Неточные совпадения
Раскольников протеснился, по возможности, и увидал, наконец, предмет всей этой
суеты и любопытства. На земле лежал только что раздавленный лошадьми человек, без чувств, по-видимому, очень худо одетый, но
в «благородном» платье, весь
в крови. С лица, с
головы текла кровь; лицо было все избито, ободрано, исковеркано. Видно было, что раздавили не на шутку.
Он даже успел
сунуть неприметно
в руку; дело, впрочем, было ясное и законное, и, во всяком случае, тут помощь ближе была. Раздавленного подняли и понесли; нашлись помощники. Дом Козеля был шагах
в тридцати. Раскольников шел сзади, осторожно поддерживал
голову и показывал дорогу.
Посмотрев
в лицо Самгина тяжелым стесняющим взглядом мутноватых глаз неопределимого цвета, он взмахнул
головой, опрокинул коньяк
в рот и,
сунув за щеку кусок сахара, болезненно наморщил толстый нос. Бесцеремонность Пальцева, его небрежная речь, безучастный взгляд мутных глаз — все это очень возбуждало любопытство Самгина; слушая скучный голос, он определял...
Самгин взглянул на почерк, и рука его, странно отяжелев,
сунула конверт
в карман пальто. По лестнице он шел медленно, потому что сдерживал желание вбежать по ней, а придя
в номер, тотчас выслал слугу, запер дверь и, не раздеваясь, только сорвав с
головы шляпу, вскрыл конверт.
Запрокинув
голову, он вылил вино
в рот, облил подбородок, грудь,
сунул стакан на столик и, развязывая галстук, продолжал...
«Уже решила», — подумал Самгин. Ему не нравилось лицо дома, не нравились слишком светлые комнаты, возмущала Марина. И уже совсем плохо почувствовал он себя, когда прибежал, наклоня
голову, точно бык, большой человек
в теплом пиджаке, подпоясанном широким ремнем,
в валенках, облепленный с
головы до ног перьями и сенной трухой. Он схватил руки Марины,
сунул в ее ладони лохматую
голову и, целуя ладони ее, замычал.
Клим промолчал, разглядывая красное от холода лицо брата. Сегодня Дмитрий казался более коренастым и еще более обыденным человеком. Говорил он вяло и как бы не то, о чем думал. Глаза его смотрели рассеянно, и он, видимо, не знал, куда девать руки,
совал их
в карманы, закидывал за
голову, поглаживал бока, наконец широко развел их, говоря с недоумением...
Дядя Яков действительно вел себя не совсем обычно. Он не заходил
в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв
голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел
в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда
в полдень,
в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив
голову,
сунув руки
в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Через час Самгин шагал рядом с ним по панели, а среди улицы за гробом шла Алина под руку с Макаровым; за ними — усатый человек, похожий на военного
в отставке, небритый, точно
в плюшевой маске на сизых щеках, с толстой палкой
в руке, очень потертый; рядом с ним шагал,
сунув руки
в карманы рваного пиджака, наклоня
голову без шапки, рослый парень, кудрявый и весь
в каких-то театрально кудрявых лохмотьях; он все поплевывал сквозь зубы под ноги себе.
Он нехорошо возбуждался. У него тряслись плечи, он
совал голову вперед, желтоватое рыхлое лицо его снова окаменело, глаза ослепленно мигали, губы, вспухнув, шевелились, красные, неприятно влажные. Тонкий голос взвизгивал, прерывался,
в словах кипело бешенство. Самгин, чувствуя себя отвратительно, даже опустил
голову, чтоб не видеть пред собою противную дрожь этого жидкого тела.
Он сказал адрес,
сунул в руку Самгина какие-то листочки, поправил шапку и, махнув рукою, пошел назад, держа
голову так неподвижно, как будто боялся потерять ее.
— Не пойду, — повторил казак и, раскромсав арбуз на две половины,
сунул голые ноги
в море, как под стол.
