Неточные совпадения
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть
строить на"песце"была доведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных
мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди
строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои
мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
Он видел, что общий
строй ее
мысли сроден «кутузовщине», и в то же время все, что говорила она, казалось ему словами чужого человека, наблюдающего явления жизни издалека, со стороны.
У него вот имеется
мысль построить баржу для мелкой воды, такую, чтоб она скользила по воде, не оседая в нее, — понимаете?
Столь крутой поворот знакомых
мыслей Томилина возмущал Самгина не только тем, что так неожиданно крут, но еще и тем, что Томилин в резкой форме выразил некоторые, еще не совсем ясные,
мысли, на которых Самгин хотел
построить свою книгу о разуме. Не первый раз случалось, что осторожные
мысли Самгина предупреждались и высказывались раньше, чем он решался сделать это. Он почувствовал себя обворованным рыжим философом.
Последний не любил высказываться дурно о людях вообще, а о Ляховском не мог этого сделать пред дочерью, потому что он строго отличал свои деловые отношения с Ляховским от всех других; но Надя с женским инстинктом отгадала действительный
строй отцовских
мыслей и незаметным образом отдалилась от общества Ляховского.
Диалектическая метода, если она не есть развитие самой сущности, воспитание ее, так сказать, в
мысль — становится чисто внешним средством гонять сквозь
строй категорий всякую всячину, упражнением в логической гимнастике, — тем, чем она была у греческих софистов и у средневековых схоластиков после Абеларда.
Парубок заметил тот же час, что отец его любезной не слишком далек, и в
мыслях принялся
строить план, как бы склонить его в свою пользу.
Любящий (Бог) не может существовать без любимого (человека) — об этом невозможно
мыслить в рациональных понятиях, на этом нельзя
построить рациональной онтологии,
мыслить можно лишь символически, и символическое мышление может означать лишь приближение к Тайне.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам
строил. О себе и о жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при
мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
— Вишь! — неопределенно усмехнулся Рогожин, не совсем понимая неясную
мысль князя. — Этот дом еще дедушка
строил, — заметил он. — В нем всё скопцы жили, Хлудяковы, да и теперь у нас нанимают.
На дороге он
строил различные планы, один прекраснее другого; но в сельце его тетки на него напала грусть; он вступил в разговор с Антоном; у старика, как нарочно, все невеселые
мысли на уме были.
Все это Ромашов увидел и понял в одно короткое, как
мысль, мгновение, так же как увидел и рядового Хлебникова, который ковылял один, шагах в двадцати за
строем, как раз на глазах генерала.
— Измена в любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… Да и вообще противно, гадко смотреть на людей, жить с ними! Все их
мысли, слова, дела — все зиждется на песке. Сегодня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, делают подлости, льстят, унижаются,
строят козни, а завтра — и забыли о вчерашнем и бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня горячи, нежны, завтра холодны… нет! как посмотришь — страшна, противна жизнь! А люди!..
Часа через три он возвратился с сильной головной болью, приметно расстроенный и утомленный, спросил мятной воды и примочил голову одеколоном; одеколон и мятная вода привели немного в порядок его
мысли, и он один, лежа на диване, то морщился, то чуть не хохотал, — у него в голове шла репетиция всего виденного, от передней начальника губернии, где он очень приятно провел несколько минут с жандармом, двумя купцами первой гильдии и двумя лакеями, которые здоровались и прощались со всеми входящими и выходящими весьма оригинальными приветствиями, говоря: «С прошедшим праздничком», причем они, как гордые британцы, протягивали руку, ту руку, которая имела счастие ежедневно подсаживать генерала в карету, — до гостиной губернского предводителя, в которой почтенный представитель блестящего NN-ского дворянства уверял, что нельзя нигде так научиться гражданской форме, как в военной службе, что она дает человеку главное; конечно, имея главное, остальное приобрести ничего не значит; потом он признался Бельтову, что он истинный патриот,
строит у себя в деревне каменную церковь и терпеть не может эдаких дворян, которые, вместо того чтоб служить в кавалерии и заниматься устройством имения, играют в карты, держат француженок и ездят в Париж, — все это вместе должно было представить нечто вроде колкости Бельтову.
