Неточные совпадения
У
актера оказалась пропасть
талантов.
Мочалов [Мочалов Павел Степанович (1800—1848) — знаменитый актер-трагик.], кроме уж своего
таланта, тем и велик в «Гамлете», что он один понимает то, что играет; тогда как другие…
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя
актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый
актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), —
актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и
актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое:
талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
Прибавьте к этому старанию, к этому изучению удивительную, неподдельную веселость, простоту, безыскусственность, и вы, если б видели Баклушина, сами согласились бы непременно, что это настоящий прирожденный
актер, с большим
талантом.
Поцейкин с решительным
талантом, и, на мой взгляд,
актер еще лучше Баклушина.
Можно было даже удивляться, смотря на этих импровизированных
актеров, и невольно подумать: сколько сил и
таланту погибает у нас на Руси иногда почти даром, в неволе и в тяжкой доле!
Актер.
Таланта нет… нет веры в себя… а без этого… никогда, ничего…
Актер(сидит, обняв руками колени). Образование — чепуха, главное —
талант. Я знал артиста… он читал роли по складам, но мог играть героев так, что… театр трещал и шатался от восторга публики…
Актер. Я говорю —
талант, вот что нужно герою. А
талант — это вера в себя, в свою силу…
Я, с моей собачьей цепью, произвел сильный эффект и был провозглашен большим
талантом и
актером, а равно и П. Зыков.
— Я видела на своем веку много студентов и ваших молодых ученых, много
актеров… Что ж? Ни разу не сподобилась встретиться не только с героем или с
талантом, но даже просто с интересным человеком. Все серо, бездарно, надуто претензиями…
Вы оставили Мочалова в двенадцатом году весьма плохим
актером, но у него вдруг открылся
талант, и он сделался любимцем публики;
талант у него точно есть, и большой, но искусства, искусства мало.
Если б кто-нибудь видел Мочалова только в этих двух пиесах, он счел бы его за одного из первоклассных, великих артистов; между тем как этот же самый
актер являлся во всех трагедиях без исключения, а в драмах и комедиях с исключениями — весьма плохим
актером; у него бывали одушевленные места, но по большей части одушевление приходило некстати, не к месту, одним словом:
талант был заметен, но отсутствие всякого искусства, непонимание представляемого лица убивали его
талант.
Самобытность комического
таланта в Загоскине была признана всеми; вскоре он утвердил это мнение новой комедиею в 3-х действиях, под названием «Вечеринка ученых», которая в 1817 году, ноября 12, была дана в Петербурге в бенефис
актера Боброва.
Мне сказали, что известный и уважаемый тогда
актер Плавильщиков, за несколько лет приезжавший в Казань, много раз игравший с Феклушей и всегда замечавший ее
талант, сам пригласил ее на московскую сцену.
— Что
актеры!.. Все
актеры ему в подметки не годятся, — возразил Аполлос Михайлыч. — Я к вам, господа, с небольшим проектом. Вы — наши ценители и судьи, и вы должны почтить
талант. Не угодно ли будет вам, как делается это в Москве, презентовать нашему Рымову какой-нибудь подарок. Я сам, с своей стороны, сделал бы это сейчас же; но я один — не публика.
Правительственной драматической школы не было в столице Австрии. Но в консерватории Общества друзей музыки (куда одно время наш Антон Рубинштейн был приглашен директором) уже существовал отдел декламации. Я посещал уроки Стракоша. Он считался образцовым чтецом, но стоял по
таланту и манере гораздо ниже таких актеров-профессоров Парижской консерватории моего времени, как Сансон, Ренье, Брессан, а впоследствии знаменитый jeune premier классической французской комедии — Делоне.
На завтраках у него я не видал тогдашних"тузов"репертуара и даже театральной критики. Кое-кто из романистов, несколько педагогов и журналистов, изредка актриса или крупный
актер, вроде, например, Го, тогда уже в полном блеске своего
таланта. Он был с ним на"ты".
Настоящей любимицей была Вальтер, на которой держался классический репертуар. Как"герой", Зонненталь, получивший впоследствии дворянство, был в расцвете сил. Соперником его на сильные характерные роли считался Левинский, а первым комиком состоял Ларош, очень тонкий
актер старой школы, напоминавший мне игру И.П.Сосницкого. Из молодых актрис ни одна не выделялась крупным
талантом, а
актер Баумейстер, позднее сделавшийся"первым сюжетом"труппы, тогда считался только"хорошей полезностью".
Наташа Перевозова, шаловливо выглядывающая из мехового воротника своей шубы, молоденькая девочка Маня Кондырева, играющая роли юных девушек; сестра Дашковской, серьезная и тихая Людмила Львовна, любительница, исполняющая крошечные роли; суфлер — самое важное лицо в труппе, худой, желчный, вечно чем-то недовольный господин; «герой» Кремнев, высокий, черноглазый молодой человек; комик Чахов, врач по профессии, любитель, но
талантом настоящий большой артист; Бор-Ростовский, по происхождению кавказец, помощник Дашковской по постановке и
актер; Беков, спокойный, серьезный молодой человек, полупрофессионал, и Толин, жизнерадостный, подвижный юноша, играющий с Маней Кондыревой веселые водевили.
Это будет большой
актер, недюжинный, своеобразный, блещущий
талантом, в чем никто не может усомниться, ни мои коллеги, ни сам «маэстро», с особенно заботливой готовностью занимающийся с юношей.
— Пссс… Впрочем, ничего… полезный
актер… Только, брат, выправки нет, школы… Его бы к хорошему антрепренеру, да пустить в настоящую выучку — ух, какой бы
актер вышел! А теперь бесцветен… ни то ни се… Даже кажется мне, что и таланта-то у него нет. Так, ра… раздули, преувеличили. Че-эк! Дай-ка сюда две рюмки очищенной! Живо!
— Да разве у вас есть школа? — засмеялся тот. — Я этого не знал, думал, что вы играете, как Бог на душу положит и без школы обходитесь. Чему, мол,
актеру учиться? Родился
талантом, да и баста! Ведь нынче всякий может быть
актером и без ученья. Я думаю, что на сцену скоро и малые ребята из пеленок полезут.
Наталья Петровна Лососинина была женой одного знаменитого провинциального актера-комика, обладавшего громадным
талантом, но страшного пьяницы; сначала она ездила с ним по провинции, где сошлась и подружилась с Крюковской, но уже несколько лет, как рассталась с мужем.
Старшего, говорившего зычным голосом, звали Михаилом Васильевичем Бабочкиным, у младшего же, Сергея Сергеевича, как у большинства молодых
актеров с претензиями на
талант, зачастую признаваемый лишь своей собственной единоличной персоной, была двойная фамилия Петров-Курский.
Привлекали творчество,
талант автора и небывалая чуткость сценического воспроизведения. Жизнь — какова бы она ни была — всегда ценна и дорога, если художник-писатель, художник-актер и художник — руководитель сцены — одинаково преданы культу неумолимой правды.
В то время, когда на юбилее московского
актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские
таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.