Неточные совпадения
Место тяги было недалеко над речкой в мелком осиннике. Подъехав к лесу, Левин слез и провел Облонского на угол мшистой и топкой полянки, уже освободившейся от
снега. Сам он вернулся на другой край к двойняшке-березе и, прислонив ружье к развилине
сухого нижнего сучка, снял кафтан, перепоясался и попробовал свободы движений рук.
По обеим сторонам дороги торчали голые, черные камни; кой-где из-под
снега выглядывали кустарники, но ни один
сухой листок не шевелился, и весело было слышать среди этого мертвого сна природы фырканье усталой почтовой тройки и неровное побрякивание русского колокольчика.
Падал
снег,
сухой, как рыбья чешуя.
В тот год зима запоздала, лишь во второй половине ноября
сухой, свирепый ветер сковал реку сизым льдом и расцарапал не одетую
снегом землю глубокими трещинами. В побледневшем, вымороженном небе белое солнце торопливо описывало короткую кривую, и казалось, что именно от этого обесцвеченного солнца на землю льется безжалостный холод.
Печь дышала в спину Клима Ивановича, окутывая его
сухим и вкусным теплом, тепло настраивало дремотно, умиротворяло, примиряя с необходимостью остаться среди этих людей, возбуждало какие-то быстрые, скользкие мысли. Идти на вокзал по колено в
снегу, под толчками ветра — не хотелось, а на вокзале можно бы ночевать у кого-нибудь из служащих.
За окном все еще падал
снег, но уже более
сухой и мелкий.
Тут целые океаны
снегов, болот,
сухих пучин и стремнин, свои сорокаградусные тропики, вечная зелень сосен, дикари всех родов, звери, начиная от черных и белых медведей до клопов и блох включительно, снежные ураганы, вместо качки — тряска, вместо морской скуки — сухопутная, все климаты и все времена года, как и в кругосветном плавании…
Это были
снег, пыль и
сухая листва, поднятая с земли вихрем.
На дворе была уже весна:
снег быстро таял. Из белого он сделался грязным, точно его посыпали сажей. В сугробах в направлении солнечных лучей появились тонкие ледяные перегородки; днем они рушились, а за ночь опять замерзали. По канавам бежала вода. Она весело журчала и словно каждой
сухой былинке торопилась сообщить радостную весть о том, что она проснулась и теперь позаботится оживить природу.
Быстро сбросил я с себя верхний клапан мехового мешка.
Снег и
сухие листья обдали мне лицо. В то же мгновение я увидел, как какая-то длинная тень скользнула наискось к лесу.
К полудню дождь усилился. Осенний дождь — это не то что летний дождь: легко можно простудиться. Мы сильно прозябли, и потому пришлось рано стать на бивак. Скоро нам удалось найти балаган из корья. Способ постройки его и кое-какие брошенные вещи указывали на то, что он был сделан корейцами. Оправив его немного, мы натаскали дров и принялись
сушить одежду. Часа в четыре дня дождь прекратился. Тяжелая завеса туч разорвалась, и мы увидели хребет Карту, весь покрытый
снегом.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза рукой. Кругом все белело от
снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая
снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного
сухой ветоши, развел небольшой огонек и
сушил на нем мои обутки.
Теперь перед нами расстилалась равнина, покрытая
сухой буро-желтой травой и занесенная
снегом. Ветер гулял по ней, трепал
сухие былинки. За туманными горами на западе догорала вечерняя заря, а со стороны востока уже надвигалась холодная темная ночь. На станции зажглись белые, красные и зеленые огоньки.
От холодного ветра
снег стал
сухим и рассыпчатым, что в значительной степени затрудняло движение. В особенности трудно было подниматься в гору: люди часто падали и съезжали книзу. Силы были уже не те, стала появляться усталость, чувствовалась потребность в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная дневка.
…В Москву я из деревни приехал в Великий пост;
снег почти сошел, полозья режут по камням, фонари тускло отсвечиваются в темных лужах, и пристяжная бросает прямо в лицо мороженую грязь огромными кусками. А ведь престранное дело: в Москве только что весна установится, дней пять пройдут
сухих, и вместо грязи какие-то облака пыли летят в глаза, першит, и полицмейстер, стоя озабоченно на дрожках, показывает с неудовольствием на пыль — а полицейские суетятся и посыпают каким-то толченым кирпичом от пыли!»
Он вылез из саней, пошел в сторону и принес несколько
сухих дудок, торчавших из-под
снега.
Здесь шел в счет и глубокий
снег, и весенние дожди, и
сухие ветры, и урожай, и недороды в соседних округах, и весь тот круг интересов и злоб, какие сцепились железным кольцом около хлеба.
