Неточные совпадения
— А, нет! — сказал Чичиков. — Мы напишем, что они живы, так, как
стоит действительно в ревизской сказке. Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел
на службе, но уж извините: обязанность для меня дело священное, закон — я немею пред законом.
Долго бы
стоял он бесчувственно
на одном месте, вперивши бессмысленно очи в даль, позабыв и дорогу, и все ожидающие впереди выговоры, и распеканья за промедление, позабыв и себя, и
службу, и мир, и все, что ни есть в мире.
Самгин вышел в коридор, отогнул краешек пыльной занавески, взглянул
на перрон —
на перроне одеревенело
стояла служба станции во главе с начальником, а за вокзалом — стена солидных людей в пиджаках и поддевках.
Он чаще прежнего заставал ее у часовни молящеюся. Она не таилась и даже однажды приняла его предложение проводить ее до деревенской церкви
на гору, куда ходила одна, и во время
службы и вне
службы, долго молясь и
стоя на коленях неподвижно, задумчиво, с поникшей головой.
«Свободная» личность у него часовой и работник без выслуги, она несет
службу и должна
стоять на карауле до смены смертью, она должна морить в себе все лично-страстное, все внешнее долгу, потому что она — не она, ее смысл, ее сущность вне ее, она — орган справедливости, она предназначена, как дева Мария, носить в мучениях идею и водворить ее
на свет для спасения государства.
Все эти чудеса, заметим мимоходом, были не нужны: чины, полученные
службой, я разом наверстал, выдержавши экзамен
на кандидата, — из каких-нибудь двух-трех годов старшинства не
стоило хлопотать.
Я подписал бумагу, тем дело и кончилось; больше я о
службе ничего не слыхал, кроме того, что года через три Юсупов прислал дворцового архитектора, который всегда кричал таким голосом, как будто он
стоял на стропилах пятого этажа и оттуда что-нибудь приказывал работникам в подвале, известить, что я получил первый офицерский чин.
Может, Бенкендорф и не сделал всего зла, которое мог сделать, будучи начальником этой страшной полиции, стоящей вне закона и над законом, имевшей право мешаться во все, — я готов этому верить, особенно вспоминая пресное выражение его лица, — но и добра он не сделал,
на это у него недоставало энергии, воли, сердца. Робость сказать слово в защиту гонимых
стоит всякого преступления
на службе такому холодному, беспощадному человеку, как Николай.
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится
на все четыре стороны и затем приютится
на левом клиросе. Там положит руку
на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно
стоит до конца
службы.
На другом углу Певческого переулка, тогда выходившего
на огромный, пересеченный оврагами, заросший пустырь, постоянный притон бродяг, прозванный «вольным местом», как крепость, обнесенная забором,
стоял большой дом со
службами генерал-майора Николая Петровича Хитрова, владельца пустопорожнего «вольного места» вплоть до нынешних Яузского и Покровского бульваров, тогда еще носивших одно название: «бульвар Белого города».
Я сказал матери, что после церкви пойду к товарищу
на весь день; мать отпустила.
Служба только началась еще в старом соборе, когда Крыштанович дернул меня за рукав, и мы незаметно вышли. Во мне шевелилось легкое угрызение совести, но, сказать правду, было также что-то необыкновенно заманчивое в этой полупреступной прогулке в часы, когда товарищи еще
стоят на хорах собора, считая ектений и с нетерпением ожидая Херувимской. Казалось, даже самые улицы имели в эти часы особенный вид.
Она все время бесконечной раскольничьей
службы стояла, как очарованная, и все смотрела
на читавшую инокиню.
— Ну, это не в Беловодье, а
на расейской стороне. Такое озеро есть, а
на берегу
стоял святый град Китиш. И жители в нем были все благочестивые, а когда началась никонианская пестрота — святой град и ушел в воду. Слышен и звон и церковная
служба. А мы уйдем
на Кавказ, сестрица. Там места нежилые и всякое приволье. Всякая гонимая вера там сошлась: и молоканы, и субботники, и хлысты… Тепло там круглый год, произрастание всякое, наших братьев и сестер найдется тоже достаточно… виноград…
Перед Вихровым в это время
стоял старик с седой бородой, в коротенькой черной поддевке и в солдатских, с высокими голенищами, сапогах. Это был Симонов. Вихров, как тогда посылали его
на службу, сейчас же распорядился, чтобы отыскали Симонова, которого он сделал потом управляющим над всем своим имением. Теперь он, по крайней мере, с полчаса разговаривал с своим старым приятелем, и все их объяснение больше состояло в том, что они говорили друг другу нежности.
