Неточные совпадения
В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в ту ж минуту за похитителями, стараясь настигнуть их
на дороге, потому что пленные как раз могли очутиться
на базарах Малой Азии, в Смирне,
на Критском острове, и бог знает в каких местах не показались бы чубатые запорожские головы. Вот отчего собрались запорожцы. Все до единого
стояли они в шапках, потому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться, как ровные между собою.
— «Ты мне растолкуй, что такое есть ваш мир? — перебивал его
Базаров, — и тот ли это самый мир, что
на трех рыбах
стоит?»
Базаров высунулся из тарантаса, а Аркадий вытянул голову из-за спины своего товарища и увидал
на крылечке господского домика высокого, худощавого человека с взъерошенными волосами и тонким орлиным носом, одетого в старый военный сюртук нараспашку. Он
стоял, растопырив ноги, курил длинную трубку и щурился от солнца.
Наступили лучшие дни в году — первые дни июня. Погода
стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии успели уже привыкнуть к ее посещениям.
Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять — он прогулок без цели терпеть не мог, — а собирать травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия.
На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
Вздрагивая, точно больной лихорадкой, баркас бойкой старушкой
на базаре вилял между судов, посвистывал, скрипел; у рулевого колеса
стоял красивый, белобородый татарин, щурясь
на солнце.
С утра до вечера гудел
на ней
базар,
стояли ряды возов, около которых сновали мужики и мещане.
На площади перед «Эрмитажем» барские запряжки сменились лихачами в неудобных санках, запряженных тысячными, призовыми рысаками. Лихачи
стояли также и
на Страстной площади и у гостиниц «Дрезден», «Славянский
базар», «Большая Московская» и «Прага».
В приемной Английского клуба теперь
стоит узкая железная клетка. В ней везли Емельяна с Урала до Москвы и выставляли
на площадях и
базарах попутных городов «
на позорище и устрашение» перед толпами народа, еще так недавно шедшего за ним. В этой клетке привезли его и
на Болотную площадь и 16 января 1775 года казнили.
Говорили, что протоиерей — обруситель возбудил уже вопрос о снятии богородицы — католички… Теперь опальная статуя, освещенная утренними лучами, реяла над шумной и пестрой бестолочью
базара. Было в ней что-то такое, отчего я сразу остановился, а через минуту
стоял на коленях, без шапки, и крестился, подняв глаза
на мадонну.
В сентябре 1861 года город был поражен неожиданным событием. Утром
на главной городской площади, у костела бернардинов, в пространстве, огражденном небольшим палисадником, публика, собравшаяся
на базар, с удивлением увидела огромный черный крест с траурно — белой каймой по углам, с гирляндой живых цветов и надписью: «В память поляков, замученных в Варшаве». Крест был высотою около пяти аршин и
стоял у самой полицейской будки.
На базаре стояли в своих жупанах и кожухах хохлы, у поповского порядка — туляки; бабы пестрою волнующеюся кучей ждали у церковной ограды.
Старик даже головы не повернул
на дерзкий вызов и хотел уйти, но его не пустили. Толпа все росла. Пока ее сдерживали только старики, окружавшие Тита. Они видели, что дело принимает скверный оборот, и потихоньку проталкивались к волости, которая
стояла на горке сейчас за
базаром. Дело праздничное, народ подгуляет, долго ли до греха, а
на Тита так и напирали, особенно молодые.
На другом конце площади
на пригорке красовался деревянный
базар, а
на самом берегу пруда
стояла старинная деревянная церковь, совсем потонувшая в мягкой зелени лип и черемух.
В дни голодовок, — а ему приходилось испытывать их неоднократно, — он приходил сюда
на базар и
на жалкие, с трудом добытые гроши покупал себе хлеба и жареной колбасы. Это бывало чаще всего зимою. Торговка, укутанная во множество одежд, обыкновенно сидела для теплоты
на горшке с угольями, а перед нею
на железном противне шипела и трещала толстая домашняя колбаса, нарезанная кусками по четверть аршина длиною, обильно сдобренная чесноком. Кусок колбасы обыкновенно
стоил десять копеек, хлеб — две копейки.
— Жид! А ей же богу, пусть меня разобьет ясным громом, если это не жид, — сказал вдруг первый Дыма указывая
на какого-то господина, одетого в круглую шляпу и в кургузый, потертый пиджак. Хотя рядом с ним
стоял молодой барчук, одетый с иголочки и уже вовсе не похожий
на жиденка, — однако, когда господин повернулся, то уже и Матвей убедился с первого взгляда, что это непременно жид, да еще свой, из-под Могилева или Житомира, Минска или Смоленска, вот будто сейчас с
базара, только переоделся в немецкое платье.
Ругались
на огородах, через заборы,
стоя у ворот,
на улице,
на базаре, в церковной ограде.
День был холодный, и оборванцы не пошли
на базар. Пили дома, пили до дикости. Дым коромыслом
стоял: гармоника, пляска, песни, драка… Внизу в кухне заядлые игроки дулись в «фальку и бардадыма», гремя медяками. Иваныч, совершенно больной, лежал
на своем месте. Он и жалованье не ходил получать и не ел ничего дня четыре. Живой скелет лежал.
