Неточные совпадения
Я познакомился почти со всеми
членами здешнего общества, и служащими и торгующими, и неслужащими и неторгующими: все они
с большим участием расспрашивали о моих странствованиях и выслушивали
с живым любопытством мои рассказы.
Член суда
с большой бородой и добрыми, вниз оттянутыми глазами, страдавший катаром, чувствуя себя очень ослабевшим, обратился к председателю...
И наконец третий
член суда, тот самый Матвей Никитич, который всегда опаздывал, — этот
член был бородатый человек
с большими, вниз оттянутыми, добрыми глазами.
Секретарь сидел на противоположном конце возвышения и, подготовив все те бумаги, которые могут понадобиться для чтения, просматривал запрещенную статью, которую он достал и читал вчера. Ему хотелось поговорить об этой статье
с членом суда
с большой бородой, разделяющим его взгляды, и прежде разговора хотелось ознакомиться
с нею.
Вслед за этим председатель записал что-то в бумагу и, выслушав сообщение, сделанное ему шопотом
членом налево, объявил на 10 минут перерыв заседания и поспешно встал и вышел из залы. Совещание между председателем и
членом налево, высоким, бородатым,
с большими добрыми глазами, было о том, что
член этот почувствовал легкое расстройство желудка и желал сделать себе массаж и выпить капель. Об этом он и сообщил председателю, и по его просьбе был сделан перерыв.
Высокий ростом,
с волосами странно разбросанными, без всякого единства прически,
с резким лицом, напоминающим ряд
членов Конвента 93 года, а всего более Мара,
с тем же
большим ртом,
с тою же резкой чертой пренебрежения на губах и
с тем же грустно и озлобленно печальным выражением; к этому следует прибавить очки, шляпу
с широкими полями, чрезвычайную раздражительность, громкий голос, непривычку себя сдерживать и способность, по мере негодования, поднимать брови все выше и выше.
Накануне отъезда, часа в два, я сидел у него, когда пришли сказать, что в приемной уже тесно. В этот день представлялись ему
члены парламента
с семействами и разная nobility и gentry, [знать и дворянство (англ.).] всего, по «Теймсу», до двух тысяч человек, — это было grande levee, [
большое вставание (фр.).] царский выход, да еще такой, что не только король виртембергский, но и прусский вряд натянет ли без профессоров и унтер-офицеров.
Ежедневно все игроки
с нетерпением ждали прихода князей: без них игра не клеилась. Когда они появлялись, стол оживал.
С неделю они ходили ежедневно, проиграли
больше ста тысяч, как говорится, не моргнув глазом — и вдруг в один вечер не явились совсем (их уже было решено провести в члены-соревнователи Кружка).
Когда новое помещение для азартной игры освободило
большой двухсветный зал, в него были перенесены из верхних столовых ужины в свободные от собраний вечера. Здесь ужинали группами, и каждая имела свой стол. Особым почетом пользовался длинный стол, накрытый на двадцать приборов. Стол этот назывался «пивным», так как пиво было любимым напитком
членов стола и на нем ставился бочонок
с пивом. Кроме этого, стол имел еще два названия: «профессорский» и «директорский».
Аванзал —
большая комната
с огромным столом посредине, на котором в известные дни ставились баллотировочные ящики, и каждый входящий в эти дни
член клуба, раньше чем пройти в следующие комнаты, обязан был положить в ящики шары, сопровождаемый дежурным старшиной.
Жизнь в общих камерах порабощает и
с течением времени перерождает арестанта; инстинкты оседлого человека, домовитого хозяина, семьянина заглушаются в нем привычками стадной жизни, он теряет здоровье, старится, слабеет морально, и чем позже он покидает тюрьму, тем
больше причин опасаться, что из него выйдет не деятельный, полезный
член колонии, а лишь бремя для нее.
Она отучает его мало-помалу от домовитости, то есть того самого качества, которое нужно беречь в каторжном
больше всего, так как по выходе из тюрьмы он становится самостоятельным
членом колонии, где
с первого же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он был хорошим хозяином и добрым семьянином.
Ан та самая Настасья Филипповна и есть, чрез которую ваш родитель вам внушить пожелал калиновым посохом, а Настасья Филипповна есть Барашкова, так сказать, даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается
с некоим Тоцким,
с Афанасием Ивановичем,
с одним исключительно, помещиком и раскапиталистом,
членом компаний и обществ, и
большую дружбу на этот счет
с генералом Епанчиным ведущие…
Большая часть этих
членов должны присоединиться к нам вместе
с Васильем Ивановичем Райнером,
с которым они живут теперь.