— Господин министр, — начал он, сам
стоя и не сажая Вихрова, — поручил мне вам передать: в какую губернию вы желаете быть отправлены и определены
на службу?
В конце концов он решил, что служить
на коронной
службе не
стоит и, не долго думая, перешел
на частную.
—
Стоишь, как тот болван, а
на тебя казачишки во весь карьер дуют. И насквозь! Ну-ка, попробуй — посторонись-ка. Сейчас приказ: «У капитана такого-то слабые нервы. Пусть помнит, что
на службе его никто насильно не удерживает».
И видит Пахомовна: перед нею святая обитель
стоит, обитель
стоит тихая, мужьми праведными возвеличенная, посреде ее златые главы
на храмах светятся, и в тех храмах идет
служба вечная, неустанная. Поют тамо гласами архангельскиими песни херувимские, честное и великолепное имя Христово прославляючи со отцем и святым духом и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
В полдень Люберцев уже
на службе, серьезный и сосредоточенный. Покуда у него нет определенной должности; но швейцар Никита, который тридцать лет
стоит с булавой в департаментских сенях, уже угадал его и выражается прямо, что Евгений Филиппыч из молодых да ранний.
В мое время последние месяцы в закрытых учебных заведениях бывали очень оживлены. Казенная
служба (
на определенный срок) была обязательна, и потому вопрос о том, кто куда пристроится,
стоял на первом плане; затем выдвигался вопрос о том, что будут давать родители
на прожиток, и, наконец, вопрос об экипировке. Во всех углах интерната раздавалось...
Сначала она нацарапала
на лоскутке бумажки страшными каракульками: «путыку шимпанзскова», а потом принялась будить спавшего
на полатях Терку, которого Петр Михайлыч, по выключке его из
службы, взял к себе почти Христа ради, потому что инвалид ничего не делал, лежал упорно или
на печи, или
на полатях и воды даже не хотел подсобить принести кухарке, как та ни бранила его. В этот раз Палагее Евграфовне тоже немалого
стоило труда растолкать Терку, а потом втолковать ему, в чем дело.
Срок и час явки в корпус — строго определенные. Да и как опоздать? «Мы уж теперь не какие-то там полуштатские кадеты, почти мальчики, а юнкера славного Третьего Александровского училища, в котором суровая дисциплина и отчетливость в
службе стоят на первом плане. Недаром через месяц мы будем присягать под знаменем!»
Но заметили тоже, что
на этот раз она во всё продолжение
службы как-то чрезвычайно усердно молилась; уверяли даже потом, когда всё припомнили, что даже слезы
стояли в глазах ее.
— Не замедлю-с, — повторил Тулузов и действительно не замедлил: через два же дня он лично привез объяснение частному приставу, а вместе с этим Савелий Власьев привел и приисканных им трех свидетелей, которые действительно оказались все людьми пожилыми и по платью своему имели довольно приличный вид, но физиономии у всех были весьма странные: старейший из них, видимо, бывший чиновник, так как
на груди его красовалась пряжка за тридцатипятилетнюю беспорочную
службу, отличался необыкновенно загорелым, сморщенным и лупившимся лицом; происходило это, вероятно, оттого, что он целые дни
стоял у Иверских ворот в ожидании клиентов, с которыми и проделывал маленькие делишки; другой, более молодой и, вероятно, очень опытный в даче всякого рода свидетельских показаний, держал себя с некоторым апломбом; но жалчее обоих своих товарищей был по своей наружности отставной поручик.
Итак, подлог обнаружился, и я должен был оставить государственную
службу навсегда. Не будь этого — кто знает, какая перспектива ожидала меня в будущем! Ломоносов был простой рыбак, а умер статским советником! Но так как судьба не допустила меня до высших должностей, то я решился сделаться тапером. В этом звании я узнал мою Мальхен, я узнал вас, господа, и это одно услаждает горечь моих воспоминаний. Вот в этом самом зале,
на том самом месте, где ныне
стоит рояль господина Балалайкина…"
Недалеко от дворца
стоял печатный двор, с принадлежащею к нему словолитней, с жилищем наборщиков и с особым помещением для иностранных мастеров, выписанных Иоанном из Англии и Германии. Далее тянулись бесконечные дворцовые
службы, в которых жили ключники, подключники, сытники, повара, хлебники, конюхи, псари, сокольники и всякие дворовые люди
на всякий обиход.
