Неточные совпадения
Этот милый Свияжский, держащий при себе
мысли только для общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то,
тайные для Левина основы жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий общественным мнением чуждыми ему
мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
Письмо начиналось очень решительно, именно так: «Нет, я должна к тебе писать!» Потом говорено было о том, что есть
тайное сочувствие между душами; эта истина скреплена была несколькими точками, занявшими почти полстроки; потом следовало несколько
мыслей, весьма замечательных по своей справедливости, так что считаем почти необходимым их выписать: «Что жизнь наша?
Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И
мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы,
тайных мук отраду…
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.
И что ж? Глаза его читали,
Но
мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки. В них-то он
Был совершенно углублен.
То были
тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой.
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как
мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня
тайн и вздохов нежных;
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
Да я сам знаю, и в
тайне храню, сочинения два-три таких, что за одну только
мысль перевесть и издать их можно рублей по сту взять за каждую книгу, а за одну из них я и пятисот рублей за
мысль не возьму.
Мелькала постоянно во все эти дни у Раскольникова еще одна
мысль и страшно его беспокоила, хотя он даже старался прогонять ее от себя, так она была тяжела для него! Он думал иногда: Свидригайлов все вертелся около него, да и теперь вертится; Свидригайлов узнал его
тайну; Свидригайлов имел замыслы против Дуни. А если и теперь имеет? Почти наверное можно сказать, что да.А если теперь, узнав его
тайну и таким образом получив над ним власть, он захочет употребить ее как оружие против Дуни?
Выговаривая об этом сейчас Дуне, он выговаривал свою
тайную, возлелеянную им
мысль, на которую он уже не раз любовался, и понять не мог, как другие могли не любоваться на его подвиг.
—
Мысли — пардон! — как женщины, они не очень разнообразны, и
тайна их обаяния в том, как они одеты…
«У него тоже были свои
мысли, — подумал Самгин, вздохнув. — Да, “познание — третий инстинкт”. Оказалось, что эта
мысль приводит к богу… Убого. Убожество. “Утверждение земного реального опыта как истины требует служения этой истине или противодействия ей, а она, чрез некоторое время, объявляет себя ложью. И так, бесплодно, трудится, кружится разум, доколе не восчувствует, что в центре круга —
тайна, именуемая бог”».
— Насколько ты, с твоей сдержанностью, аристократичнее других! Так приятно видеть, что ты не швыряешь своих
мыслей, знаний бессмысленно и ненужно, как это делают все, рисуясь друг перед другом! У тебя есть уважение к
тайнам твоей души, это — редко. Не выношу людей, которые кричат, как заплутавшиеся в лесу слепые. «Я, я, я», — кричат они.
— Недавно, беседуя с одним из таких хитрецов, я вспомнил остроумную
мысль тайного советника Филиппа Вигеля из его «Записок». Он сказал там: «Может быть, мы бы мигом прошли кровавое время беспорядков и давным-давно из хаоса образовалось бы благоустройство и порядок» — этими словами Вигель выразил свое, несомненно искреннее, сожаление о том, что Александр Первый не расправился своевременно с декабристами.
Он благоговейно ужасался, чувствуя, как приходят в равновесие его силы и как лучшие движения
мысли и воли уходят туда, в это здание, как ему легче и свободнее, когда он слышит эту
тайную работу и когда сам сделает усилие, движение, подаст камень, огня и воды.
— Ключи от своего ума, сердца, характера, от
мыслей и
тайн — вот какие!
С замиранием сердца и ужасом перед
мыслью о том, в каком состоянии он нынче найдет Маслову, и той
тайной, которая была для него и в ней и в том соединении людей, которое было в остроге, позвонил Нехлюдов у главного входа и у вышедшего к нему надзирателя спросил про Маслову. Надзиратель справился и сказал, что она в больнице. Нехлюдов пошел в больницу, Добродушный старичок, больничный сторож, тотчас же впустил его и, узнав, кого ему нужно было видеть, направил в детское отделение.
Несмотря на то, я очень его полюбил и совершенно ему доверился во всех моих чувствах, ибо
мыслю: на что мне
тайны его, вижу и без сего, что праведен человек.
Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам
тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших
мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных.
Говорят о пламени адском материальном: не исследую
тайну сию и страшусь, но
мыслю, что если б и был пламень материальный, то воистину обрадовались бы ему, ибо, мечтаю так, в мучении материальном хоть на миг позабылась бы ими страшнейшая сего мука духовная.
Грех, рекут нам, о сих Бога молить, и церковь наружно их как бы и отвергает, но
мыслю в
тайне души моей, что можно бы и за сих помолиться.