Климу не хотелось спать, но он хотел бы перешагнуть из мрачной
суеты этого дня
в область других впечатлений. Он предложил Маракуеву ехать на Воробьевы горы. Маракуев молча кивнул
головой.
Тагильский, кивнув
головой, взял спички, папироса — сломалась, он
сунул ее
в пепельницу, а спички —
в карман себе и продолжал...
— Любопытно, — вполголоса произнес Дмитрий,
сунув руки
в карманы пиджака и глядя поверх
головы брата
в окно, — за окном ветер, посвистывая, сорил снегом.
Сунув голову в рубаху и выглядывая из нее, точно из снежного сугроба, Маракуев продолжал...
Молча
сунув руку товарищу, он помотал ею
в воздухе и неожиданно, но не смешно отдал Лидии честь, по-солдатски приложив пальцы к фуражке. Закурил папиросу, потом спросил Лидию, мотнув
головою на пожар заката...
Он потупил
голову, увидал разбросанные обломки бича у ног, наклонился, будто стыдясь, собрал их и
сунул в карман макинтоша.
Тушин молча подал ему записку. Марк пробежал ее глазами,
сунул небрежно
в карман пальто, потом снял фуражку и начал пальцами драть
голову, одолевая не то неловкость своего положения перед Тушиным, не то ощущение боли, огорчения или злой досады.
В доме была
суета. Закладывали коляску, старомодную карету. Кучера оделись
в синие новые кафтаны, намазали
головы коровьим маслом и с утра напились пьяны. Дворовые женщины и девицы пестрели праздничными, разноцветными ситцевыми платьями, платками, косынками, ленточками. От горничных за десять шагов несло гвоздичной помадой.
В десять часов мы легли спать; я завернулся с
головой в одеяло и из-под подушки вытянул синенький платочек: я для чего-то опять сходил, час тому назад, за ним
в ящик и, только что постлали наши постели,
сунул его под подушку.
— Нет, нет, вместе с Анной Андреевной… Oh, mon cher, у меня
в голове какая-то каша… Постой: там,
в саке направо, портрет Кати; я
сунул его давеча потихоньку, чтоб Анна Андреевна и особенно чтоб эта Настасья Егоровна не приметили; вынь, ради Бога, поскорее, поосторожнее, смотри, чтоб нас не застали… Да нельзя ли насадить на дверь крючок?
— Эге! влезла свинья
в хату, да и лапы
сует на стол, — сказал
голова, гневно подымаясь с своего места; но
в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги, полетел ему под ноги.
Голова остановился. — Если бы я знал, — говорил он, подымая камень, — какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! — продолжал он, рассматривая его на руке пылающим взглядом. — Чтобы он подавился этим камнем…
А тут еще Яков стал шутки эти перенимать: Максим-то склеит из картона будто
голову — нос, глаза, рот сделает, пакли налепит заместо волос, а потом идут с Яковом по улице и рожи эти страшные
в окна
суют — люди, конечно, боятся, кричат.
Накинув на
голову тяжелый полушубок,
сунув ноги
в чьи-то сапоги, я выволокся
в сени, на крыльцо и обомлел, ослепленный яркой игрою огня, оглушенный криками деда, Григория, дяди, треском пожара, испуганный поведением бабушки: накинув на
голову пустой мешок, обернувшись попоной, она бежала прямо
в огонь и сунулась
в него, вскрикивая...
Ее
голые широкие зубы бесшумно перекусывали всё, что она
совала в рот, смешно изогнув руку, оттопырив мизинец, около ушей у нее катались костяные шарики, уши двигались, и зеленые волосы бородавки тоже шевелились, ползая по желтой, сморщенной и противно чистой коже.