На широком дворе
стояли службы, кладовые, сушилы, голубятня и летняя опочивальня боярина.
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все
службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные девушки бегали с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка грабили дом, выбегали
на двор и бросали в одну кучу дорогую утварь, деньги и богатые одежды.
На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня,
стоял Хомяк в красном кафтане.
— А знаешь ли, — продолжал строго царевич, — что таким князьям, как ты, высокие хоромы
на площади ставят и что ты сам своего зипуна не
стоишь? Не сослужи ты мне
службы сегодня, я велел бы тем ратникам всех вас перехватать да к Слободе привести. Но ради сегодняшнего дела я твое прежнее воровство
на милость кладу и батюшке-царю за тебя слово замолвлю, коли ты ему повинную принесешь!
— Нет, ты
постой, что дальше-то будет. Я говорю: да он, опричь того, ваше превосходительство, и с норовом независимым, а это ведь, мол,
на службе не годится. «Как, что за вздор? отчего не годится?» — «Правило-де такое китайского философа Конфуция есть, по-китайски оно так читается: „чин чина почитай“». — «Вздор это чинопочитание! — кричит. — Это-то все у нас и портит»… Слышишь ты?.. Ей-богу: так и говорит, что «это вздор»… Ты иди к нему, сделай милость, завтра, а то он весь исхудает.
— Партизан!.. партизан!.. Посмотрел бы я этого партизана перед ротою — чай, не знает, как взвод завести! Терпеть не могу этих удальцов! То ли дело наш брат фрунтовой: без команды вперед не суйся, а
стой себе как вкопанный и умирай, не сходя с места. Вот это
служба! А то подкрадутся да подползут, как воры… Удалось — хорошо! не удалось — подавай бог ноги!.. Провал бы взял этих партизанов! Мне и кабардинцы
на кавказской линии надоели!
Несмотря
на то, что мы не могли открыть неприятеля, наш маленький отряд принимал все меры осторожности. Днем и ночью
стояла кругом лагеря густая аванпостная цепь. По условиям местности, ее линия была очень длинна, и каждый день несколько рот были заняты этой бездеятельной, но очень утомительной
службой. Бездействие, почти постоянный голод, неизвестность положения дурно действовали
на людей.
— Вот все пол собираюсь выкрасить, — трещала Фатевна, успевшая десять раз выйти и войти, пока я осматривал комнату. — Да жилец-то мой не
стоит этого: хоша ему крась, хоша не крась, не может он этого чувствовать и все равно табачищем своим запакостит… А тебе самовар, небось, подогреть? — бойко спрашивала Фатевна и, выходя с самоваром за двери, прибавила: — Не раздеретесь, чай… Да вот и сам хозяин со своей
службы идет, легок
на помине!..
В этих разговорах и самой беззаботной болтовне мы незаметно подъехали к Половинке, которая представляла из себя такую картину:
на берегу небольшой речки, наполовину в лесу,
стояла довольно просторная русская изба, и только, никакого другого жилья, даже не было
служб, которые были заменены просто широким навесом, устроенным между четырьмя массивными елями; под навесом издали виднелась рыжая лошадь, лежавшая корова и коза, которые спасались в тени от наступавшего жара и овода.
Коротков вошел и изумился. Преждевременно вернувшаяся со
службы Александра Федоровна в пальто и шапочке сидела
на корточках
на полу. Перед нею
стоял строй бутылок с пробками из газетной бумаги, наполненных жидкостью густого красного цвета. Лицо у Александры Федоровны было заплакано.
Отстоял
службу, хожу вокруг церкви. День ясный, по снегу солнце искрами рассыпалось,
на деревьях синицы тенькают, иней с веток отряхая. Подошёл к ограде и гляжу в глубокие дали земные;
на горе
стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились; лес, рекою прорезанный; дороги лежат, как ленты потерянные, и надо всем — солнце сеет зимние косые лучи. Тишина, покой, красота…
В городе я, как в степи, — один. До монастыря тридцать три версты было, я сейчас же махнул туда, а
на другой день уже за
службой стоял.
