Неточные совпадения
— Да на кого ты? Я с тобой согласен, — говорил Степан Аркадьич искренно и весело, хотя чувствовал, что Левин под
именем тех, кого можно купить зa двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно нравилось. — На кого ты? Хотя многое и неправда, что ты говоришь про Вронского, но я не про то говорю. Я говорю тебе прямо, я на
твоем месте поехал бы со мной в Москву и…
— Я хочу предостеречь тебя в том, — сказал он тихим голосом, — что по неосмотрительности и легкомыслию ты можешь подать в свете повод говорить о тебе.
Твой слишком оживленный разговор сегодня с графом Вронским (он твердо и с спокойною расстановкой выговорил это
имя) обратил на себя внимание.
Учитель! Перед
именем твоимПозволь смиренно преклонить колена.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки
твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу,
имя ему Разум, и это он убил бога.
— Да, помню
имя: это
твой товарищ и друг. Что с ним сталось?
— Нет — я только назвал по
имени твое состояние, она испугалась слова «экстаз».
И верблюды-то так тогда мое воображение заняли, и сатана, который так с Богом говорит, и Бог, отдавший раба своего на погибель, и раб его, восклицающий: «Буди
имя твое благословенно, несмотря на то, что казнишь меня», — а затем тихое и сладостное пение во храме: «Да исправится молитва моя», и снова фимиам от кадила священника и коленопреклоненная молитва!
Тихо умрут они, тихо угаснут во
имя твое и за гробом обрящут лишь смерть.
Они вытерпели крест
твой, они вытерпели десятки лет голодной и нагой пустыни, питаясь акридами и кореньями, — и уж, конечно, ты можешь с гордостью указать на этих детей свободы, свободной любви, свободной и великолепной жертвы их во
имя твое.
— Да, это дело нам дорого стоило, — продолжает он, строго смотря на него, — но мы докончили наконец это дело во
имя твое.
Но мы скажем, что послушны тебе и господствуем во
имя твое.
И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во
имя твое, и солжем, что во
имя твое.
—
Твое настоящее
имя Кузьма?
«Видишь ли, Прохоров, — сказал бригадир от
имени всей честной компании, — все мы поднялись на
твое приглашение; остались дома только те, которым уже невмочь, которые совсем развалились да у кого остались одни кости без кожи, но и тут один не утерпел — так хотелось ему побывать у тебя…» В эту минуту маленький скелет продрался сквозь толпу и приближился к Адриану.
Кому памятцы?» Бабы и девки окружают их, сказывая
имена, мальчишки, ухарски скрыпя пером, повторяют: «Марью, Марью, Акулину, Степаниду, отца Иоанна, Матрену, — ну-тка, тетушка,
твоих, твоих-то — вишь, отколола грош, меньше пятака взять нельзя, родни-то, родни-то — Иоанна, Василису, Иону, Марью, Евпраксею, младенца Катерину…»
Пускай стихии, свирепствуя сложенно, разверзнут земную хлябь и поглотят великолепный сей град, откуда громкое
твое пение раздавалося во все концы обширныя России; пускай яростный некий завоеватель истребит даже
имя любезного
твоего отечества; но доколе слово российское ударять будет слух, ты жив будешь и не умрешь.
Они, крестяся во
имя твое, кровавые приносят жертвы злобе.
Мой друг! ты близ моего сердца живешь — и
имя твое да озарит сие начало.
— Государь, — ответствовал он мне, — слава единая
имени твоего победит народы, оную землю населяющие.
Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам: тот, кто рачит о устройстве
твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного
твоего желудка и оцепенелого
твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде
твоем сладкий сок африканского винограда; тот, кто умащает окружие
твоей колесницы, кормит и напояет коней
твоих; тот, кто во
имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады
твои и чертоги, в них же сокрытая
твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду на суде во
имя твое, да возлюблен будеши.
Не камень со иссечением
имени твоего принесет славу
твою в будущие столетия.