Роскошный пир. Пенится в стаканах вино; сияют глаза пирующих. Шум и шепот под шум, смех и, тайком, пожатие руки, и порою украдкой неслышный поцелуй. — «Песню! Песню! Без песни не полно веселие!» И встает поэт. Чело и
мысль его озарены вдохновением, ему говорит свои
тайны природа, ему раскрывает свой смысл история, и жизнь тысячелетий проносится в его песни рядом картин.
Вообще женское развитие —
тайна: все ничего, наряды да танцы, шаловливое злословие и чтение романов, глазки и слезы — и вдруг является гигантская воля, зрелая
мысль, колоссальный ум.
Такой мистицизм идет к отроческим чертам, к тому возрасту, где все еще
тайна, все религиозная мистерия, пробуждающаяся
мысль еще неясно светит из-за утреннего тумана, а туман еще не рассеян ни опытом, ни страстью.
Появление молодого Бурмакина как раз совпало с тем временем, когда Калерия Степановна начинала терять всякую надежду. Увидев Валентина Осипыча, она встрепенулась.
Тайный голос шепнул ей: «Вот он… жених!» — и она с такой уверенностью усвоила себе эту
мысль, что оставалось только решить, на которой из четырех дочерей остановится выбор молодого человека.
Любящий (Бог) не может существовать без любимого (человека) — об этом невозможно
мыслить в рациональных понятиях, на этом нельзя построить рациональной онтологии,
мыслить можно лишь символически, и символическое мышление может означать лишь приближение к
Тайне.
Лишь глубоко эмоциональная
мысль познает
тайну жизни.
Его поразило больше всего то, что так просто раскрывались самые
тайные дела и
мысли, о которых, кажется, знали только четыре стены.
Русские
мыслили о всех проблемах по существу, как бы стоя перед
тайной бытия, западные же люди, отягченные своим прошлым,
мыслили о всех проблемах слишком в культурных отражениях, т. е. в русской
мысли было больше свежести и непосредственности.
Русская религиозно-философская
мысль в своих лучших представителях решительно борется против всякого юридического истолкования
тайны христианства, и это входит в русскую идею.
Интересно, что Несмелов очень ценит Фейербаха и хочет превратить
мысль Фейербаха об антропологической
тайне религии в орудие защиты христианства.
Познающий издревле хотел разгадать загадку бытия, проникнуть в
тайну наиреальнейшей действительности, а на вершине философской
мысли цель познающего оказалась упраздненной.
И на вершинах философской
мысли должна быть оправдана эта мифология, в ней ключ и
тайна связи между причиной и следствием.
Утеряны источники питания, и потому философская
мысль стала худосочной, потому бессильна она соединиться с
тайной бытия, с вековечной целью своих стремлений.
В сущности, бабы были правы, потому что у Прокопия с Яшей действительно велись любовные
тайные переговоры о вольном золоте. У безответного зыковского зятя все сильнее въедалась в голову
мысль о том, как бы уйти с фабрики на вольную работу. Он вынашивал свою мечту с упорством всех мягких натур и затаился даже от жены. Вся сцена закончилась тем, что мужики бежали с поля битвы самым постыдным образом и как-то сами собой очутились в кабаке Ермошки.
Бутовского; цензурное разрешение: 11 июня 1840 г. П. Н. Свистунов писал Л. Н. Толстому 20 марта 1878 г., что имеет рукопись «
Мыслей» в перс воде Бобрищева-Пушкина, и послал эту рукопись Толстому (сб. «
Тайные общества в России», 1946, стр. 200 и сл.; ср. «Кр. архив», 1924, № 6, стр.239; сб.
— Вы видели внутреннюю мою борьбу всякий раз, когда, сознавая его податливую готовность, приходила мне
мысль принять его в члены
Тайного нашего общества; видели, что почти уже на волоске висела его участь в то время, когда я случайно встретился с его отцом.
Впоследствии, когда думалось мне исполнить эту
мысль, я уже не решался вверить ему
тайну, не мне одному принадлежавшую, где малейшая неосторожность могла быть пагубна всему делу.
Случилось это вследствие наших
тайных разговоров: я убедил Анну Андреевну и сказал ей, что вид сиротки, которой мать была тоже проклята своим отцом, может быть, повернет сердце нашего старика на другие
мысли.
В прежние времена говаривали:"
Тайные помышления бог судит, ибо он один в совершенстве видит сокровенную человеческую
мысль…"Нынче все так упростилось, что даже становой, нимало не робея, говорит себе:"А дай-ка и я понюхаю, чем в человеческой душе пахнет!"И нюхает.
