Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки!
Я не иначе
хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у
меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Добчинский.То есть оно
так только говорится, а он рожден
мною так совершенно,
как бы и в браке, и все это,
как следует,
я завершил потом законными-с узами супружества-с.
Так я, изволите видеть,
хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы
так,
как я: Добчинский-с.
Хлестаков. Возле вас стоять уже есть счастие; впрочем, если вы
так уже непременно
хотите,
я сяду.
Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.
На дороге обчистил
меня кругом пехотный капитан,
так что трактирщик
хотел уже было посадить в тюрьму;
как вдруг, по моей петербургской физиономии и по костюму, весь город принял
меня за генерал-губернатора.
)Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что
я не
так,
как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но
я,
я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию
хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот,
как будто в награду, случай доставил
такое приятное знакомство.
Городничий. Мотает или не мотает, а
я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части
я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник
захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте
так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов,
как обыкновенно они ходят по-домашнему.
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться.
Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь.
Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от
такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?
—
Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее
меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не
хочу я володеть вами, а ищите вы себе
такого князя,
какого нет в свете глупее, — и тот будет володеть вами!
—
Я даже изобразить сего не в состоянии, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — обращался он к купчихе Распоповой, — что бы
я такое наделал и
как были бы сии люди против нынешнего благополучнее, если б
мне хотя по одному закону в день издавать предоставлено было!
— Глупые вы, глупые! — сказал он, — не головотяпами следует вам по делам вашим называться, а глуповцами! Не
хочу я володеть глупыми! а ищите
такого князя,
какого нет в свете глупее, — и тот будет володеть вами.
—
Я не понимаю,
как они могут
так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало быть, если они
хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
— А ты очень испугался? — сказала она. — И
я тоже, но
мне теперь больше страшно,
как уж прошло.
Я пойду посмотреть дуб. А
как мил Катавасов! Да и вообще целый день было
так приятно. И ты с Сергеем Иванычем
так хорош, когда ты
захочешь… Ну, иди к ним. А то после ванны здесь всегда жарко и пар…
— Нет, — сказала она, раздражаясь тем, что он
так очевидно этой переменой разговора показывал ей, что она раздражена, — почему же ты думаешь, что это известие
так интересует
меня, что надо даже скрывать?
Я сказала, что не
хочу об этом думать, и желала бы, чтобы ты этим
так же мало интересовался,
как и
я.
— Да, но вам, может быть, легче вступить в сношения, которые всё-таки необходимы, с человеком приготовленным. Впрочем,
как хотите.
Я очень рад был услышать о вашем решении. И
так уж столько нападков на добровольцев, что
такой человек,
как вы, поднимает их в общественном мнении.
— Ах,
как я рада вас видеть! — сказала она, подходя к ней. —
Я вчера на скачках только что
хотела дойти до вас, а вы уехали.
Мне так хотелось видеть вас именно вчера. Не правда ли, это было ужасно? — сказала она, глядя на Анну своим взглядом, открывавшим, казалось, всю душу.
Не
так,
как бы
я хотела любить, но
я его люблю, а Анна не любила своего.
— Он говорил о том, о чем
я сама
хочу говорить, и
мне легко быть его адвокатом: о том, нет ли возможности и нельзя ли… — Дарья Александровна запнулась, — исправить, улучшить твое положение… Ты знаешь,
как я смотрю… Но всё-таки, если возможно, надо выйти замуж…
Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Вронского, не только сходством, но и особенною красотою. Странно было,
как мог Михайлов найти ту ее особенную красоту. «Надо было знать и любить ее,
как я любил, чтобы найти это самое милое ее душевное выражение», думал Вронский,
хотя он по этому портрету только узнал это самое милое ее душевное выражение. Но выражение это было
так правдиво, что ему и другим казалось, что они давно знали его.
― Да
я тебе говорю, что это не имеет ничего общего. Они отвергают справедливость собственности, капитала, наследственности, а
я, не отрицая этого главного стимула (Левину было противно самому, что он употреблял
такие слова, но с тех пор,
как он увлекся своею работой, он невольно стал чаще и чаще употреблять нерусские слова),
хочу только регулировать труд.
— Ну,
я всё равно не запомню… Только что тебе за охота в эти железнодорожные дела с Жидами?…
Как хочешь, всё —
таки гадость!