И тот же дребезжащий голос дьячка раздавался
на клиросе, и та же старушка, которую я помню всегда в церкви, при каждой
службе, согнувшись
стояла у стены и плачущими глазами смотрела
на икону в клиросе, и прижимала сложенные персты к полинялому платку, и беззубым ртом шептала что-то.
Флор Федулыч. Пора переменить-с; да это дело минутное, не
стоит и говорить-с. Экипажи тоже надо новенькие, нынче другой вкус. Нынче полегче делают и для лошадей, и для кармана; как за коляску рублей тысячу с лишком отдашь, так в кармане гораздо легче сделается. Хоть и грех такие деньги за экипаж платить, а нельзя-с, платим, — наша
служба такая. Я к вам
на днях каретника пришлю, можно будет старые обменять с придачею.
Образованием не очень увлекался, ограничиваясь начатками грамоты и почерком, но, как и сам я был молодой человек аккуратный, по
службе исполнителен и у начальства несколько
на виду по причине родителя, то и
стоял я, могу сказать,
на лучшей линии…
После
службы батюшка к себе мельника позвал, чаем напоил, да и графинчик с травником
на стол поставили полный, а со стола убрали пустой. После этого месяц
стоял уже высоко над полями и заглядывал в маленькую, но быструю речку Каменку, когда мельник вышел из поповского дома и пошел по селу, к себе
на мельницу.
Отец Сергий
стоял на обычном своем месте и молился, то есть находился в том состоянии борьбы, в котором он всегда находился во время
служб, особенно в большой церкви, когда он не служил сам.
— А вот как, — отвечает Лука, — вы будете в церкви у окна
стоять, а Марой станет под окном снаружи, и если я к концу
службы с иконами не явлюсь, то он стекло разобьет, и в окно полезет и всю вину
на себя примет.
Служба только что кончилась; церковь была почти совсем пуста, и только две старухи
стояли еще
на коленях у входа.
Давно
стоит земля, а не бывало
Такого дела
на святой Руси.
И небывалую ты служишь
службу.
Прими ж такое звание от нас,
Какого деды наши не слыхали
И внуки не услышат, и зовись
Ты Выборным всей Русскою Землею!
— Уж как я вами благодарна [В лесах за Волгой говорят: «благодарен вами», вместо «благодарю вас» и т. п.], Василий Борисыч, — говорила Манефа, сидя после
службы с московским посланником за чайным столом. — Истинно утешил, друг… Точно будто я
на Иргизе
стояла!.. Ангелоподобное пение!.. Изрядное осмогласие!.. Дай тебе, Господи, доброго здоровья и души спасения, что обучил ты девиц моих столь красному пению… Уж как я много довольна тобой, Василий Борисыч, уж так много довольна, что рассказать тебе не умею.
—
На том
стоим, матушка… Сызмальства обучен, — сказал Василий Борисыч. —
На Рогожском
службы справлял… Опять же меня и в митрополию-то с устáвщиком Жигаревым посылали, потому что
службу знаю до тонкости и мог применить, каково правильно там ее справляют… Опять же не в похвальбу насчет пения скажу: в Оленеве у матушки Маргариты да у матушки Фелицаты пению девиц обучал — развод демественный им показал.
— Благодарение Господу. За вашими святыми молитвами все было хорошо и спокойно, — сказала уставщица Аркадия. —
Службу каждодневно справляли как следует.
На преподобную Ксению, по твоему приказу, утренне бдение с полиелеем
стояли. Пели канон преподобным общий
на два лика с катавасиями.
Но Аксинья Захаровна,
стоя у образов в новом шелковом сарафане, с раззолоченной свечой в руке,
на каждом ирмосе вздыхала, что не привел Господь справить великую
службу с «проезжающим священником»…
В церкви поднялось заметное движение. Священник несколько раз оборачивался
на публику, но тем не менее продолжал
службу. Начинался уже некоторый скандал. Полояров
стоял в стороне и с миной, которая красноречиво выражала все его великое, душевное негодование
на полицейское самоуправство, молча и не двигаясь с места, наблюдал всю эту сцену — только рука его энергичнее сжимала суковатую палицу.