Появление старичка нагнало на Пепку целый
строй новых
мыслей и чувств. Он просто бредил наяву и не дал мне спать целую ночь.
— Да! Знаешь — люди, которые работают, совершенно не похожи на нас, они возбуждают особенные
мысли. Как хорошо, должно быть, чувствует себя каменщик, проходя по улицам города, где он
строил десятки домов! Среди рабочих — много социалистов, они, прежде всего, трезвые люди, и, право, у них есть свое чувство достоинства. Иногда мне кажется, что мы плохо знаем свой народ…
Тетенька! пожалуйста, вы, однако, не подумайте, что я вас в какую-нибудь нелепую авантюру увлекаю. Боже меня сохрани! Я очень хорошо понимаю, что никакой подобной затеи мы с вами не только предпринять, но и в
мыслях держать не должны, да и незачем нам, голубушка, потому что мы и без"содействий"отлично проживем. Я ведь не для пропаганд, а только exempli gratia [для примера (лат.)] предположение мое
строю, и притом в письме к родственнице… Право, мне кажется, это можно?
— Высока премудрость эта, не досягнуть её нашему разуму. Мы — люди чернорабочие, не нам об этом думать, мы на простое дело родились. Покойник князь Юрий семь тысяч книг перечитал и до того в
мысли эти углубился, что и веру в бога потерял. Все земли объездил, у всех королей принят был — знаменитый человек! А
построил суконную фабрику — не пошло дело. И — что ни затевал, не мог оправдать себя. Так всю жизнь и прожил на крестьянском хлебе.
Единственной отрадой выбывших из
строя отставных людей были их ежедневные встречи во время предобеденного генеральского гулянья, когда они могли поделиться и своими воспоминаниями, и надеждами, и горестями. Эти встречи отравляла только
мысль о том, кто первый не выйдет на такую прогулку…
Бутыга, строивший прежде всего прочно и основательно и видевший в этом главное, придавал какое-то особенное значение человеческому долголетию, не думал о смерти и, вероятно, плохо верил в ее возможность; я же, когда
строил свои железные и каменные мосты, которые будут существовать тысячи, лет, никак не мог удержаться от
мыслей: «Это не долговечно…
Здесь также поэт сознается, что бесполезно
строить воздушные миры и мечтать про высоты; но теперь
мысли его высказаны гораздо серьезнее; видно, что он восстает не против мышления, не против разума, которому так много был обязан, а только против злоупотребления ума, когда он пускается в мечтательные теории и отдаляется от жизни.
Тогда девушка или дама со стыда бы сгорела от такой
мысли, и ни за что бы не поехала в подобные места, где мимо одной лакузы-то пройти — все равно, как сквозь
строй!
Но дале я иду, в мечтанья погружён,
И виснут надо мной полунагие сучья,
А
мысли между тем слагаются в созвучья,
Свободные слова теснятся в мерный
строй,
И на душе легко, и сладостно, и странно,
И тихо всё кругом, и под моей ногой
Так мягко мокрый лист шумит благоуханный.
— Какая? Ужасная, душа моя. Меня мучает
мысль о… твоем муже. Я молчал до сих пор, боялся потревожить твой внутренний покой. Но я не в силах молчать… Где он? Что с ним? Куда он делся со своими деньгами? Ужасно! Каждую ночь мне представляется его лицо, испитое, страдающее, умоляющее… Ну, посуди, мой ангел! Ведь мы отняли у него его счастье! Разрушили, раздробили! Свое счастье мы
построили на развалинах его счастья… Разве деньги, которые он великодушно принял, могут ему заменить тебя? Ведь он тебя очень любил?
Одних
мыслей недостаточно, и они не вполне ясны, отчетливы и точны, пока Я не выражу их словом: их надо выстроить в ряд, как солдат или телеграфные столбы, протянуть, как железнодорожный путь, перебросить мосты и виадуки,
построить насыпи и закругления, сделать в известных местах остановки — и лишь тогда все становится ясно.