— Pereat policia! — разразился он еще
с большим гневом, указывая уже на Кергеля, как на
члена земского суда.
Прошло еще несколько дней.
Члены «дурного общества» перестали являться в город, и я напрасно шатался, скучая, по улицам, ожидая их появления, чтобы бежать на гору. Один только «профессор» прошел раза два своею сонною походкой, но ни Туркевича, ни Тыбурция не было видно. Я совсем соскучился, так как не видеть Валека и Марусю стало уже для меня
большим лишением. Но вот, когда я однажды шел
с опущенною головою по пыльной улице, Валек вдруг положил мне на плечо руку.
Школьное и врачебное дела замялись, потому что ни педагоги, ни врачи не получали жалованья; сами
члены управы нередко затруднялись относительно уплаты собственного вознаграждения, хотя в
большей части случаев все-таки выходили из затруднений
с честью.
Срывки нынче по службе тоже пошли выпадать все маленькие, ничтожные, а потому карточная игра посерьезнее совершенно прекратилась: только и осталось одно развлечение, что придет иногда заседатель уездного суда к непременному
члену,
большому своему приятелю, поздоровается
с ним… и оба зевнут.
Этот генерал, один из самых осанистых
членов нашего клуба, помещик не очень богатый, но
с бесподобнейшим образом мыслей, старомодный волокита за барышнями, чрезвычайно любил, между прочим, в
больших собраниях заговаривать вслух,
с генеральскою вескостью, именно о том, о чем все еще говорили осторожным шепотом.
Член этот действительно был родом французик, значительно пожилой, но при этом вертлявый, в завитом парике, слегка набеленный, подрумяненный,
с большим ртом,
с визгливым голосом и
с какой-то несносной для всех энергией, по милости которой, а также и манерами своими, он весьма напоминал скорпиона, потому что, когда к кому пристанет, так тот от него не скоро отцепится.
Все
члены комитета, а еще более того откупщики остались очень недовольными и смущенными: первые прямо из заседания отправились в Английский клуб, где стали рассказывать, какую штуку позволил себе сыграть
с ними генерал-губернатор, и
больше всех в этом случае протестовал князь Индобский.
Увар Иванович лежал на своей постели. Рубашка без ворота,
с крупной запонкой, охватывала его полную шею и расходилась широкими, свободными складками на его почти женской груди, оставляя на виду
большой кипарисовый крест и ладанку. Легкое одеяло покрывало его пространные
члены. Свечка тускло горела на ночном столике, возле кружки
с квасом, а в ногах Увара Ивановича, на постели, сидел, подгорюнившись, Шубин.
Лунёв знал, что там живёт
член окружного суда Громов, человек полный, румяный,
с большими чёрными усами.
Содержание его было радостно и наивно. Девушка делилась своими впечатлениями. Это было время, когда в Саратовской губернии расселилась по
большим селам и глухим деревням группа интеллигентной молодежи в качестве учителей, писарей, кузнецов… Были сочувствующие из земства и даже священники. Девушка встретилась
с некоторыми
членами кружка в Саратове, и ей казалось, что на Волге зарождается новая жизнь…
Я хотел встать, но Дюрок толкнул меня в лоб ладонью, и я опять сел. Дикий сон клубился еще во мне. Он стягивал клещами суставы и выламывал скулы зевотой; и сладость, не утоленная сладость мякла во всех
членах. Поспешно собрав мысли, а также закурив, что было моей утренней привычкой, я рассказал, припомнив, как мог точнее, разговор Галуэя
с Дигэ. Ни о чем
больше так не расспрашивал и не переспрашивал меня Дюрок, как об этом разговоре.
Всякое горе, которое постигает
членов семьи, обыкновенно собирается около домашнего очага, где оно еще раз переживается всеми, а всех
больше, конечно, тем, чье сердце болит о детях
с первого дня их появления на свет.
Не прошло и двух минут, как, надев сапоги и халат, я уже тихонько отворял дверь в спальню матери. Бог избавил меня от присутствия при ее агонии; она уже лежала на кровати
с ясным и мирным лицом, прижимая к груди
большой серебряный крест. Через несколько времени и остальные
члены семейства, начиная
с отца, окружили ее одр. Усопшая и на третий день в гробу сохранила свое просветленное выражение, так что несловоохотливый отец по окончании панихиды сказал мне: «Я никогда не видал более прекрасного покойника».
