаться со мной, к великому
твоему удовольствию. И я вполне тебя понимаю. Жить у старика-отца, человека больного, полоумного, в
твои годы, должно быть, очень тяжело. Я тебя прекрасно понимаю. И если бы я околел поскорей, и если бы меня черти взяли, то все были бы рады. От души поздравляю.
Старые что малые, хочется, чтобы пожалел кто, а старых-то никому не жалко. (Целует Серебрякова в
плечо.) Пойдем, батюшка, в постель… Пойдем, светик… Я тебя липовым чаем напою, ножки
твои согрею… Богу за тебя помолюсь…
— Не печалься за нас, пане, — говорит Опанас, — Роман будет на болоте раньше
твоих доезжачих, а я, по
твоей милости, один на свете, мне о своей голове думать недолго. Вскину рушницу за
плечи и пойду себе в лес… Наберу проворных хлопцев и будем гулять… Из лесу станем выходить ночью на дорогу, а когда в село забредем, то прямо в панские хоромы. Эй, подымай, Ромасю, пана, вынесем его милость на дождик.
— Полно, брат! по-латыни-та говорить! Не об этом речь: я слыву хлебосолом, и надобно сегодня поддержать мою славу. Да что наши дамы не едут! Я разослал ко всем соседям приглашения: того и гляди, станут наезжать гости; одному мне не управиться, так сестра бы у меня похозяйничала. А уж на будущей неделе я стал бы у нее хозяйничать, — прибавил Ижорской, потрепав по
плечу Рославлева. — Что, брат, дождался, наконец? Ведь свадьба
твоя решительно в воскресенье?
— Ты меня не понимаешь! — сказала она и, еще более пододвинувшись к доктору, положила ему руки и голову на
плечо. — Я готова быть
твоей женой, но я боюсь тебя!
— Ты не знаешь, я не умею говорить, но приблизительно так они, то есть я думаю. Это
твоя красота, — он повел
плечом в сторону тех комнат, — она очень хороша, и я очень уважаю в тебе эти стремления; да мне и самому прежде нравилось, но она хороша только пока, до настоящего дела, до настоящей жизни… Понимаешь? Теперь же она неприятна и даже мешает. Мне, конечно, ничего, я привык, а им трудно.
Давыд не отвел глаз от страницы и опять, пожав
плечом и улыбнувшись про себя, промолчал, что часы, мол,
твои, и ты в них волен.
— Понимаю! соловья баснями не кормят! C'est juste! Правильно! Желание скорей разрешить вопрос «о получении» с
твоей стороны совершенно естественно, особливо если принять во внимание, что «старый друг», которого ты так добросовестно хранишь на
плечах, должен как можно скорее уступить место новому другу, более приличной наружности. Завтра это дело будет покончено, а покамест…
— Да, теперь небось что?.. Что?.. Ишь у тебя язык-от словно полено в грязи вязнет… а еще спрашиваешь — что? Поди-тка домой, там те скажут — что! Никита-то нынче в обед хозяйку
твою призывал… и-и-и… Ишь, дьявол, обрадовался городу, словно голодный Кирюха — пудовой краюхе… приставь голову-то к
плечам, старый черт! Ступай домой, что на дожде-то стоишь…
— Потому, что он мне несимпатичен, вот и все, — небрежно сказал Коврин и пожал
плечами, — но не будем говорить о нем: он
твой отец.
Ты жмешь ей руку, грудь ее <и>
плечиЦелуешь в упоеньи; ласки, речи,
Исполненные счастья и любви,
Ты чувствуешь, ты слышишь; образ милый,
Волшебный взор — всё пред тобой, как было
Еще недавно; все мечты
твоиТак вероятны, что душа боится...
— Дурак ты, Оська, — вдруг встряхнув
плечами, сказал хозяин злым, высоким голосом, — и стих
твой дурацкий, и ничем он на книжный не похож, — соврал ты! Пентюх…
Чеглов(дотрагиваясь до ее
плеча). Ну, поди, садись!.. Что
твой злодей?
Твоя, вишь, повинна, а ты чужую взяла да с
плеч срезала, и, как по чувствам моим, ты теперь хуже дохлой собаки стала для меня: мать
твоя справедливо сказала, что, видишь, вон на столе этот нож, так я бы, может, вонзил его в грудь
твою, кабы не жалел еще маненько самого себя; какой-нибудь теперича дурак — сродственник ваш, мужичонко — гроша не стоящий, мог меня обнести своим словом, теперь ступай да кланяйся по всем избам, чтобы взглядом косым никто мне не намекнул на деянья
твои, и все, что кто бы мне ни причинил, я на тебе, бестии, вымещать буду; потому что ты тому единая причина и первая, значит, злодейка мне выходишь…
Михайло Иваныч (грозя из-за сестры пальцем Дурнопечину).
