Неточные совпадения
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар,
стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник
над могилою богатого купца. Самгин ел и думал, что, хотя квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди в ней, конечно, из числа тех, с которыми история не считается, отбросила их в сторону.
Потом он должен был
стоять более часа на кладбище, у
могилы, вырытой в рыжей земле; один бок
могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев;
над головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Но Клим почему-то не поверил ей и оказался прав: через двенадцать дней жена доктора умерла, а Дронов по секрету сказал ему, что она выпрыгнула из окна и убилась. В день похорон, утром, приехал отец, он говорил речь
над могилой докторши и плакал. Плакали все знакомые, кроме Варавки, он,
стоя в стороне, курил сигару и ругался с нищими.
Так и до сих пор
стоит мифологическая богиня, грациозно приподняв одну ножку,
над могилой Тихона Ивановича и с истинно помпадурской ужимкой посматривает на разгуливающих вокруг нее телят и овец, этих неизменных посетителей наших сельских кладбищ.
«Куда могла она пойти, что она с собою сделала?» — восклицал я в тоске бессильного отчаяния… Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки. Я знал это место; там,
над могилой человека, утонувшего лет семьдесят тому назад,
стоял до половины вросший в землю каменный крест с старинной надписью. Сердце во мне замерло… Я подбежал к кресту: белая фигура исчезла. Я крикнул: «Ася!» Дикий голос мой испугал меня самого — но никто не отозвался…
Могила отца была обнесена решеткой и заросла травой.
Над ней
стоял деревянный крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни: родился тогда-то, был судьей, умер тогда-то… На камень не было денег у осиротевшей семьи. Пока мы были в городе, мать и сестра каждую весну приносили на
могилу венки из цветов. Потом нас всех разнесло по широкому свету.
Могила стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
«Душа» туманным столбом подлетела к
могиле,
постояла над ней, колеблясь, как дым, потом свернулась спирально, как змея, и с глухим стоном ушла в
могилу.
— Первая из них, — начал он всхлипывающим голосом и утирая кулаком будто бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его
могила, а рядом с ней и
могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и ночь пьет),
стоит над этими
могилами пьяный, плачет и говорит к
могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к
могиле Ивана Алексеевича, — на поле труда и пота!»
Фома Фомич лежит теперь в
могиле, подле генеральши;
над ним
стоит драгоценный памятник из белого мрамора, весь испещренный плачевными цитатами и хвалебными надписями.
Пропели вопленницы плачи, раздала Никитишна нищей братии «задушевные поминки» [Милостыня, раздаваемая по рукам на кладбище или у ворот дома, где справляют поминки.], и стали с кладбища расходиться. Долго
стоял Патап Максимыч
над дочерней
могилой, грустно качая головой, не слыша и не видя подходивших к нему. Пошел домой из последних. Один, одаль других, не надевая шапки и грустно поникнув серебристой головою, шел он тихими стопами.
Стоит у могилки Аксинья Захаровна, ронит слезы горькие по лицу бледному, не хочется расставаться ей с новосельем милой доченьки… А отец
стоит: скрестил руки, склонил голову, сизой тучей скорбь покрыла лицо его… Все родные, подруги, знакомые
стоят у
могилы, слезами обливаючись… И только что певицы келейные пропели «вечную память», Устинья
над свежей
могилою новый плач завела, обращаясь к покойнице...
Идет на голоса и вот видит — на дальнем староверском участке,
над свежей, дерном еще не покрытой
могилой скитские черницы
стоят…
Большой корабль погребен на дне бухты,
над ним
стоит неподвижная и черная, как смоль, вода, на берегу кладбище с развалившимися
могилами, истлевшими изгородями и упавшими крестами, на которых кое-где сохранились надписи.
Он погребен там же; подле церкви Благовещения, и
над его
могилою стоит так называемый «Китайский памятник».
Оно, по здравому суждению, ему так бы и
стоило со мною сделать, особенно после того, как я ему вчера нагрозил и его крестить и брата его Кузьму-Демьяна разыскивать; но он, по своему язычеству, не так поступил. Чуть я, с трудом двинув моими набрякшими членами, сел на дне моей разрытой
могилы, как увидел я его шагах в тридцати от меня. Он
стоял под большим заиндевелым деревом и довольно забавно кривлялся, а
над ним, на длинном суку, висела собака, у которой из распоротого брюха ползли вниз теплые черева.
Владыка и Аввакум не прервали его; поникнув головами, они его тихо слушали… Протодиакон Виктор
стоял у косяка, опершись головою о локоть, и тоже слушал… Его простое внимание было своего рода «народная тропа» к
могиле певца. Вечер густел. На беловатом летнем северном небе встала бледная луна; вдалеке слева, на финляндском берегу, заяц затопил листвой печку, и туман, как дымок, слегка пополз по гладкому озеру, а вправо, далеко-далеко, начал чуть зримо обозначаться
над водой Коневец.