— Вот ты как давеча ко мне зазвонил, я тотчас здесь и догадался, что это ты самый и есть; подошел к дверям на цыпочках и слышу, что ты с Пафнутьевной разговариваешь, а я уж той чем свет заказал: если ты, или от тебя кто, али кто бы то ни был, начнет ко мне стукать, так чтобы не сказываться ни под каким видом; а особенно если ты сам придешь меня спрашивать, и
имя твое ей объявил.
— Умру — не позову никогда!
Имя твое позабуду! Позабыла!!
Во
имя республики призываю тебя, союзник, соверши молитву в нашей церкви вместо пастора Фрица и укрепи народ
твоею проповедью».
Тамара вслушивалась в давно знакомые, но давно уже слышанные слова и горько улыбалась. Вспомнились ей страстные, безумные слова Женьки, полные такого безысходного отчаяния и неверия… Простит ей или не простит всемилостивый, всеблагий господь се грязную, угарную, озлобленную, поганую жизнь? Всезнающий, неужели отринешь ты ее — жалкую бунтовщицу, невольную развратницу, ребенка, произносившего хулы на светлое, святое
имя твое? Ты — доброта, ты — утешение наше!
Он скажет: „Что ж делать, мой друг, рано или поздно ты узнал бы это, — ты не мой сын, но я усыновил тебя, и ежели ты будешь достоин моей любви, то я никогда не оставлю тебя“; и я скажу ему: „Папа, хотя я не имею права называть тебя этим
именем, но я теперь произношу его в последний раз, я всегда любил тебя и буду любить, никогда не забуду, что ты мой благодетель, но не могу больше оставаться в
твоем доме.
«Ах, madame!» — воскликнул он и сейчас просил меня садиться; а приехавши, не забудь, я сказала: «Генерал-лейтенантша такая-то!», но на него это, видно, не подействовало, а
имя твое напротив!
— Тем хуже для тебя! Если я погибаю, то погибаю только одной своей особой, от чего никому ни тепло, ни холодно, а ты хочешь затянуть мертвой петлей десятки тысяч людей во
имя своих экономических фантазий. Иначе я не могу назвать
твоей системы… Что это такое, вся эта ученая галиматья, если ее разобрать хорошенько? Самая некрасивая подтасовка научных выводов, чтобы угодить золотому тельцу.
— Мефи? Это — древнее
имя, это — тот, который… Ты помнишь: там, на камне — изображен юноша… Или нет: я лучше на
твоем языке, так ты скорее поймешь. Вот: две силы в мире — энтропия и энергия. Одна — к блаженному покою, к счастливому равновесию; другая — к разрушению равновесия, к мучительно-бесконечному движению. Энтропии — наши или, вернее, — ваши предки, христиане, поклонялись как Богу. А мы, антихристиане, мы…
Твой отец служит господину, которого
имя — закон.
Но ты ласково сдерживаешь их нетерпение; ты знаешь, что в этот день придут к тебе разговеться такие же труженики, как и ты сам, не получившие, быть может, на свою долю ничего из «остаточков»; сердце
твое в этот день для всех растворяется; ты любишь и тоскуешь только о том, что не можешь всех насытить, всех напитать во
имя Христа-искупителя.
Он воскрес и для тебя, серый армяк! Он сугубо воскрес для тебя, потому что ты целый год, обливая потом кормилицу-землю, славил
имя его, потому что ты целый год трудился, ждал и все думал:"Вот придет светлое воскресенье, и я отдохну под святою сенью его!"И ты отдохнешь, потому что в поле бегут еще веселые ручьи, потому что земля-матушка только что первый пар дала, и ничто еще не вызывает в поле ни
твоей сохи, ни
твоего упорного труда!
"Отвещал ей старец праведный:"Ты почто хощеши, раба, уведати
имя мое? честно
имя мое, да и грозно вельми; не вместити его
твоему убожеству; гладну я тебя воскормил, жаждущу воспоил, в дебрех, в вертепах тебя обрел — иди же ты, божья раба, с миром, кресту потрудися! уготовано тебе царство небесное, со ангели со архангели, с Асаком-Обрамом-Иаковом — уготована пища райская, одежда вовеки неизносимая!"
