Неточные совпадения
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где
стояли одни только широкие кресла и в них
перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на
столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
В гостиной давно уже было все прибрано, роскошные перины вынесены вон,
перед диваном
стоял покрытый
стол.
Когда я принес манишку Карлу Иванычу, она уже была не нужна ему: он надел другую и, перегнувшись
перед маленьким зеркальцем, которое
стояло на
столе, держался обеими руками за пышный бант своего галстука и пробовал, свободно ли входит в него и обратно его гладко выбритый подбородок. Обдернув со всех сторон наши платья и попросив Николая сделать для него то же самое, он повел нас к бабушке. Мне смешно вспомнить, как сильно пахло от нас троих помадой в то время, как мы стали спускаться по лестнице.
Кабинет его была комната ни большая, ни маленькая;
стояли в ней: большой письменный
стол перед диваном, обитым клеенкой, бюро, шкаф в углу и несколько стульев — всё казенной мебели, из желтого отполированного дерева.
В самой же комнате было всего только два стула и клеенчатый очень ободранный диван,
перед которым
стоял старый кухонный сосновый
стол, некрашеный и ничем не покрытый.
Марина встретила его, как всегда, спокойно и доброжелательно. Она что-то писала, сидя за
столом,
перед нею
стоял стеклянный кувшин с жидкостью мутно-желтого цвета и со льдом. В простом платье, белом, из батиста, она казалась не такой рослой и пышной.
Сны снились такие смутные. Проснулся —
перед ним накрытый
стол, ботвинья, битое мясо. Захар
стоит, глядя сонно в окно; в другой комнате Анисья гремит тарелками.
В комнате был волосяной диван красного дерева, круглый
стол перед диваном, на
столе стоял рабочий ящик и лежали неконченные женские работы.
Затем, направо, находилась комната Версилова, тесная и узкая, в одно окно; в ней
стоял жалкий письменный
стол, на котором валялось несколько неупотребляемых книг и забытых бумаг, а
перед столом не менее жалкое мягкое кресло, со сломанной и поднявшейся вверх углом пружиной, от которой часто стонал Версилов и бранился.
Но отец Аввакум имел, что французы называют, du guignon [неудачу — фр.]. К вечеру стал подувать порывистый ветерок, горы закутались в облака. Вскоре облака заволокли все небо. А я подготовлял было его увидеть Столовую гору, назначил пункт, с которого ее видно, но
перед нами
стояли горы темных туч, как будто стены, за которыми прятались и
Стол и Лев. «Ну, завтра увижу, — сказал он, — торопиться нечего». Ветер дул сильнее и сильнее и наносил дождь, когда мы вечером, часов в семь, подъехали к отелю.
В первой, куда мы вошли,
стоял диван,
перед ним
стол, кругом кресла.
— «Слушаю», — отвечал Иван и отправлялся в лес: через четверть часа
перед нами
стоял стол.
У стены
стоял диван, отчасти с провалившимся сиденьем;
перед ним круглый
стол, покрытый грубой скатертью; кругом стен простые скамьи и табуреты.
— Знаю, что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не
стоял бы ты на коленях
перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да… Вот тебе деньги, и чтобы завтра они у меня на
столе лежали. Вот тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно на подтопку уйдут.
На
столе перед диваном в беспорядке
стояли чашки с простывшим недопитым кофе и лежала раскрытая книга.
Хиония Алексеевна прошла по мягкому персидскому ковру и опустилась на низенький диванчик,
перед которым
стоял стол красного дерева с львиными лапами вместо ножек.
Бьет восемь, на дворе начинает чувствоваться зной. Дети собрались в столовой, разместились на определенных местах и пьют чай.
Перед каждым
стоит чашка жидкого чая, предварительно подслащенного и подбеленного снятым молоком, и тоненький ломоть белого хлеба. Разумеется, у любимчиков и чай послаще, и молоко погуще. За
столом председательствует гувернантка, Марья Андреевна, и уже спозаранку выискивает, кого бы ей наказать.
Перед диванами тогда
столы стояли.
С еще большей торжественностью принесли на «дожинки» последний сноп, и тогда во дворе
стояли столы с угощением, и парубки с дивчатами плясали до поздней ночи
перед крыльцом, на котором сидела вся барская семья, радостная, благожелательная, добрая.
Вот,
перед вами же, пришел да положил сто тысяч на
стол, после пяти-то лет невинности, и уж наверно у них там тройки
стоят и меня ждут.
Пустынная зала, приведенная относительно в лучший порядок посредством сбора сюда всей мебели из целого дома, оживилась шумными спорами граждан. Женщины, сидя около круглого чайного
стола, говорили о труде; мужчины говорили о женщинах, в углу залы
стоял Белоярцев, окруженный пятью или шестью человеками.
Перед ним
стояла госпожа Мечникова, держа под руку свою шестнадцатилетнюю сестру.