Все у меня
в голове перемешалось… ударил я его и сразу заморил, а Петр Васильич уже около кассы с ключом и какие-то бумаги себе за пазуху
сует…
Домнушка знала, что Катря
в сарайной и точит там лясы с казачком Тишкой, — каждое утро так-то с жиру бесятся… И нашла с кем время терять: Тишке никак пятнадцатый год только
в доходе. Глупая эта Катря, а тут еще барышня пристает: куда ушла… Вон и Семка скалит зубы: тоже на Катрю заглядывается, пес, да только опасится. У Домнушки
в голове зашевелилось много своих бабьих расчетов, и она машинально
совала приготовленную говядину по горшкам, вытаскивала чугун с кипятком и вообще управлялась за четверых.
В это самое время из-под моста вдруг появляется,
в одной грязной дырявой рубахе, какое-то человеческое существо с опухшим бессмысленным лицом, качающейся, ничем не покрытой обстриженной
головой, кривыми безмускульными ногами и с какой-то красной глянцевитой культяпкой вместо руки, которую он
сует прямо
в бричку.
— Спасибо! — сказал живописец и как-то неумело и неаккуратно
сунул деньги
в свои брючонки и, мотнув затем
головой, сейчас же проворно совсем ушел из усадьбы.
Наконец и они приехали. Феденька, как соскочил с телеги, прежде всего обратился к Пашеньке с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же взял за
голову и сряду три раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна,
в радостной
суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу, слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.
Дернов. А то на простой! Эх ты! тут тысячами пахнет, а он об шести гривенниках разговаривает. Шаромыжники вы все! Ты на него посмотри; вот он намеднись приходит, дела не видит, а уж сторублевую
в руку
сует — посули только, да будь ласков. Ах, кажется, кабы только не связался я с тобой! А ты норовишь дело-то за две
головы сахару сладить. А хочешь, не будет по-твоему?
Прошел еще год. Надежда Федоровна хлопотала об открытии"Общества для вспоможения чающим движения воды". Старания ее увенчались успехом, но — увы! она изнемогла под бременем ходатайств и
суеты. Пришла старость, нужен был покой, а она не хотела и слышать о нем.
В самом разгаре деятельности, когда
в голове ее созревали все новые и новые планы (Семигоров потихоньку называл их"подвохами"), она умерла, завещавши на смертном одре племяннице свое"дело".
Иван Фомич выставил миру два ведра и получил приговор; затем сошелся задешево с хозяином упалой избы и открыл"постоялый двор", пристроив сбоку небольшой флигелек под лавочку. Не приняв еще окончательного решения насчет своего будущего, —
в голове его мелькал город с его шумом,
суетою и соблазнами, — он устроил себе
в деревне лишь временное гнездо, которое, однако ж, было вполне достаточно для начатия атаки. И он повел эту атаку быстро, нагло и горячо.
Кириллов, уходя, снял шляпу и кивнул Маврикию Николаевичу
головой; но Ставрогин забыл прежнюю вежливость; сделав выстрел
в рощу, он даже и не повернулся к барьеру,
сунул свой пистолет Кириллову и поспешно направился к лошадям.
Замолчал, все шире открывая рот, и вдруг вскрикнул, хрипло, точно ворон; завозился на койке, сбивая одеяло, шаря вокруг себя
голыми руками; девушка тоже закричала,
сунув голову в измятую подушку.
«Вор! Максим!» — сообразил Кожемякин, приходя
в себя, и, когда вор
сунул голову под кровать, тяжело свалился с постели на спину ему, сел верхом и, вцепившись
в волосы, стал стучать
головою вора о пол, хрипя...
«Максим меня доедет!» — пригрозил Кожемякин сам себе, тихонько, точно воровать шёл, пробираясь
в комнату. Там он сел на привычное место, у окна
в сад, и,
сунув голову, как
в мешок,
в думы о завтрашнем дне, оцепенел
в них, ничего не понимая,
в нарастающем желании спрятаться куда-то глубоко от людей.
