Неточные совпадения
Почти месяц после того, как мы переехали в Москву, я сидел
на верху бабушкиного дома, за большим столом и писал; напротив меня сидел рисовальный учитель и окончательно поправлял нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме. Володя, вытянув шею,
стоял сзади учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта была первое произведение Володи черным карандашом и нынче же, в день ангела бабушки, должна была быть поднесена ей.
Карл Иваныч был глух
на одно ухо, а теперь от шума за роялем вовсе ничего не слыхал. Он нагнулся ближе к дивану, оперся одной рукой о стол,
стоя на одной ноге, и с улыбкой, которая тогда мне казалась
верхом утонченности, приподнял шапочку над головой и сказал...
Тогда,
на площади Петровой,
Где дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые,
На звере мраморном
верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений.
— Пусти, дурак, — тоже негромко пробормотала Дуняша, толкнула его плечом. — Ничего не понимают, — прибавила она, протаскивая Самгина в дверь. В комнате у окна
стоял человек в белом с сигарой в зубах, другой, в черном, с галунами, сидел
верхом на стуле, он строго спросил...
— А ты не слушай его: он там насмотрелся
на каких-нибудь англичанок да полячек! те еще в девках одни ходят по улицам, переписку ведут с мужчинами и
верхом скачут
на лошадях. Этого, что ли, братец хочет? Вот
постой, я поговорю с ним…
В нескольких верстах от Вяземы князя Голицына дожидался васильевский староста,
верхом,
на опушке леса, и провожал проселком. В селе, у господского дома, к которому вела длинная липовая аллея, встречал священник, его жена, причетники, дворовые, несколько крестьян и дурак Пронька, который один чувствовал человеческое достоинство, не снимал засаленной шляпы, улыбался,
стоя несколько поодаль, и давал стречка, как только кто-нибудь из городских хотел подойти к нему.
Под вечер видит он, что драгун
верхом въехал
на двор; возле конюшни
стояла лошадь, драгун хотел ее взять с собой, но только Платон стремглав бросился к нему, уцепившись за поводья, сказал: «Лошадь наша, я тебе ее не дам».
—
Постой, голубчик! — закричал кузнец, — а вот это как тебе покажется? — При сем слове он сотворил крест, и черт сделался так тих, как ягненок. —
Постой же, — сказал он, стаскивая его за хвост
на землю, — будешь ты у меня знать подучивать
на грехи добрых людей и честных христиан! — Тут кузнец, не выпуская хвоста, вскочил
на него
верхом и поднял руку для крестного знамения.
Степенью выше
стояли «поездошники», их дело — выхватывать
на проездах бульваров, в глухих переулках и
на темных вокзальных площадях из
верха пролетки саки и чемоданы…
Только раз в неделю, в воскресенье, слуги сводили старуху по беломраморной лестнице и усаживали в запряженную шестеркой старых рысаков карету, которой правил старик кучер, а
на запятках
стояли два ветхих лакея в шитых ливреях, и
на левой лошади передней пары мотался
верхом форейтор, из конюшенных «мальчиков», тоже лет шестидесяти.
Дошли до конца съезда.
На самом
верху его, прислонясь к правому откосу и начиная собою улицу,
стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне большим, но внутри его, в маленьких полутемных комнатах, было тесно; везде, как
на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду
стоял едкий, незнакомый запах.
—
Постой, не перебивай, ваше высокоблагородие. Роспили мы эту водку, вот он, Андрюха то есть, еще взял перцовки сороковку. По стакану налил себе и мне. Мы по стакану вместе с ним и выпили. Ну, вот тут пошли весь народ домой из кабака, и мы с ним сзади пошли тоже. Меня переломило верхом-то ехать, я слез и сел тут
на бережку. Я песни пел да шутил. Разговору не было худого. Потом этого встали и пошли.
За воротами Ганна натолкнулась
на новую неприятную сцену. Тит
стоял у телеги с черемуховою палкой в руках и смотрел
на подъезжавшего
верхом второго сына, Макара. Лесообъездчик прогулял где-то целую ночь с товарищами и теперь едва держался в седле. Завидев отца, Макар выпрямился и расправил болтавшиеся
на нем лядунки.
Сбоку матери Агнии
стоит в почтительной позе Марина Абрамовна; сзади их, одною ступенькою выше, безответное существо, мать Манефа, друг и сожительница игуменьи, и мать-казначея, обе уж пожилые женщины.
На верху же крыльца, прислонясь к лавочке,
стояли две десятилетние девочки в черных шерстяных рясках и в остроконечных бархатных шапочках. Обе девочки держали в руках чулки с вязальными спицами.
Но это никому не вредило, ни людям, ни животным, а петухи,
стоя на самом
верху куч теплого, дымящегося навоза, воображали себя какими-то жрецами.
Вход, передняя и зал также подходили к лакею. В передней помещалась массивная ясневая вешалка и мизерное зеркальце с фольговой лирой в
верху черной рамки; в углу
стояла ширма, сверх которой виднелись вбитые в стенку гвозди и развешанная
на них простыня. Зал ничем не изобличал сенаторского жилья. В нем
стояли только два большие зеркала с хорошими подзеркальниками. Остальное все было грязновато и ветхо, далее была видна гостиная поопрятнее, а еще далее — довольно роскошный женский будуар.