Так было и
с нами,
членами общества «Робкого усилия благонамеренности». Как мы ни бодрились, как ни старались сослужить, службу общественную возрастающий спрос на благонамеренность
с каждым часом
больше и
больше затоплял нас. Мы уже не удовлетворяли потребности минуты, мы оказывались слабыми и неумелыми; нас открыто называли колпаками!! В конце концов мы сделались страдательным орудием, которое направляло свои удары почти механически.
Графиня сидела в
больших креслах, придвинутых к столу, заставленному на одном конце серебряным чайным сервизом
с шипевшим самоваром. Старый буфетчик, важный, как разжиревший банкир, но
с кошачьими приемами утонченного дипломата, тихо похаживал вокруг стола, поглядывая, все ли на нем в порядке. Два других лакея, похожих на
членов английского парламента, вносили блюда, прикрытые серебряными крышками.
Он очнулся ночью. Все было тихо; из соседней
большой комнаты слышалось дыхание спящих больных. Где-то далеко монотонным, странным голосом разговаривал сам
с собою больной, посаженный на ночь в темную комнату, да сверху, из женского отделения, хриплый контральто пел какую-то дикую песню. Больной прислушивался к этим звукам. Он чувствовал страшную слабость и разбитость во всех
членах; шея его сильно болела.
Шаховской был тогда в
большой славе, и все его пиесы игрались на театре
с блистательным успехом; наконец, самое важное обстоятельство — князь Шаховской служил при театре репертуарным
членом, и от него вполне зависели принятие театральных пиес и постановка их на сцену.
Помню, как давно еще, когда я только что кончил университет, мне попалась в руки красивая молодая собака
с стройными сильными
членами, и мне стоило
большого усилия над собой содрать
с нее кожу, как требовал того опыт.
В одном я имел неудовольствие узнать мирового судью Калинина, другой же, маленький седенький старичок
с большой лунообразной лысиной, был мой хороший знакомый, Бабаев, богатый помещик, занимавший в нашем уезде должность непременного
члена.
Но вообразите себе всю степень панического недоумения их, когда входную дверь они нашли не только запертою, но и запечатанною, и при этом оказалось, что печать несомненно принадлежит кварталу местной полиции.
Члены толкнулись
с черной лестницы в другую дверь, но и там то же самое. Позвали дворника, и тот объяснил, что нынешнею ночью приезжали жандармы
с полицией, сделали
большой обыск, запечатали магазин и забрали самого Луку Благоприобретова.
Полояров распоряжался кассой и вообще был главным администратором коммуны. Раз в месяц он обязан был в общем собрании представлять членам-общежителям отчет во всех приходах и по всем расходам, употребленным на общие нужды. Потому у Ардальона чаще и
больше, чем у других, водились деньги. В крайнем же случае он всегда обращался либо к Сусанне, либо к князю Сапово-Неплохово
с просьбой дать в долг на имя коммуны, и конечно, никогда почти не получал отказа: делал долг ведь не Ардальон, а коммуна!
Топорков, в ожидании чая, просидел минут десять. Сидел он и глядел на педаль рояля, не двигаясь ни одним
членом и не издавая ни звука. Наконец отворилась из гостиной дверь. Показался сияющий Никифор
с большим подносом в руках. На подносе, в серебряных подстаканниках, стояли два стакана: один для доктора, другой для Егорушки. Вокруг стаканов, соблюдая строгую симметрию, стояли молочники
с сырыми и топлеными сливками, сахар
с щипчиками, кружки лимона
с вилочкой и бисквиты.
Шли обыски и аресты. В
большом количестве появились доносчики-любители и указывали на «сочувствующих». К Кате забежала фельдшерица Сорокина,
с замершим ужасом в глазах, и рассказала: перед табачной фабрикой Бенардаки повешено на фонарных столбах пять рабочих, бывших
членов фабричного комитета. Их вчера еще повесили, и она сейчас проходила, — все еще висят, голые по пояс, спины в темных полосах.
В труппе он занимал исключительное место, как бы «вне конкурса» и выше всяких правил и обязанностей, был на «ты»
с Федоровым, называл его «Паша», сделался — отчасти от отца, а
больше от удачной игры — домовладельцем,
членом дорогих клубов, где вел крупную игру, умел обставлять себя эффектно, не бросал своего любительства, как рисовальщик и даже живописец, почему и отличался всегда своейгримировкой, для которой готовил рисунки.
К"Современнику"я ни за чем не обращался и никого из редакции лично не знал;"Отечественные записки"совсем не собирали у себя молодые силы.