Поздно. Справа и сзади обрушились городские с пожарным Севачевым и лучшими бойцами во главе; пожарный низенький,
голова у него вросла
в плечи, руки короткие, — подняв их на уровень плеч, он страшно быстро
суёт кулаками
в животы и груди людей и опрокидывает, расталкивает, перешибает их надвое. Они изгибаются, охая, приседают и ложатся под ноги ему, точно брёвна срубленные.
Сеня Комаровский был молчалив. Спрятав
голову в плечи,
сунув руки
в карманы брюк, он сидел всегда вытянув вперёд короткие, маленькие ноги, смотрел на всех круглыми, немигающими глазами и время от времени медленно растягивал тонкие губы
в широкую улыбку, — от неё Кожемякину становилось неприятно, он старался не смотреть на горбуна и — невольно смотрел, чувствуя к нему всё возрастающее, всё более требовательное любопытство.
— Убирать самовар-то? — сладко спросила Наталья,
сунув голову в дверь.
Матвей встал и пошёл
в амбар. Хотелось облиться с ног до
головы ледяной водой или
сунуть голову куда-нибудь
в тёмное, холодное место и ничего не видеть, не слышать, не думать ни о чём.
— Ну, врёшь! — сказал дядя, предложив мне идти домой, а поп отскочил
в угол и свернулся там на кресле, видимо, рассердясь, мне
сунул руку молча, а дяде и
головой не кивнул.
Опуская
в колодец свое ведро, чернобородый Кирюха лег животом на сруб и
сунул в темную дыру свою мохнатую
голову, плечи и часть груди, так что Егорушке были видны одни только его короткие ноги, едва касавшиеся земли; увидев далеко на дне колодца отражение своей
головы, он обрадовался и залился глупым, басовым смехом, а колодезное эхо ответило ему тем же; когда он поднялся, его лицо и шея были красны, как кумач.
В его тяжелой
голове путались мысли, во рту было сухо и противно от металлического вкуса. Он оглядел свою шляпу, поправил на ней павлинье перо и вспомнил, как ходил с мамашей покупать эту шляпу.
Сунул он руку
в карман и достал оттуда комок бурой, липкой замазки. Как эта замазка попала ему
в карман? Он подумал, понюхал: пахнет медом. Ага, это еврейский пряник! Как он, бедный, размок!
Заметив, что на него смотрят, седой вынул сигару изо рта и вежливо поклонился русским, — старшая дама вздернула
голову вверх и, приставив к носу лорнет, вызывающе оглядела его, усач почему-то сконфузился, быстро отвернувшись, выхватил из кармана часы и снова стал раскачивать их
в воздухе. На поклон ответил только толстяк, прижав подбородок ко груди, — это смутило итальянца, он нервно
сунул сигару
в угол рта и вполголоса спросил пожилого лакея...
Когда к дверям лавки подходил какой-нибудь старик и, кланяясь, тихо просил милостыню, приказчик брал за
голову маленькую рыбку и
совал её
в руку нищего хвостом — так, чтоб кости плавников вонзились
в мякоть ладони просящего.
Тогда, надев шапку, он положил деньги
в карман,
сунул руки
в рукава пальто, сжался, наклонил
голову и медленно пошёл вдоль по улице, неся
в груди оледеневшее сердце, чувствуя, что
в голове его катаются какие-то тяжёлые шары и стучат
в виски ему…
Другой,
в заплатанной поддёвке и картузе, нахлобученном на глаза, стоял, опустив
голову на грудь,
сунувши одну руку за пазуху, а другую
в карман.
Он думал: вот — судьба ломала, тискала его,
сунула в тяжёлый грех, смутила душу, а теперь как будто прощенья у него просит, улыбается, угождает ему… Теперь пред ним открыта свободная дорога
в чистый угол жизни, где он будет жить один и умиротворит свою душу. Мысли кружились
в его
голове весёлым хороводом, вливая
в сердце неведомую Илье до этой поры уверенность.