На
столе перед иноком действительно
стояли две тарелки с остатками грибного соуса и отваренных плодов.
За ширмами
стояла полуторная кровать игуменьи с прекрасным замшевым матрацем, ночной столик, небольшой шкаф с книгами и два мягкие кресла; а по другую сторону ширм помещался богатый образник с несколькими лампадами, горевшими
перед фамильными образами в дорогих ризах; письменный
стол, обитый зеленым сафьяном с вытисненными по углам золотыми арфами, кушетка, две горки с хрусталем и несколько кресел.
Евсеич отдал нас с рук на руки Матвею Васильичу, который взял меня за руку и ввел в большую неопрятную комнату, из которой несся шум и крик, мгновенно утихнувший при нашем появлении, — комнату, всю установленную рядами
столов со скамейками, каких я никогда не видывал;
перед первым
столом стояла, утвержденная на каких-то подставках, большая черная четвероугольная доска; у доски
стоял мальчик с обвостренным мелом в одной руке и с грязной тряпицей в другой.
Дивится честной купец такому богатству несказанному, а вдвое того, что хозяина нет; не токмо хозяина, и прислуги нет; а музыка играет не смолкаючи; и подумал он в те поры про себя: «Все хорошо, да есть нечего», — и вырос
перед ним
стол, убранный, разубранный: в посуде золотой да серебряной яства
стоят сахарные и вина заморские и питья медвяные.
У задней стены
стояла мягкая, с красивым одеялом, кровать Еспера Иваныча: в продолжение дня он только и делал, что, с книгою в руках, то сидел
перед столом, то ложился на кровать.
Трапеза происходила в длинной комнате, с священною живописью на стенках; посредине ее был накрыт грубой скатертью
стол;
перед каждым монахом
стоял прибор, хлеб и ставец с квасом.
Начальник губернии в это время сидел у своего
стола и с мрачным выражением на лице читал какую-то бумагу.
Перед ним
стоял не то священник, не то монах, в черной рясе, с худым и желто-черноватым лицом, с черными, сверкающими глазами и с густыми, нависшими бровями.
Дедушка сидел за
столом и кушал хлеб с картофелем, а Азорка
стоял перед ним, смотрел, как он ест, и хвостом махал.
Комната, в которую Стрелов привел Петеньку, смотрела светло и опрятно; некрашеный пол был начисто вымыт и снабжен во всю длину полотняною дорожкой; по стенам и у окон
стояли красного дерева стулья с деревянными выгнутыми спинками и волосяным сиденьем; посредине задней стены был поставлен такой же формы диван и
перед ним продолговатый
стол с двумя креслами по бокам; в углу виднелась этажерка с чашками и небольшим количеством серебра.
Ужин прошел весело. Сарматов и Летучий наперерыв рассказывали самые смешные истории. Евгений Константиныч улыбался и сам рассказал два анекдота; он не спускал глаз с Луши, которая несколько раз загоралась горячим румянцем под этим пристальным взглядом. M-r Чарльз прислуживал дамам с неизмеримым достоинством, как умеют служить только слуги хорошей английской школы.
Перед дамами
стояли на
столе свежие букеты.
Но когда она воротилась, он уже заснул. Она
постояла над ним минуту, ковш в ее руке дрожал, и лед тихо бился о жесть. Поставив ковш на
стол, она молча опустилась на колени
перед образами. В стекла окон бились звуки пьяной жизни. Во тьме и сырости осеннего вечера визжала гармоника, кто-то громко пел, кто-то ругался гнилыми словами, тревожно звучали раздраженные, усталые голоса женщин…
Перед портретом, почти во всю ширину зала вытянулся
стол, покрытый зеленым сукном, направо у стены
стояли за решеткой две деревянные скамьи, налево — два ряда малиновых кресел.
Мать молча тянула его за руку к
столу, и наконец ей удалось посадить Андрея на стул. А сама она села рядом с ним плечо к плечу. Павел же
стоял перед ним, угрюмо пощипывая бороду.
Перед диваном, на
столе,
стояла закуска, которую впопыхах, очевидно, забыли прибрать.
Перед диваном, на круглом
столе,
стояла закуска, херес и водка, и надо отдать справедливость Горехвастову, он не оставлял без внимания ни того, ни другого, ни третьего, и хотя хвалил преимущественно херес, но в действительности оказывал предпочтение зорной горькой водке.
Князь занимал один из больших нумеров в гостинице Демут. В одно утро он, сверх обыкновения не одетый, а в спальном шелковом халате, сидел
перед письменным
столом и что-то высчитывал. Греясь у камина,
стоял другой господин, в пальто, рыжий, с птичьей, одутловатой физиономией, довольно неуклюжий и сразу дававший узнать в себе иностранца.