От баржи,
на которой устроена пароходная пристань, ведет в гору деревянная лестница, довольно отлогая; в двух местах ее в горе вырыты площадки,
на которых устроены тесовые навесы и поставлены столы и скамьи;
на самом
верху береговой кручи
стоит трактир.
Немного далее большая площадь,
на которой валяются какие-то огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты;
стоят лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные кòзла; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедет казак и офицер
верхом, генерал
на дрожках.
Над головами
стояло высокое звездное небо, по которому беспрестанно пробегали огненные полосы бомб; налево, в аршине, маленькое отверстие вело в другой блиндаж, в которое виднелись ноги и спины матросов, живших там, и слышались пьяные голоса их; впереди виднелось возвышение порохового погреба, мимо которого мелькали фигуры согнувшихся людей, и
на котором,
на самом
верху, под пулями и бомбами, которые беспрестанно свистели в этом месте,
стояла какая-то высокая фигура в черном пальто, с руками в карманах, и ногами притаптывала землю, которую мешками носили туда другие люди.
Как сейчас помню высокого студента-кавказца, когда он вырвал жандарма из седла, вмиг очутился
верхом и ускакал.
На помощь жандармам примчалась сотня 1-го Донского казачьего полка, выстроилась поперек проездов и бульвара и, не шелохнувшись,
стояла, а жандармы успели окружить толпу человек в двести, которую казаки и конвоировали до Бутырской тюрьмы.
Квартира Лябьевых в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча представляла
верх изящества и вкуса, и все в ней как-то весело смотрело: натертый воском паркет блестел; в окна через чистые стекла ярко светило солнце и играло
на листьях тропических растений, которыми уставлена была гостиная;
на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых свечей;
на мраморной тумбе перед средним окном
стояли дорогие бронзовые часы;
на столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель была обита в гостиной шелковой материей, а в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от карт, которые по нескольку раз в неделю устраивались у Лябьева.
Дни
стояли невыносимо жаркие. От последнего села, где Туберозов ночевал, до города оставалось ехать около пятидесяти верст. Протопоп, не рано выехав, успел сделать едва половину этого пути, как наступил жар неодолимый: бедные бурые коньки его мылились, потели и были жалки. Туберозов решил остановиться
на покорм и последний отдых: он не хотел заезжать никуда
на постоялый двор, а, вспомнив очень хорошее место у опушки леса, в так называемом «Корольковом
верху», решился там и остановиться в холодке.
На верху карты
стояла размашистая подпись: «Михаил Докучаев ушел в Москву в Ильин день».
Шабельский и Лебедев сидят по сторонам письменного стола. Боркин среди сцены
верхом на стуле. Петр
стоит у двери.
Юрий, мрачный, в нерешимости, бежать ли ему
на помощь к матери, или остаться здесь,
стоял, вперив глаза
на монастырь, коего нижние части были ярко освещены огнями; вдруг глаза его сверкнули; он кинулся к дереву; в одну минуту вскарабкался до половины и вскоре с помощью толстых сучьев взобрался почти
на самый
верх.
Взлез я
на нее
на самый
верх и
стою под пальмой, за стволок-то держуся.
Комната у цыган. Хор поет «Канавелу». Федя лежит
на диване ничком, без сюртука. Афремов
на стуле
верхом против запевалы. Офицер у стола,
на котором
стоит шампанское и стаканы. Тут же Музыкант записывает.
Дядя
стоял верхом впереди цепи. Ему подали в руки свору от двух сомкнутых злейших «пьявок», а перед ним положили у орчака
на вальтрап белый платок.
На дворе шел сильный дождь. Извозчик с крытым
верхом, весь мокрый,
стоял у подъезда.
Так все и идем, нос-то по ветру держим. Где этак безопаснее, к морю аль к речке спустимся, а чуть малость сомневаться станем, сейчас опять
на верхи. Кордоны-то обходим со всякою осторожностью, а кордоны-то
стоят разно: где двадцать верст расстояние, а где и все пятьдесят. Угадать никак невозможно. Ну, все же как-то нас бог миловал, обходили все кордоны благополучно, вплоть до последнего…
На мысу рос тальник,
стояла маленькая грязная водокачка, с тонкой высокой трубой
на крыше, а за мысом, уютно прикрытая зеленью, встала полосатая купальня, синяя и белая. Берег укреплён фашинником, по склону его поло́го вырезана дорожка, он весь густо усажен молодым березняком, а с
верха, через зелёную гриву, смотрит вниз,
на реку и в луга, небольшой дом, приземистый, опоясанный стеклянной террасой, точно подавленный антресолями, неуклюжей башенкой и красным флюгером над нею.
— Чуден! Намедни, ночью, обхожу я лес, а он — как памятник чугунный,
стоит на лошади
верхом середь поля и
стоит. До-олго я глядел
на него, потом окликнул. Оглянулся и поехал прочь, видимо, не признал, а ведь часто заезжает сюда, в краулку-то.