С Краевским я познакомился сначала как
с членом Литературно-театрального комитета, а потом всего раз был у него в редакции, возил ему одну из моих пьес. Он предложил мне такую плохую плату, что я не нашел нужным согласиться, что-то вроде сорока рублей за лист, а я же получал на 50 %
больше, даже в"Библиотеке", финансы которой были уже не блистательны.
Зиночка писала стихи. Отец любовно издал сборничек ее стихов на прекрасной бумаге, — в нескольких десятках экземпляров. К тысячелетию Кирилла и Мефодия Славянское благотворительное общество объявило конкурс на популярную брошюру
с описанием их деятельности. Зиночка получила вторую премию, и книжка ее была издана. Отец объяснял, что первая премия потому не досталась Зиночке, что ее заранее было решено присудить одному лицу, имеющему
большие связи среди
членов жюри.
Это великий уряд в департаментской иерархии.
С этого уряда начинается уже приятная положительность не только в департаменте, но и в мире. Начальника отделения уже не вышвыривают из службы, как мелкую сошку, а
с ним церемонятся и даже в случае обнаружения за ним каких-нибудь
больших грехов — его все-таки спускают благовидно. Начальник отделения получает позицию — он уже может пробираться в
члены благотворительных обществ, а оттуда его начинают «проводить в дома». И положение его все лепится глаже и выше.
С этих пор он начал считать себя «
членом штата» и стал оказывать приходу
большие услуги.
За две недели до ареста Монса де ла Кроа она увидала во сне, что постель ее внезапно покрылась змеями, ползшими во всех направлениях. Одна из них, самая
большая, бросилась на нее, обвила кольцами все ее
члены и стала душить ее. Екатерина защищается, борется
с змеей и наконец удушает ее. Тогда все прочие, мелкие змеи сбежали
с ее постели.
В газетах пелись хвалы заводу. Приезжали на завод журналисты, — толстые, в
больших очках. Списывали в блокноты устав ударных бригад,
член завкома водил их по заводу, администрация давала нужные цифры, — и появлялись в газетах статьи, где восторженно рассказывалось о единодушном порыве рабочих масс, о чудесном превращении прежнего раба в пламенного энтузиаста. Приводили правила о взысканиях, налагаемые за прогул или за небрежное обращение
с заводским имуществом, и возмущенно писали...
Желающих явилось
больше чем нужно. Ударная тройка отбирала тех, кто был получше в работе. Необходимо было прикрепить к конвейеру и Басю: она и работница была прекрасная, и великолепный организатор в качестве
члена тройки, — ее наметили бригадиром. Но Бася уже не работала на галошах.
С большими усилиями,
с вмешательством партийной ячейки удалось добиться, чтобы администрация временно освободила ее от хронометража.
Императрица, как мы знаем,
с самого начала царствования вступила на путь своего отца — Петра Великого. Она восстановила значение Сената, который пополнен был русскими
членами. Сенат зорко следил за коллегиями, штрафовал их за нерадение, отменял несправедливые их приговоры. Вместе
с тем он усиленно работал, стараясь ввести порядок в управление и ограничить злоупотребления областных властей. Но
больше всего он занимался исполнением проектов Петра Шувалова.
— А они не могут этого сделать, — самоуверенным голосом сказал, выползая вперед, матово-черный дьявол в мантии,
с плоским покатым лбом, безмускульными
членами и оттопыренными
большими ушами.
К
большему несчастью их, один из
членов депутации, Иоган Рейнгольд Паткуль [Паткуль Иоганн Рейнгольд (1660–1707) — лифляндский дворянин, возглавивший в 1689–1694 гг. движение за восстановление прав и привилегий местного дворянства и отмену редукции.], увлеченный красноречием правды и негодования, пылкостью благородного нрава и молодых лет [Ему было
с небольшим двадцать лет.], незнакомых
с притворством, осмелился обвинить любимца королевского, Гастфера, в преступлении данной ему свыше доверенности.
Вход в замок через трое ворот: Воскресенские,
с портиками и колоннами полированного гранита,
с украшениями из пудожского камня, ведут в главный двор; на этот двор позволялось въезжать лишь
членам императорского семейства и посланникам, Рождественские — чугунные со стороны
Большой Садовой улицы, и Зачатьевские —
с Фонтанки.
С большим трудом уместившись в ней и положив председателя к себе на колени,
члены съезда отправились в Новую Деревню, в заведение «Элизиум».