Необходимое условие для нее — долгая мокрая осень; в
сухую и короткую — зайцы не успевают выцвесть, нередко выпадает
снег и застает их в летней серой шкуре.
Мокрые долочки, перелески и опушки лесов с нерастаявшим
снегом, дороги, в колеях которых долго держится сырость, наконец речки — останавливают и прекращают огонь, если нет поблизости
сухих мест, куда бы мог он перебраться и даже перескочить.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился в настоящий шторм. Сильный ветер подымал тучи
снегу с земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья деревьев, корье и клочки
сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже подымется на воздух. На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы деревьев.
Мы привели летник в возможный порядок: выгребли
снег, занесенный ветром через дымовое отверстие в крыше, выгребли мусор и
сухой травой заткнули дыры по сторонам. Поблизости было мало дров, но все же мы собрали столько, что при некоторой экономии могли провести ночь и не особенно зябнуть.
Разгребая
снег, мы нашли под ним много
сухой травы и принялись ее резать ножами. В одном месте, ближе к реке, виднелся сугроб в рост человека. Я подошел к нему и ткнул палкой. Она уперлась во что-то упругое, я тронул в другом месте и почувствовал то же упругое сопротивление. Тогда я снял лыжу и стал разгребать снежный сугроб. При свете огня показалось что-то темное.
Гуляет холодный зимний ветер по Чистому болоту, взметает
снег, с визгом и стоном катится по открытым местам, а в кустах да в
сухой болотной траве долго шелестит и шепчется, точно чего ищет и не находит.
Сыплется откуда-то
сухой, как толченое стекло,
снег, порой со стоном вырвется холодный ветер и глухо замрет, точно дохнет какая-то страшная пасть, которую сейчас же и закроет невидимая могучая рука.
Был конец ноября. Днем на мерзлую землю выпал
сухой мелкий
снег, и теперь было слышно, как он скрипит под ногами уходившего сына. К стеклам окна неподвижно прислонилась густая тьма, враждебно подстерегая что-то. Мать, упираясь руками в лавку, сидела и, глядя на дверь, ждала…
Оставшись одна, она подошла к окну и встала перед ним, глядя на улицу. За окном было холодно и мутно. Играл ветер, сдувая
снег с крыш маленьких сонных домов, бился о стены и что-то торопливо шептал, падал на землю и гнал вдоль улицы белые облака
сухих снежинок…
Холодные, как
снег, и серые, точно пепел, они сыпались, сыпались, наполняя зал чем-то досадно надоедающим, как тонкая,
сухая пыль.
Когда над городом пела и металась вьюга, забрасывая
снегом дома до крыш, шаркая
сухими мохнатыми крыльями по ставням и по стенам, — мерещился кто-то огромный, тихонький и мягкий: он покорно свернулся в шар отребьев и катится по земле из края в край, приминая на пути своём леса, заполняя овраги, давит и ломает города и села, загоняя мягкою тяжестью своею обломки в землю и в безобразное, безглавое тело своё.
По сторонам дороги синевато светились пятна ещё не стаявшего
снега, присыпанные вновь нанесённым с вечера
сухим и мелким снежком.
Осень в прошлом году была ранняя,
сухая; лист отпал до первого
снегу…
— Поглядим! — Полицейский стряхнул
снег с рукава и сунул руку за пазуху. Лунёву было и жутко и любо стоять против этого человека. Он вдруг рассмеялся
сухим, как бы вынужденным смехом.
Было шесть часов вечера. Темные снеговые тучи низко висели над Москвой, порывистый ветер, поднимая облака
сухого, леденистого
снега, пронизывал до кости прохожих и глухо, тоскливо завывал на телеграфных проволоках.
По дороге старик всегда приводил в порядок буйную горную растительность, — тут сухарина (
сухое дерево) пала и придавила молодую поросль, там
снегом искривило, там скотина подломала.
«Ну и улица!» — думал он, прыгая из одного
сухого протоптанного гнезда в другое и подолгу отыскивая камни, брошенные добрыми людьми для перехода и неуловимо темневшие среди нестерпимого блеска воды, жидкой грязи и островков искристого
снега.
Закружатся в темной высоте гонимые ветром редкие хлопья
снега и все мимо будут лететь, не опускаясь на землю, — а уже забелели каменные следы колес, и в каждой ямочке, за каждым бугорком и столбиком сбираются
сухие, легкие как пух снежинки.
Уши шапки выглядели отчаянно, но все же возница полез вперед. Ковыляя и проваливаясь, он добрался до первой лошади. Наш выезд показался мне бесконечно длинным. Фигуру возницы размыло в глазах, в глаза мне мело
сухим вьюжным
снегом.