В последний вечер
перед сдачей должности своей несчастный смотритель сидел, понурив голову, в сырой и мрачной камере князя. Сальная овечка тускло горела на
столе. Невдалеке от нее валялся огрызок огурца на тарелке и
стоял штоф водки, собственно для Медиокритского купленный, из которого он рюмочку — другую уже выпил; князь ходил взад и вперед. Видимо, что между ними происходил очень серьезный разговор.
В следующей комнате, куда привел хозяин гостя своего, тоже висело несколько картин такого же колорита; во весь почти передний угол
стояла кивота с образами; на дубовом некрашеном
столе лежала раскрытая и повернутая корешком вверх книга, в пергаментном переплете;
перед столом у стены висело очень хорошей работы костяное распятие; стулья были некрашеные, дубовые, высокие, с жесткими кожаными подушками.
На одной из кроватей спал моряк, совершенно одетый, на другой,
перед столом, на котором
стояло две бутылки начатого вина, сидели разговаривавшие — новый полковой командир и адъютант.
Братья застали офицера
перед складным
столом, на котором
стоял стакан холодного чаю с папиросной золой и поднос с водкой и крошками сухой икры и хлеба, в одной желтовато-грязной рубашке, считающего на больших счетах огромную кипу ассигнаций.
Или то ли дело, бывало, в Москве, когда все, тихо переговариваясь,
стоят перед накрытым
столом в зале, дожидаясь бабушки, которой Гаврило уже прошел доложить, что кушанье поставлено, — вдруг отворяется дверь, слышен шорох платья, шарканье ног, и бабушка, в чепце с каким-нибудь необыкновенным лиловым бантом, бочком, улыбаясь или мрачно косясь (смотря по состоянию здоровья), выплывает из своей комнаты.
Я подошел к
столу, у которого сидело два профессора и
стоял гимназист
перед черной доской.
Здесь по каждому отделу свой особый кабинет по обе стороны коридора, затем большой кабинет редактора и огромная редакционная приемная, где
перед громадными, во все стены, библиотечными шкафами
стоял двухсаженный зеленый
стол, на одном конце которого заседал уже начавший стариться фельетонист А.П. Лукин, у окна — неизменный А.Е. Крепов, а у другого секретарь редакции, молодой брюнет в очках, В.А. Розенберг принимал посетителей.
A.П. Лукин встретил меня, и мы прошли в кабинет к фактическому владельцу газеты В.М. Соболевскому, сидевшему за огромным письменным
столом с массой газет и рукописей.
Перед столом — такой же портрет Н.С. Скворцова. Кожаная дорогая мебель, тяжелые шторы, на
столе подсвечник с шестью свечами под зеленым абажуром. В.М. Соболевский любил работать при свечах. В других комнатах
стояли керосиновые лампы с зелеными абажурами.
Квартира Лябьевых в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча представляла верх изящества и вкуса, и все в ней как-то весело смотрело: натертый воском паркет блестел; в окна через чистые стекла ярко светило солнце и играло на листьях тропических растений, которыми уставлена была гостиная; на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых свечей; на мраморной тумбе
перед средним окном
стояли дорогие бронзовые часы; на
столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель была обита в гостиной шелковой материей, а в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от карт, которые по нескольку раз в неделю устраивались у Лябьева.
Перед ним
стояла тарелка с супом, но он не прикасался к ней и до того умильно смотрел на Анниньку, что даже кончик носа у него покраснел. Аннинька торопливо глотала ложку за ложкой. Он тоже взялся за ложку и уж совсем было погрузил ее в суп, но сейчас же опять положил на
стол.
По всем углам и около
столов разместились арестанты, в шапках, в полушубках и подпоясанные, готовые выйти сейчас на работу.
Перед некоторыми
стояли деревянные чашки с квасом. В квас крошили хлеб и прихлебывали. Гам и шум был нестерпимый; но некоторые благоразумно и тихо разговаривали по углам.
Зимний дворец после пожара был давно уже отстроен, и Николай жил в нем еще в верхнем этаже. Кабинет, в котором он принимал с докладом министров и высших начальников, была очень высокая комната с четырьмя большими окнами. Большой портрет императора Александра I висел на главной стене. Между окнами
стояли два бюро. По стенам
стояло несколько стульев, в середине комнаты — огромный письменный
стол,
перед столом кресло Николая, стулья для принимаемых.
Поодаль от
стола, не принимая пищи, сидел жандармский генерал с непроницаемым, но унылым видом, как будто тяготясь надоевшей ему формальностью. Со всех сторон двигались и шумели офицеры в своих красивых, украшенных золотом мундирах: кто, сидя за
столом, допивал бутылку пива, кто,
стоя у буфета, разжевывал закусочный пирожок, отряхивал крошки, упавшие на грудь мундира, и самоуверенным жестом кидал монету, кто, подрагивая на каждой ноге, прогуливался
перед вагонами нашего поезда, заглядывая на женские лица.