Неточные совпадения
Одно, что он нашел
с тех пор, как вопросы эти стали занимать его, было то, что он ошибался, предполагая по воспоминаниям своего юношеского,
университетского круга, что религия уж отжила свое
время и что ее более не существует.
С соболезнованием рассказывал он, как велика необразованность соседей помещиков; как мало думают они о своих подвластных; как они даже смеялись, когда он старался изъяснить, как необходимо для хозяйства устроенье письменной конторы, контор комиссии и даже комитетов, чтобы тем предохранить всякие кражи и всякая вещь была бы известна, чтобы писарь, управитель и бухгалтер образовались бы не как-нибудь, но оканчивали бы
университетское воспитанье; как, несмотря на все убеждения, он не мог убедить помещиков в том, что какая бы выгода была их имениям, если бы каждый крестьянин был воспитан так, чтобы, идя за плугом, мог читать в то же
время книгу о громовых отводах.
Мы были уж очень не дети; в 1842 году мне стукнуло тридцать лет; мы слишком хорошо знали, куда нас вела наша деятельность, но шли. Не опрометчиво, но обдуманно продолжали мы наш путь
с тем успокоенным, ровным шагом, к которому приучил нас опыт и семейная жизнь. Это не значило, что мы состарелись, нет, мы были в то же
время юны, и оттого одни, выходя на
университетскую кафедру, другие, печатая статьи или издавая газету, каждый день подвергались аресту, отставке, ссылке.
Жена рыдала на коленях у кровати возле покойника; добрый, милый молодой человек из
университетских товарищей, ходивший последнее
время за ним, суетился, отодвигал стол
с лекарствами, поднимал сторы… я вышел вон, на дворе было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило на снег, точно будто сделалось что-нибудь хорошее; я отправился заказывать гроб.
Несколько лет спустя Лихонин сам в душе сознавался
с раскаянием и тихой тоской, что этот период
времени был самым тихим, мирным и уютным за всю его
университетскую и адвокатскую жизнь.
С Вихровым продолжалось тоскливое и бессмысленное состояние духа. Чтобы занять себя чем-нибудь, он начал почитывать кой-какие романы. Почти во все
время университетского учения замолкнувшая способность фантазии — и в нем самом вдруг начала работать, и ему вдруг захотелось что-нибудь написать: дум, чувств, образов в голове довольно накопилось, и он сел и начал писать…
Это люди, может быть, немного и выше стоящие их среды, но главное — ничего не умеющие делать для русской жизни: за неволю они все
время возятся
с женщинами, влюбляются в них, ломаются над ними; точно так же и мы все,
университетские воспитанники…
— Прекрасно-с. Сядемте и будемте обсуждать предмет ваших желаний со всех сторон. Но прежде всего прошу вас: будемте обсуждать именно тот вопрос, по поводу которого вы удостоили меня посещением. Остережемся от набегов в область других вопросов, ибо наше
время — не
время широких задач. Будем скромны, mesdames! He станем расплываться! Итак, вы говорите, что вам угодно посещать
университетские курсы?
Воспитанникам, назначенным в студенты, не произвели обыкновенных экзаменов, ни гимназических, ни
университетских, а, напротив, все это
время употребили на продолжение ученья, приготовительного для слушанья
университетских лекций; не знаю, почему Григорий Иваныч, за несколько дней до акта, отправил меня на вакацию, и мы
с Евсеичем уехали в Старое Аксаково, Симбирской губернии, где тогда жило все мое семейство.
В кабинете он бережно снимает
с меня шубу и в это
время успевает сообщить мне какую-нибудь
университетскую новость.
‹…› Отъезжая в конце августа в Москву, я оставил Лину,
с которой по случаю ее начитанности и развитости очень подружился, вполне освоившеюся в Новоселках. Я бы решился сказать, что доживал до периода, когда
университетское общение и знакомство со всевозможными поэтами сгущало мою нравственную атмосферу и, придавая в то же
время ей определенное течение, требовало настоятельно последнему исхода.
Когда я сличаю свою нравственную распущенность и лень на школьной и
университетской скамьях
с принужденным самонаблюдением и выдержкой во
время трудной адъютантской службы, то должен сказать, что кирасирский Военного Ордена полк был для меня возбудительною школой.
Ходил Мухоедов необыкновенно быстро, вечно торопился куда-то, без всякой цели вскакивал
с места и садился, часто задумывался о чем-то и совершенно неожиданно улыбался самой безобидной улыбкой — словом, это был тип старого студента, беззаботного, как птица, вечно веселого, любившего побеседовать «
с хорошим человеком», выпить при случае, а потом по горло закопаться в
университетские записки и просиживать за ними ночи напролет, чтобы
с грехом пополам сдать курсовой экзамен; этот тип уже вывелся в русских университетах, уступив место другому, более соответствующему требованиям и условиям нового
времени.
Объяснения депутатов
с попечителем и столичными властями длились довольно долгое
время. Толпа студентов на
университетском дворе терпеливо ждала возвращения уполномоченных. К ней присоединилось много посторонних лиц: партикулярных и военных, моряков, медиков, юнкеров и воспитанников разных учебных заведений.
В это
время приехал генерал-губернатор и вместе
с попечителем удалился в
университетскую канцелярию.
У Малгоржана были здесь его старые знакомые,
с которыми он сошелся еще года за два пред сим, в то
время как в качестве вольнослушателя посещал
университетские лекции.
Да и старший мой дядя — его брат, живший всегда при родителях, хоть и опустился впоследствии в провинциальной жизни, но для меня был источником неистощимых рассказов о Московском
университетском пансионе, где он кончил курс, о писателях и профессорах того
времени, об актерах казенных театров, о всем, что он прочел. Он был юморист и хороший актер-любитель, и в нем никогда не замирала связь со всем, что в тогдашнем обществе, начиная
с 20-х годов, было самого развитого, даровитого и культурного.
Это пишущий, к которому очень шло, когда он говорил: «Нас немного!» или: «Что за жизнь без борьбы? Вперед!», хотя он ни
с кем никогда не боролся и никогда не шел вперед. Не выходило также приторно, когда он начинал толковать об идеалах. В каждую
университетскую годовщину, в Татьянин день, он напивался пьян, подтягивал не в тон «Gaudeamus», и в это
время его сияющее, вспотевшее лицо как бы говорило: «Глядите, я пьян, я кучу!» Но и это шло к нему.
— Теперь я все понимаю! — продолжала коварная женщина. — Иван Дементьевич своим самолюбием и своей гордостью погубил две жизни… Он разлучил вас
с Зиной и разбил вашу
университетскую карьеру… В это
время князь сделал предложение… Вы, быть может, не знаете, что сначала она отказала… Она, наверное, ждала… вас… Но, так как вы скрывались от нее, она
с отчаяния послушалась совета моей матери… Она, конечно, подумала, что вы никогда не любили ее.
— Сам. Я несколько недель как кончил
университетский курс, во
время же студенчества занимался педагогической деятельностью, и хотя теперь записался в помощники присяжного поверенного, но летом глухое
время для адвокатуры, и я
с удовольствием поехал бы на урок в деревню, отдохнуть… Занятие
с детьми я считаю отдыхом, я так люблю их!