Твоя башка остается па
плечах единственно по милости этой слабой женщины.
Любовь (пожимая
плечами). Сиди… Куда тебе с
твоим сердцем! А-а, вот пришли любимчики…
твои, мамины, всего света.
— Пожалей меня, пощади меня! — шептал он ей, сдерживая дрожащий свой голос, наклоняясь к ней, опершись рукою на ее
плечо, и близко, близко так, что дыхание их сливалось в одно, смотря ей в глаза. — Ты сгубила меня! Я
твоего горя не знаю, и душа моя смутилась… Что мне до того, об чем плачет
твое сердце! Скажи, что ты хочешь… я сделаю. Пойдем же со мной, пойдем, не убей меня, не мертви меня!..
Ты будешь жив,
твоя болезнь не к смерти.
Лицо
твое светло, и жилы бьются.
Кому не жить, тот темен, как земля.
Мы все земля, и если наше тело
Темнеть начнет, так, значит, в землю хочет.
Ты ослабел от ран, и много крови
Ты истерял… Произволеньем Божьим
Растет трава, названьем «девесил»,
Недаром ей прозвание такое,
В ком силы нет, — прибавит девять сил,
Настой ее тебе на пользу будет,
Хлебни его! А рану ты завяжешь.
Плечо твое уязвлено железом.
Русаков. Ты останься. Ну, сестрица, голубушка, отблагодарила ты меня за мою хлеб-соль! Спасибо! Лучше б ты у меня с
плеч голову сняла, нечем ты это сделала.
Твое дело, порадуйся! Я ее в страхе воспитывал да в добродетели, она у меня как голубка была чистая. Ты приехала с заразой-то своей. Только у тебя и разговору-то было что глупости… все речи-то
твои были такие вздорные. Ведь тебя нельзя пустить в хорошую семью: ты яд и соблазн! Вон из моего дома, вон! Чтобы нога
твоя не была здесь!
Мирович(пожимая
плечами). Между теми из них, которые по рождению своему торгуют, может быть, еще найдется несколько порядочных человек, так как очень возможно, что сила обстоятельств склоняла их к тому; но ведь супруг ваш по личному вкусу избрал себе ремесло это! Душой, так сказать, стремился плутовать и паразитствовать, и если ты его предпочитаешь мне, чем же я, после того, явлюсь в глазах
твоих? Дрянью, которой уж имени нет, и ты не только что разлюбить, но презирать меня должна!
— Я был уверен в
твоей невинности, сын мой; нет, ты не мог так пасть, бог не дает порочному такой души; тебя избрал он в свое воинство, — и игумен обнял его, и тронутый Феодор рыдая целовал в
плечо старика.
Что не могу поднять меча,
Что на руках моих, с
плечаОмытых кровью до локтей
Злодеев родины моей,
Ни капли крови нет
твоей!»
— «Старик! о прежнем позабудь…
Мое село, Державино, ведь не с большим сто верст от имения вашего батюшки (сто верст считалось тогда соседством в Оренбургской губернии)…» Гаврила Романыч подозвал к себе моего брата, приласкал его, потрепав по
плечу, и сказал, что он прекрасный молодой человек, что очень рад его дружбе с своими Капнистами, и прибавил: «Да тебе не пора ли на ученье? приятели
твои, я видел, ушли».
— А плевать мне на
твоего Патапа!.. — вскрикнула Фленушка, и страстной отвагой заискрились глаза ее. — Хоть голову с
плеч, только б себя потешить!.. Что в самом деле?.. Живешь тут, живешь, киснешь, что опара в квашне… Удали места нет!.. Разгуляться не над чем!.. Самой счастья ввек не достанется, на чужое хочу поглядеть!.. Эх, Марьюшка, Марьюшка, не кровь в тебе ходит, сыворотка!..
— Гуся разве с капустой?.. А коль охота, так и жареного поросенка с кашей мигом спроворят. Здесь, брат, окромя птичьего молока, все есть, что душе
твоей ни захочется… Так али нет говорю, молоде́ц? — прибавил он половому, снова хлопнув его по
плечу дружески, изо всей мочи.
— Ах ты, любезненькой мой!.. Ах ты, кормилец наш! — восклицал отец Михаил, обнимая Патапа Максимыча и целуя его в
плечи. — Пошли тебе, Господи, доброго здоровья и успеха во всех делах
твоих за то, что памятуешь сира и убога… Ах ты, касатик мой!.. Да что это, право, мало ты погостил у нас. Проглянул, как молодой месяц, глядь, ан уж и нет его.