На словах будто и разумен, а вот глаза у него жуткие — вроде как бы смертное из них глядит.
Все пришло в движение: учитель стремглав бросился из дверей, чтоб встретить его внизу, у крыльца; гости встали с мест своих, и даже Алеша
на минуту забыл о своей курочке и подошел к окну, чтоб посмотреть, как рыцарь будет слезать с ретивого коня. Но ему не удалось увидеть его, ибо он успел уже войти в дом. У крыльца же вместо ретивого коня
стояли обыкновенные извозчичьи сани. Алеша очень этому удивился! «Если бы я был рыцарь, — подумал он, — то никогда бы не ездил
на извозчике, а всегда
верхом!»
Картины увидел обыкновенные:
на самой середине улицы
стояло целое стадо овец, из которых одна, при моем приближении, фыркнула и понеслась марш-маршем в поле, а за ней и все прочие; с одного двора съехала
верхом на лошади лет четырнадцати девочка,
на ободворке пахала баба, по крепкому сложению которой и по тому, с какой ловкостью управлялась она с сохой и заворачивала лошадь, можно было заключить об ее не совсем женской силе; несколько подальше, у ворот,
стояла другая женщина и во все горло кричала: «Тел, тел, тел!
На верху страницы
стояли две строчки...
Свидание с Тиной вывело меня из забытья… Через десять минут она ввела меня в залу, где полукругом
стоял хор… Граф сидел
верхом на стуле и отбивал руками такт… Пшехоцкий
стоял позади его стула и удивленными глазами глядел
на певчих птиц… Я вырвал из рук Карпова его балалайку, махнул рукой и затянул…
И пустил лошадь налево,
на гору. Лошадь под Жилиным была охотницкая (он за нее сто рублей заплатил в табуне жеребенком и сам выездил); как
на крыльях взнесла его
на кручь. Только выскакал, глядь — а перед самым им,
на десятину места,
стоят татары
верхами, — человек тридцать. Он увидал, стал назад поворачивать; и татары его увидали, пустились к нему, сами
на скаку выхватывают ружья из чехлов. Припустил Жилин под кручь во все лошадиные ноги, кричит Костылину...
Староста привязал палку к веревке, и баба
верхом села
на нее, взялась за веревку и стала слезать в колодезь, а староста за колесо стал спускать ее. В колодце было всего шесть аршин глубины, и только
на аршин
стояла вода. Староста спускал за колесо потихоньку и все спрашивал: «Еще, что ли?» Скотница кричала оттуда: «Еще немного!»
Предо мной
верхом на коне, гордо приподнявшись
на стременах, бесстрашный, как всегда,
стоял Керим-ага, бек-Джамала. Седой бороды, белых усов и тяжелой чалмы уже не было. Впрочем, мне была знакома эта способность Керима — мгновенно избавляется от маскарадных атрибутов…
В вере Бог нисходит к человеку, установляется лестница между небом и землей [Имеется в виду «лестница Иакова», которую Иаков увидел во сне: «…лестница
стоит на земле, а
верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней.
На самом
верху горы большая каменная пятиглавая церковь
стоит.
«Сядем», — подумал Теркин и взглянул
на верх рубки. Там, у звуковой трубы,
стоял помощник.
Лошадь ела сенцо, которое было привязано к запрягу ее оглобли; а
на телеге
стоял большой лубочный короб, по
верху которого затянута нитяная сетка.
— Случай-с: они командира-с ожидали и
стояли верхами на лошадях да курили папиросочки, а к ним бедный немец подходит и говорит: «Зейен-зи зо гут», [Будьте так добры (нем.).] и как там еще,
на бедность. А ротмистр говорит: «Вы немец?» — «Немец», говорит. «Ну так что же вы, говорит, нищенствуете? Поступайте к нам в полк и будете как наш генерал, которого мы ждем», — да ничего ему и не дал.
Кругом были крутые обрывы. Мы сели
верхом, спустились
на дорогу и поехали, пробираясь между стоявшими обозами. Проехали с версту. Обозы
стояли, как остановившийся
на бегу поток. Горели костры.
Шанцер и главный врач,
верхами,
стояли на вершине горки и смотрели.
4) Колесница в 8 лошадей под траурными попонами, ведомых уланами. Кучером был постоянно Илья Бойков.
На крыльях
стояли по каждую сторону по одному дежурному флигель-адъютанту. Подле колесницы верховые ординарцы и бригадные командиры
верхом.
Верхом на вороном коне, с чепраком, блиставшим дорогими камнями, с болтавшеюся
на шее коня собачьею головою вместо пауза, одетый в «большой наряд», с золоченым луком за спиною и с колчаном у седла, он
стоял на лобном месте среди спешившихся бояр и опричников.
Балдахин
стоял на десяти древках, обтянутых розовым бархатом и перевитых серебряными позументами и укреплен к полу восьмью золотыми шнурками,
на которых висели большие золотые кисти.
Верх балдахина украшался черными и белыми страусовыми перьями, а внутренность была обложена белым атласом.
Князь Андрей, в плаще,
верхом на вороной лошади
стоял за толпой и смотрел
на Алпатыча.