Странное дело! эта
мысль подсказывала ей совсем не те слова, которые она произносила: она подсказывала:"Да куда ж я, черт побери, денусь, коли имение-то все раздам! все жила, жила да командовала, а теперь, на-тко, на старости-то лет да под команду к детям идти!"И вследствие этого
тайного рассуждения слезы текли еще обильнее, а материнское горе казалось еще горчее и безысходнее.
Так что однажды, когда два дурака, из породы умеренных либералов (то есть два такие дурака, о которых даже пословица говорит: «Два дурака съедутся — инно лошади одуреют»), при мне вели между собой одушевленный обмен
мыслей о том, следует ли или не следует принять за благоприятный признак для судебной реформы то обстоятельство, что
тайный советник Проказников не получил к празднику никакой награды, то один из них, видя, что и я горю нетерпением посодействовать разрешению этого вопроса, просто-напросто сказал мне: «Mon cher! ты можешь только запутать, помешать, но не разрешить!» И я не только не обиделся этим, но простодушно ответил: «Да, я могу только запутать, а не разрешить!» — и скромно удалился, оставив дураков переливать из пустого в порожнее на всей их воле…
Мысли об отце были единственной
тайной Луши от Прейна, и она берегла эту последнюю святыню, как берегут иногда детские игрушки, которые напоминают о счастливом и невинном детстве.
Тайный, внутренний инстинкт привел его на то место, где он разошелся сегодня с Николаевым. Ромашов в это время думал о самоубийстве, но думал без решимости и без страха, с каким-то скрытым, приятно-самолюбивым чувством. Обычная, неугомонная фантазия растворила весь ужас этой
мысли, украсив и расцветив ее яркими картинами.
За столом
тайные советники поместились по обе стороны Зои Филипьевны, причем когда кушанья начинали подавать с одного
тайного советника, то другой завидовал и волновался при
мысли, что, пока дойдет до него черед, лучшие куски будут уже разобраны.
Бедного Володю так одолевала
мысль, что он трус, что в каждом взгляде, в каждом слове он находил презрение к себе, как к жалкому трусу. Ему показалось, что батарейный командир уже проник его
тайну и подтрунивает над ним. Он, смутившись, отвечал, что вещи на Графской, и что завтра брат обещал их доставить ему.
Какая
тайна пробегает по цветам, деревьям, по траве и веет неизъяснимой негой на душу? зачем в ней тогда рождаются иные
мысли, иные чувства, нежели в шуме, среди людей?
Санин играл с ней до обеда и после обеда. Панталеоне также принял участие в игре. Никогда его хохол не падал так низко на лоб, никогда подбородок не уходил так глубоко в галстух! Каждое движение его дышало такой сосредоточенной важностью, что, глядя на него, невольно рождалась
мысль: какую это
тайну с такою твердостью хранит этот человек?
— Давай перо! — вдруг совсем неожиданно крикнул Кириллов в решительном вдохновении. — Диктуй, всё подпишу. И что Шатова убил, подпишу. Диктуй, пока мне смешно. Не боюсь
мыслей высокомерных рабов! Сам увидишь, что всё
тайное станет явным! А ты будешь раздавлен… Верую! Верую!
— Я еще его не поил-с, да и денег таких он не стоит, со всеми его
тайнами, вот что они для меня значат, не знаю, как для вас. Напротив, это он деньгами сыплет, тогда как двенадцать дней назад ко мне приходил пятнадцать копеек выпрашивать, и это он меня шампанским поит, а не я его. Но вы мне
мысль подаете, и коли надо будет, то и я его напою, и именно чтобы разузнать, и может, и разузнаю-с… секретики все ваши-с, — злобно отгрызнулся Липутин.
По поводу посторонних у меня тоже есть одна
мысль, что вышеозначенные члены первой пятерки наклонны были подозревать в этот вечер в числе гостей Виргинского еще членов каких-нибудь им неизвестных групп, тоже заведенных в городе, по той же
тайной организации и тем же самым Верховенским, так что в конце концов все собравшиеся подозревали друг друга и один пред другим принимали разные осанки, что и придавало всему собранию весьма сбивчивый и даже отчасти романический вид.
Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлепанье мокрых тряпок, на дне оврага, в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть своим чистым покровом, эти бесстыдные, злые беседы о
тайном, о том, откуда все племена и народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая
мысль и чувство в сторону от «романов», назойливо окружавших меня; с понятием о «романе» у меня прочно связалось представление о грязной, распутной истории.