Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные
часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Всего каких-нибудь четверть
часа посидел — и всё обобрал.
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них! не ровен
час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же
час к себе. Он остановился в гостинице.
Чрез два
часа! покорнейше благодарю!
И точно:
час без малого
Последыш говорил!
Язык его не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел! И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И — круглый, как у филина, —
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги, имя древнее
Помещик поминал,
Царевым гневом, Божиим
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И накрепко приказывал,
Чтоб пустяков не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!
— Пускать-то вас не велено,
Да… ничего!.. толкнись-ка ты
Так… через два
часа…
Случается, к недужному
Придешь: не умирающий,
Страшна семья крестьянская
В тот
час, как ей приходится
Кормильца потерять!
Схитрили души подлые,
Да и смеются нехристи:
«Что,
часом, ты поделаешь?
— Пожалуй,
час промешкаем!
Намяв бока порядочно
Друг другу, образумились
Крестьяне наконец,
Из лужицы напилися,
Умылись, освежилися,
Сон начал их кренить…
Тем
часом птенчик крохотный,
Помалу, по полсаженки,
Низком перелетаючи,
К костру подобрался.
Григорий в семинарии
В
час ночи просыпается
И уж потом до солнышка
Не спит — ждет жадно ситника,
Который выдавался им
Со сбитнем по утрам.
И то бежать не бросился,
А так всадил рогатину,
Что словно как на вертеле
Цыпленок — завертелася
И
часу не жила!
Имел слова любимые,
И выпускал их дедушка
По слову через
час. //…………………………………
«Погибшие… пропащие…» //…………………………………
Жених хоть кому, а все-таки учители ходят,
часа не теряет, и теперь двое в сенях дожидаются.
Г-жа Простакова. В семь
часов.
Милон(с нетерпением). И ты не изъявила ей тот же
час совершенного презрения?..
Г-жа Простакова (сыну). Ты, мой друг сердечный, сам в шесть
часов будь совсем готов и поставь троих слуг в Софьиной предспальней, да двоих в сенях на подмогу.
Г-жа Простакова (к мужу). Завтре в шесть
часов, чтоб карета подвезена была к заднему крыльцу. Слышишь ли ты? Не прозевай.
Стародум. Таков человек, мой друг!
Час на
час не приходит.
Стародум. Да, друг мой! Она и в три
часа напроказить может столько, что веком не пособишь.
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый
час как вкопанный. Уж чего — то я с ним не делала; чего только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Митрофан.
Час моей воли пришел. Не хочу учиться, хочу жениться. Ты ж меня взманила, пеняй на себя. Вот я сел.
Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.) Именем правительства вам приказываю сей же
час собрать людей и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие, повелевает мне правительство принять в опеку дом ваш и деревни.
Кутейкин. Так у нас одна кручина. Четвертый год мучу свой живот. По сесть
час, кроме задов, новой строки не разберет; да и зады мямлит, прости Господи, без складу по складам, без толку по толкам.
Мне кажется, храбрость сердца доказывается в
час сражения, а неустрашимость души во всех испытаниях, во всех положениях жизни.
Софья (одна, глядя на
часы). Дядюшка скоро должен вытти. (Садясь.) Я его здесь подожду. (Вынимает книжку и прочитав несколько.) Это правда. Как не быть довольну сердцу, когда спокойна совесть! (Прочитав опять несколько.) Нельзя не любить правил добродетели. Они — способы к счастью. (Прочитав еще несколько, взглянула и, увидев Стародума, к нему подбегает.)
Милон. Через несколько
часов иду отсюда.
Цыфиркин. Вот на! Слыхал ли? Я сам видал здесь беглый огонь в сутки сряду
часа по три. (Вздохнув.) Охти мне! Грусть берет.
Г-жа Простакова (бегая по театру в злобе и в мыслях). В семь
часов!.. Мы встанем поране… Что захотела, поставлю на своем… Все ко мне.
Г-жа Простакова. Так и в добрый
час в архангельский.
Хотя был всего девятый
час в начале, но небо до такой степени закрылось тучами, что на улицах сделалось совершенно темно.
Среди всех этих толков и пересудов вдруг как с неба упала повестка, приглашавшая именитейших представителей глуповской интеллигенции в такой-то день и
час прибыть к градоначальнику для внушения. Именитые смутились, но стали готовиться.
Дело в том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в
часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел у себя в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять
часов сряду макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
Достоверные свидетели сказывали, что однажды, в третьем
часу ночи, видели, как Байбаков, весь бледный и испуганный, вышел из квартиры градоначальника и бережно нес что-то обернутое в салфетке.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько
часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Наконец в два
часа пополудни седьмого дня он прибыл. Вновь назначенный, «сущий» градоначальник был статский советник и кавалер Семен Константинович Двоекуров.
Слава о его путешествиях росла не по дням, а по
часам, и так как день был праздничный, то глуповцы решились ознаменовать его чем-нибудь особенным.
Но, с другой стороны, если с просвещением фаталистически сопряжены экзекуции, то не требует ли благоразумие, чтоб даже и в таком, очевидно, полезном деле допускались краткие
часы для отдохновения?
Так продолжалось до пяти
часов, когда народ начал расходиться по домам, чтоб принарядиться и отправиться ко всенощной.
Но перенесемся мыслью за сто лет тому назад, поставим себя на место достославных наших предков, и мы легко поймем тот ужас, который долженствовал обуять их при виде этих вращающихся глаз и этого раскрытого рта, из которого ничего не выходило, кроме шипения и какого-то бессмысленного звука, непохожего даже на бой
часов.
К четырем
часам пополудни загорелась съезжая изба; глуповцы кинулись туда и оцепенели, увидав, что приезжий из губернии чиновник сгорел весь без остатка.
Он понял, что
час триумфа уже наступил и что триумф едва ли не будет полнее, если в результате не окажется ни расквашенных носов, ни свороченных на сторону скул.
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через
час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с тех пор затосковал.
К вечеру полил такой сильный дождь, что улицы Глупова сделались на несколько
часов непроходимыми.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение
часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот
час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Ни минуты не думая, Анна села с письмом Бетси к столу и, не читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте к саду Вреде. Я буду там в 6
часов». Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.