Я ничего не сказал о ловле норок, потому что мне не удавалось самому ловить их; но я видел, как добывали их другие охотники: они ставили по берегам рек, на которых много было норкиных следов, маленькие капканы, для чего разрывали небольшую ямку в
снегу, а если
снег мелок, то в песке или земле берега; в первом случае капкан засыпался слегка
снегом, а в последнем —
сухими листочками.
…Играл ветер-поземок, вздымая
сухой серый
снег, по двору метались клочья сена, ленты мочала, среди двора стоял круглый, пухлый человек в длинной — до пят — холщовой татарской рубахе и в глубоких резиновых галошах на босую ногу. Сложив руки на вздутом животе, он быстро вертел короткие большие пальцы, — один вокруг другого, — щупал меня маленькими разноцветными глазами, — правый — зеленый, а левый — серый, — и высоким голосом говорил...
Уже рассвело и взошло солнце, засверкал кругом
снег, а он все стоял поодаль и лаял. Волчата сосали свою мать, пихая ее лавами в тощий живот, а она в это время грызла лошадиную кость, белую и
сухую; ее мучил голод, голова разболелась от собачьего лая, и хотелось ей броситься на непрошенного гостя и разорвать его.
Прошло с четверть часа, и нос лодки уткнулся в крутой и обрывистый берег. Остров был плоский, и укрыться от
снега было негде; ямщики нарубили
сухого тальнику, и белый дым костра смешался с густой сеткой
снега… Я посмотрел на часы: было уже довольно поздно, и скоро за снеговой тучей должно было сесть солнце…
Выйди зимой в тихий морозный день в поле или в лес и посмотри кругом себя и послушай: везде кругом
снег, реки замерзли,
сухие травки торчат из-под
снега, деревья стоят голые, ничто не шевелится.
Метель становилась сильнее и сильнее, и сверху
снег шел
сухой и мелкий; казалось, начинало подмораживать: нос и щеки сильнее зябли, чаще пробегала под шубу струйка холодного воздуха, и надо было запахиваться.
Сверху
снега не было; по сильный,
сухой ветер продолжал заносить снежную пыль па поле и особенно под копытами лошадей и полозьями.
Лицо у него было не черноватое,
сухое и прямоносое, как я ожидал, судя по его волосам и сложению. Это была круглая, веселая, совершенно курносая рожа, с большим ртом и светло, ярко-голубыми круглыми глазами. Щеки и шея его были красны, как натертые суконкой; брови, длинные ресницы и пушок, ровно покрывающий низ его лица, были залеплены
снегом и совершенно белы. До станции оставалось всего полверсты, и мы остановились.
За окном крупными хлопьями валил
снег… Сад оголился… Деревья гнулись от ветра, распластав свои
сухие мертвые сучья-руки. Жалобно каркая, с распластанными крыльями носились голодные вороны. Сумерки скрывали всю неприглядную картину глубокой осени. А в зале горели лампы, со стен приветливо улыбались знакомые портреты благодетелей.
С утра дул неприятный холодный ветер с реки, и хлопья мокрого
снега тяжело падали с неба и таяли сразу, едва достигнув земли. Холодный, сырой, неприветливый ноябрь, как злой волшебник, завладел природой… Деревья в приютском саду оголились снова. И снова с протяжным жалобным карканьем носились голодные вороны, разыскивая себе коры… Маленькие нахохлившиеся воробышки, зябко прижавшись один к другому, качались на
сухой ветке шиповника, давно лишенного своих летних одежд.
Поденок было так много, что если бы не теплая летняя ночь и не душный запах рано скошенной где-то
сухой травы, их можно было принять за
снег.
Снегу под ним не было вовсе, а
сухая трава сильно примята кругом и в особенности в самом логовище валялось много перегрызенных костей.
Медленно и грозно потянулся день за днем. Поднимались метели,
сухой, сыпучий
снег тучами несся в воздухе. Затихало. Трещали морозы. Падал
снег. Грело солнце, становилось тепло. На позициях все грохотали пушки, и спешно ухали ружейные залпы, короткие,
сухие и отрывистые, как будто кто-то колол там дрова. По ночам вдали сверкали огоньки рвущихся снарядов; на темном небе мигали слабые отсветы орудийных выстрелов, сторожко ползали лучи прожекторов.
А весною, когда растаял
снег и дивчата пошли рвать ландыши, то нашли недалеко от бывшей стоянки во рву под
сухою листвою убитую черницу, «пополам перерубанную» и цинически набитою в нижней части тела еловыми шишками.