— Вот только одна вчера такая вечером пришла, настоящая расшива, и сейчас, так версты
на две выше Твериц,
стоит; тут у нас бурлацкая перемена спокон веку была, аравушка
на базар сходит, сутки, а то и двое, отдохнет. Вон гляди!..
—
Стой, бабы! Не галдеть! — крикнул он, покрывая сразу своим басом их голоса. — Орете все, как
на базаре. Ничего не слышу. Говори кто-нибудь одна: в чем дело?
После обеда делать было нечего, и, если его не посылали куда-нибудь, он
стоял у дверей лавки, смотрел
на суету
базара и думал о том, как много
на свете людей и как много едят они рыбы, мяса, овощей.
В этот день, вследствие холода, мало пошло народу
на базар. Пили уже второй день дома. Дым коромыслом
стоял: гармоники, пляска, песни, драка… целый ад… Внизу, в кухне, в шести местах играли в карты — в «три листа с подходцем».
Он любил слово «юдоль». Как-то — это было уже
на Святках, — когда я проходил
базаром, он зазвал меня к себе в мясную лавку и, не подавая мне руки, заявил, что ему нужно поговорить со мною о каком-то очень важном деле. Он был красен от мороза и от водки; возле него за прилавком
стоял Николка с разбойничьим лицом, держа в руке окровавленный нож.
— Нет, погоди, что я
на базаре-то слыхал! Будто раскапывали это кладбище, что под горой, так что ж ты думаешь? — все покойники окарач
стоят,
на четвереньках, как медведи. И какие барины, так те в мундирах, а какие мужики и мещане, так те совсем голые, в чем мать родила, так голой задницей в небо и уставились. Ей-Богу, правда, провалиться мне
на этом месте. Смехота!
Волга — рукой подать. Что мужик в неделю наработает, тотчас
на пристань везет, а поленился —
на соседний
базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в «тысячники» вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин век свой сыт, одет, обут, и податные за ним не
стоят. Чего ж еще?.. И за то слава те, Господи!.. Не всем же в золоте ходить, в руках серебро носить, хоть и каждому русскому человеку такую судьбу няньки да мамки напевают, когда еще он в колыбели лежит.
Роста чуть не с косую сажень,
стоит, бывало, средь мужиков
на базаре, всех выше головой; здоровый, белолицый, румянец во всю щеку так и горит, а кудрявые темно-русые волосы так и вьются.
— Я и не ожидала такой неурядицы. Как заброшен у нас народ! Сотского нет — уехал далеко,
на всю неделю; десятского — и того не добилась. Одни говорят — пьян, другие — поехал в посад, сено повез
на завтрашний
базар. Урядник
стоит за двадцать три версты. Послать некого… да он и не приедет: у них теперь идет выколачивание недоимок.
Наискосок от окна,
на платформе, у столика
стояли две монашки в некрасивых заостренных клобуках и потертых рясах, с книжками, такие же загорелые, морщинистые, с туповатыми лицами, каких он столько раз видал в городах, по ярмаркам и по
базарам торговых сел, непременно по две, с кружкой или книжкой под покровом.
На столе лежали для продажи изделия монастыря — кружева и вышивания… Там до сих пор водятся большие мастерицы; одна из них угодила во дворец Елизаветы Петровны и стала мамкой императора Павла.
Центр столицы — знаменитая"Pureta del sol" — поразил меня банальной архитектурой ее домов, некрасивостью своих очертаний. А ведь это был тогда самый жизненный центр Мадрида. Посредине ее
стоял Palacie de govemaries, и этот дом красно-кирпичной обшивкой и всем своим пошибом напомнил мне до смешного трактиры моего родного города Нижнего и
на Верхнем, и
на Нижнем
базаре тогдашних, тоже знаменитых трактирщиков Бубнова, Лопашева и Ермолаева.
Увидал раз нищего слепца,
стоит слепец
на базаре, Лазаря поет.
В четверг
на Святой неделе иду рано утром, чуть свет,
на базар, прохожу мимо ее ворот, а нечистый тут как тут; поглядел я — у нее калитка с этакой решёточкой наверху, — а она
стоит среди двора, уже проснувшись, и уток кормит.
— Против вашего брата газета писана!.. Ой, вот так газетинка! Три рубля заплатил
на базаре за нее, и не жалко.
Стоит того!
На что наши коровенки, и те по раменям пасутся, а сыты не бывают, зимой
стоят на соломе, для того, что посыпки-то взять негде, и
на свой-от обиход хлебушко с
базару покупаем…
В женской камере, согласно русской пословице: «где две бабы —
базар, где три — ярмарка»,
стоял положительный гул от визгливых голосов беседующих друг с другом арестанток, перемешанный с громким пестаньем ребят и криком последних. Типы арестанток тоже были все из обыденных, и лишь одна, лежащая в дальнем уголке камеры
на нарах, с сложенным арестантским халатом под головой, невольно привлекала к себе внимание.