― Это не будет
так,
как мы думаем.
Я не
хотела тебе говорить этого, но ты заставил
меня. Скоро, скоро всё развяжется, и мы все, все успокоимся и не будем больше мучаться.
—
Я не об вас, совсем не об вас говорю. Вы совершенство. Да, да,
я знаю, что вы все совершенство; но что же делать, что
я дурная? Этого бы не было, если б
я не была дурная.
Так пускай
я буду
какая есть, но не буду притворяться. Что
мне зa дело до Анны Павловны! Пускай они живут
как хотят, и
я как хочу.
Я не могу быть другою… И всё это не то, не то!..
— Премиленький узор;
так просто и благородно.
Я сама
хотела себе сделать, если б у ней не было. В роде
как у Вареньки.
Так мило и дешево.
«Ну, неверующий! Лучше пускай он будет всегда
такой, чем
как мадам Шталь, или
какою я хотела быть тогда за границей. Нет, он уже не станет притворяться».
— Нет,
я и сама не успею, — сказала она и тотчас же подумала: «стало быть, можно было устроиться
так, чтобы сделать,
как я хотела». — Нет,
как ты
хотел,
так и делай. Иди в столовую,
я сейчас приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая на руку Аннушки, на которой уже лежала гора тряпок, еще что-то.
— Было, — сказала она дрожащим голосом. — Но, Костя, ты не видишь разве, что не
я виновата?
Я с утра
хотела такой тон взять, но эти люди… Зачем он приехал?
Как мы счастливы были! — говорила она, задыхаясь от рыданий, которые поднимали всё ее пополневшее тело.
— Нет, Алексей Александрович! — вскакивая заговорил Облонский, —
я не
хочу верить этому! Она
так несчастна,
как только может быть несчастна женщина, и ты не можешь отказать в
такой….
— Послушай, — сказал твердым голосом Азамат, — видишь,
я на все решаюсь.
Хочешь,
я украду для тебя мою сестру?
Как она пляшет!
как поет! а вышивает золотом — чудо! Не бывало
такой жены и у турецкого падишаха…
Хочешь? дождись
меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток:
я пойду с нею мимо в соседний аул — и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?
Я до сих пор стараюсь объяснить себе,
какого рода чувство кипело тогда в груди моей: то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с
такою уверенностью, с
такой спокойной дерзостью на
меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности,
хотел меня убить
как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее,
я бы непременно свалился с утеса.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает
меня в горы; отдай
мне свою лошадь, и
я сделаю все, что ты
хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга —
такая,
как твоя, нипочем.
— А, нет! — сказал Чичиков. — Мы напишем, что они живы,
так,
как стоит действительно в ревизской сказке.
Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов,
хотя за это и потерпел на службе, но уж извините: обязанность для
меня дело священное, закон —
я немею пред законом.
—
Такая дрянь! — говорил Ноздрев, стоя перед окном и глядя на уезжавший экипаж. — Вон
как потащился! конек пристяжной недурен,
я давно
хотел подцепить его. Да ведь с ним нельзя никак сойтиться. Фетюк, просто фетюк!
Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот,
хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут же сильно и необыкновенно резко, именно вот
как: «Нет, врешь,
я статский советник, а не попович, а вот ты
так попович!» И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «Да вот, мол, что!»
Хотя он отбрил
таким образом его кругом, обратив на него им же приданное название, и
хотя выражение «вот, мол, что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос.
Уже начинал было он полнеть и приходить в те круглые и приличные формы, в
каких читатель застал его при заключении с ним знакомства, и уже не раз, поглядывая в зеркало, подумывал он о многом приятном: о бабенке, о детской, и улыбка следовала за
такими мыслями; но теперь, когда он взглянул на себя как-то ненароком в зеркало, не мог не вскрикнуть: «Мать ты моя пресвятая!
какой же
я стал гадкий!» И после долго не
хотел смотреться.
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком
я вижу дурной дух да насмешливость,
я тому нуль,
хотя он Солона заткни за пояс!»
Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По
мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах,
как в том училище, где он преподавал прежде,
такая была тишина, что слышно было,
как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
— А вот другой Дон-Кишот просвещенья: завел школы! Ну, что, например, полезнее человеку,
как знанье грамоты? А ведь
как распорядился? Ведь ко
мне приходят мужики из его деревни. «Что это, говорят, батюшка,
такое? сыновья наши совсем от рук отбились, помогать в работах не
хотят, все в писаря
хотят, а ведь писарь нужен один». Ведь вот что вышло!
—
Как? — сказал Тентетников, смотря пристально в глаза Чичикову. — Вы
хотите, чтобы <
я> продолжал бывать у него после
такого поступка?
— То есть, если бы он не
так со
мной поступил; но он
хочет,
как я вижу, знаться судом. Пожалуй, посмотрим, кто выиграет. Хоть на плане и не
так ясно, но есть свидетели — старики еще живы и помнят.
—
Как вы себе
хотите,
я покупаю не для какой-либо надобности,
как вы думаете, а
так, по наклонности собственных мыслей. Два с полтиною не
хотите — прощайте!
— Она вам тетка еще бог знает
какая: с мужниной стороны… Нет, Софья Ивановна,
я и слышать не
хочу, это выходит: вы
мне хотите нанесть
такое оскорбленье… Видно,
я вам наскучила уже, видно, вы
хотите прекратить со
мною всякое знакомство.
— Иной раз, право,
мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги на постоянство.
Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все
как следует, с завтрашнего дни сядешь на диету, — ничуть не бывало: к вечеру того же дни
так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается,
как сова, сидишь, глядя на всех, — право и эдак все.
— Ну нет, не мечта!
Я вам доложу, каков был Михеев,
так вы
таких людей не сыщете: машинища
такая, что в эту комнату не войдет; нет, это не мечта! А в плечищах у него была
такая силища,
какой нет у лошади;
хотел бы
я знать, где бы вы в другом месте нашли
такую мечту!
— Да
мне хочется, чтобы у тебя были собаки. Послушай, если уж не
хочешь собак,
так купи у
меня шарманку, чудная шарманка; самому,
как честный человек, обошлась в полторы тысячи: тебе отдаю за девятьсот рублей.
Выдумали, что в деревне тоска… да
я бы умер от тоски, если бы
хотя один день провел в городе
так,
как проводят они!
— Ну,
так я ж тебе скажу прямее, — сказал он, поправившись, — только, пожалуйста, не проговорись никому.
Я задумал жениться; но нужно тебе знать, что отец и мать невесты преамбиционные люди.
Такая, право, комиссия: не рад, что связался,
хотят непременно, чтоб у жениха было никак не меньше трехсот душ, а
так как у
меня целых почти полутораста крестьян недостает…
— Все это хорошо, только, уж
как хотите, мы вас не выпустим
так рано. Крепости будут совершены сегодня, а вы все-таки с нами поживите. Вот
я сейчас отдам приказ, — сказал он и отворил дверь в канцелярскую комнату, всю наполненную чиновниками, которые уподобились трудолюбивым пчелам, рассыпавшимся по сотам, если только соты можно уподобить канцелярским делам: — Иван Антонович здесь?
— Вот дурак! — сказал он, улыбаясь, и потом, помолчав немного: —
Я так совсем не
так,
как ты:
я думаю, что, если бы можно было,
я сначала
хотел бы сидеть с ней рядом и разговаривать…
«
Как мог
я так страстно и
так долго любить Сережу? — рассуждал
я, лежа в постели. — Нет! он никогда не понимал, не умел ценить и не стоил моей любви… а Сонечка? что это за прелесть! „
Хочешь?“, „тебе начинать“.
Долго еще говорила она в том же роде, и говорила с
такою простотою и уверенностью,
как будто рассказывала вещи самые обыкновенные, которые сама видала и насчет которых никому в голову не могло прийти ни малейшего сомнения.
Я слушал ее, притаив дыхание, и,
хотя не понимал хорошенько того, что она говорила, верил ей совершенно.
Устремив неподвижные взоры в подкладку стеганого одеяла,
я видел ее
так же ясно,
как час тому назад;
я мысленно разговаривал с нею, и разговор этот,
хотя не имел ровно никакого смысла, доставлял
мне неописанное наслаждение, потому что ты, тебе, с тобой, твои встречались в нем беспрестанно.