— Ты видишь, что я первый
твой ответ (об
имени и т. д.) записал: стало быть, это не разговор, а следствие.
Спрашиваю всех, читаю газеты, журналы, чтоб только
имя твое встретить, — и нигде ничего!
Жму, наконец, с полным участием руку тебе, мой благодушный юноша, несчастная жертва своей грозной богини-матери, приславшей тебя сюда искать руки и сердца блестящей фрейлины, тогда как сердце
твое рвется в маленькую квартирку на Пески, где живет она, сокровище
твоей жизни, хотя ты не смеешь и подумать украсить когда-нибудь ее скромное
имя своим благородным гербом.
— Теперь довольно, — сказал посол и поклонился Паше. Паша сделал то же самое. — О великий батырь Буздыхан и Кисмет, — сказал посол, — мой владыко, сын солнца, брат луны, повелитель царей, жалует тебе орден великого Клизапомпа и дает тебе новый важный титул. Отныне ты будешь называться не просто Берди-Паша, а торжественно: Халда, Балда, Берди-Паша. И знай, что четырехстворчатое
имя считается самым высшим титулом в Ниневии. В знак же
твоего величия дарую тебе два драгоценных камня: желчный и мочевой.
Да, я предвижу страдание, кровь и смерть. И думаю, что трудно расстаться телу с душой, но, Прекрасная, хвала тебе, страстная хвала и тихая любовь. «Да святится
имя Твое».
«Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою — одна молитва: «Да святится
имя Твое».
Вспоминаю каждый
твой шаг, улыбку, взгляд, звук
твоей походки. Сладкой грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню тебе горя. Я ухожу один, молча, так угодно было Богу и судьбе. «Да святится
имя Твое».
В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе: «Да святится
имя Твое».
Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это было как будто бы куплеты, которые кончались словами: «Да святится
имя Твое».
— Хорошо, еще раз извиняюсь. Словом, я хочу только сказать, что его глупостям надо положить конец. Дело, по-моему, переходит за те границы, где можно смеяться и рисовать забавные рисуночки… Поверьте, если я здесь о чем хлопочу и о чем волнуюсь, — так это только о добром
имени Веры и
твоем, Василий Львович.
«Ах, говорит, братец, на тебе записку, ступай ты к частному приставу Адмиралтейской части, — я теперь, говорит, ему дом строю на Васильевском острову, — и попроси ты его от моего
имени разыскать
твою жену!..» Господин частный пристав расспросил меня, как и что, и приказал мне явиться к ним дня через два, а тем временем, говорит, пока разыщут; туточе же, словно нарочно, наш один мужик встретился со мной в трактире и говорит мне: «Я, говорит, Савелий,
твою жену встретил, идет нарядная-пренарядная!..
А ты дай им, Христос, царь небесный, дай-ко-се
имя твое Христовое, дай-ко-се им те песни сладкие, сказаньица великие про стару старину да про божьих людей.
— Во
имя Христа-спасителя, — сказала она дрожащим голосом, — остановитесь! Я знаю, зачем ты пришел… но господь карает душегубство, и безвинная кровь падет на главу
твою!
Зачем защитилась моим
именем, как стеной каменною, а потом насмехалась мне с
твоим полюбовником?
— Великий государь! — воскликнул он, — изо всех
твоих милостей эта самая большая! Грех было бы мне чиниться на
твоем подарке! Уж выберу в
твоей оружейной что ни на есть лучшее! Только, — прибавил он, немного подумав, — коли ты, государь, не жалеешь своей сабли, то дозволь лучше отвезти ее от
твоего царского
имени Ермолаю Тимофеичу!
«Исусе Спасе едино живый! Да пребудет святое
имя твое со мною по вся дни часы живота моего».
— По суду любящих
имя твое просвети невежд и прости слепому и развращенному роду его жестокосердие.