Иногда среди урока он начинал мечтать, надеяться,
строить планы, сочинял мысленно любовное объяснение, вспоминал, что француженки легкомысленны и податливы, но достаточно ему было взглянуть на лицо учительницы, чтобы
мысли его мгновенно потухли, как потухает свеча, когда на даче во время ветра выносишь ее на террасу. Раз, он, опьянев, забывшись, как в бреду, не выдержал и, загораживая ей дорогу, когда она выходила после урока из кабинета в переднюю, задыхаясь и заикаясь, стал объясняться в любви...
И они плыли вперед, веселые и смеющиеся. Токарев с глухою враждою следил за ними. И вдруг ему пришла в голову
мысль: все, все различно у него и у них; души совсем разные — такие разные, что одна и та же жизнь должна откликаться в них совсем иначе. И так во всем — и в мелочах и в самой сути. И как можно здесь столковаться хоть в чем-нибудь, здесь, где различие — не во взглядах, не в логике, а в самом
строе души?
А между тем я чувствовал:
мысли мои все какие-то непродуманные, неустойчивые, и на них нельзя было
строить жизнь.
Коммунистический
строй есть крайний этатизм, в нем государство тоталитарно, абсолютно, он требует принудительного единства
мысли.
Его не жалела жена. Берта подавала ей разные части туалета. Марья Орестовна надевала манжеты, а губы ее сжимались, и
мысль бегала от одного соображения к другому. Наконец-то она вздохнет свободно… Да. Но все пойдет прахом… К чему же было
строить эти хоромы, добиваться того, что ее гостиная стала самой умной в городе, зачем было толкать полуграмотного «купеческого брата» в персонажи? Об этом она уже достаточно думала. Надо по-другому начать жить. Только для себя…
— Так и знал, что этим кончится, — сказал художник, морщась. — Не следовало бы связываться с этим дураком и болваном! Ты думаешь, что теперь у тебя в голове великие
мысли, идеи? Нет, чёрт знает что, а не идеи! Ты сейчас смотришь на меня с ненавистью и с отвращением, а по-моему, лучше бы ты
построил еще двадцать таких домов, чем глядеть так. В этом твоем взгляде больше порока, чем по всем переулке! Пойдем, Володя, чёрт с ним! Дурак, болван и больше ничего…
Тем не менее я от души приветствую доклад господина профессора, приветствую те основные
мысли, на которых он
строит свою критику.
— Не знаю; нет, кажется, но он был художник Академии. Какие у него
мысли! Когда он иногда говорит, то ото удивительно. О, Петров большой талант, только он ведет жизнь очень веселую. Вот жалко, — улыбаясь, прибавил Альберт. Вслед за тем он встал с постели, взял скрипку и начал
строить.
Божественная трагедия превращается в божественную комедию, если
построить систему
мысли, в которой все идет сверху вниз, все идет от Бога и Богом объемлется.
Совершенно незнакомая с трудом, она теперь была воодушевлена
мыслью о самостоятельной, трудовой жизни,
строила планы будущего — это было написано на ее лице, и та жизнь, когда она будет работать и помогать другим, казалась ей прекрасной, поэтичной.
Мысль построить церковь во имя Знамения Божьей Матери возникла у цесаревны не случайно.
— Этот случай, — сказала она ласково Бирону, — дает мне
мысль построить ледяной дворец с разными фигурами.
В это время с крыльца черной избы открылся перед художником вид места, на котором предполагалось
строить храм Успения. И он задумался, улетев туда
мыслью и сердцем.
«Да, ну его!» — отогнал он от себя эту
мысль и стал
строить планы, один другого заманчивее.
Он не мог не верить Салтыковой, хотя в первые минуты, зная ее нрав, у него мелькнула
мысль, что барыня
строит шутки.
Я исхожу из глубокого убеждения в том, что нет возврата ни к тому образу
мыслей, ни к тому
строю жизни, которые господствовали до мировой войны, до революции и потрясений, захвативших не только Россию, но и Европу и весь мир.