Неточные совпадения
Тихим, ослабевшим шагом, с дрожащими коленами и как бы ужасно озябший, воротился Раскольников назад и поднялся в свою каморку. Он снял и положил фуражку на стол и минут десять
стоял подле, неподвижно. Затем в бессилии лег на диван и болезненно, с слабым
стоном, протянулся на нем; глаза его были закрыты. Так пролежал он с полчаса.
Он вышел от нее, когда стал брезжиться день. Когда он кончил, она встала, выпрямилась медленно, с напряжением, потом так же медленно опустила опять плечи и голову,
стоя, опершись рукой о стол. Из груди ее вырвался не то вздох, не то
стон.
Затем, направо, находилась комната Версилова, тесная и узкая, в одно окно; в ней
стоял жалкий письменный стол, на котором валялось несколько неупотребляемых книг и забытых бумаг, а перед столом не менее жалкое мягкое кресло, со сломанной и поднявшейся вверх углом пружиной, от которой часто
стонал Версилов и бранился.
—
Стоит,
стоит… Ужасно много
стоит! —
стонал Ляховский.
— Вот у меня одна книга, я читала про какой-то где-то суд, и что жид четырехлетнему мальчику сначала все пальчики обрезал на обеих ручках, а потом распял на стене, прибил гвоздями и распял, а потом на суде сказал, что мальчик умер скоро, чрез четыре часа. Эка скоро! Говорит:
стонал, все
стонал, а тот
стоял и на него любовался. Это хорошо!
И как порскал — так
стон в лесу, бывало, и
стоит.
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков
стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не
стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
— Снилось мне, чудно, право, и так живо, будто наяву, — снилось мне, что отец мой есть тот самый урод, которого мы видали у есаула. Но прошу тебя, не верь сну. Каких глупостей не привидится! Будто я
стояла перед ним, дрожала вся, боялась, и от каждого слова его
стонали мои жилы. Если бы ты слышал, что он говорил…
«Душа» туманным столбом подлетела к могиле,
постояла над ней, колеблясь, как дым, потом свернулась спирально, как змея, и с глухим
стоном ушла в могилу.
Сердце у меня тревожно билось, в груди еще
стояло ощущение теплоты и удара. Оно, конечно, скоро прошло, но еще и теперь я ясно помню ту смутную тревогу, с какой во сне я искал и не находил то, что мне было нужно, между тем как рядом, в спутанном клубке сновидений, кто-то плакал,
стонал и бился… Теперь мне кажется, что этот клубок был завязан тремя «национализмами», из которых каждый заявлял право на владение моей беззащитной душой, с обязанностью кого-нибудь ненавидеть и преследовать…
— Ох, отлично делаешь! —
стонал Нагибин. — Ведь за мадеру деньги плачены. И что только мне
стоила эта самая Наташка!.. Теперь возьми, — ведь одеть ее надо? Потом один-то я и старых штец похлебаю или редечкой закушу, а ей подавай котлетку… так? Да тут еще свадьбу справляй… Одно разорение. А теперь пусть кормит и одевает муж… Так я говорю?
Они тихо подвигаются бесформенными тенями в темноте и так же, как «Хведько», о чем-то плачут, быть может, оттого, что и над горой и над долиной
стоят эти печальные, протяжные
стоны Иохимовой песни, — песни о «необачном козачине», что променял молодую женку на походную трубку и на боевые невзгоды.
Людмила взяла мать под руку и молча прижалась к ее плечу. Доктор, низко наклонив голову, протирал платком пенсне. В тишине за окном устало вздыхал вечерний шум города, холод веял в лица, шевелил волосы на головах. Людмила вздрагивала, по щеке ее текла слеза. В коридоре больницы метались измятые, напуганные звуки, торопливое шарканье ног,
стоны, унылый шепот. Люди, неподвижно
стоя у окна, смотрели во тьму и молчали.
Я взглянул на Мавру Кузьмовну; она была совершенно уничтожена; лицо помертвело, и все тело тряслось будто в лихорадке; но за всем тем ни малейшего
стона не вырвалось из груди ее; видно было только, что она физически ослабла, вследствие чего, не будучи в состоянии
стоять, опустилась на стул и, подпершись обеими руками, с напряженным вниманием смотрела на дверь, ожидая чего-то.
Доктора, с мрачными лицами и засученными рукавами,
стоя на коленах перед ранеными, около которых фелдшера держали свечи, всовывали пальцы в пульные раны, ощупывая их, и переворачивали отбитые висевшие члены, несмотря на ужасные
стоны и мольбы страдальцев.
Так же били 2-го, 3-го, 4-го, 5-го, 6-го, 7-го, 8-го, 9-го, 10-го, 11-го, 12-го, — каждого по 70 ударов. Все они молили о пощаде,
стонали, кричали. Рыдания и
стоны толпы женщин всё становились громче и раздирательнее, и всё мрачнее и мрачнее становились лица мужчин. Но кругом
стояли войска и истязание не остановилось до тех пор, пока не совершено было дело в той самой мере, в которой оно представлялось почему-то необходимым капризу несчастного, полупьяного, заблудшего человека, называемого губернатором.
Над садом неподвижно
стоит луна, точно приклеилась к мутному небу. Тени коротки и неуклюжи, пыльная листва деревьев вяло опущена, всё вокруг немотно томится в знойной, мёртвой тишине. Только иногда издали, с болота, донесётся злой крик выпи или
стон сыча, да в бубновской усадьбе взвоет одичалый кот, точно пьяный слободской парень.
Последним словам своим Фома придал столько печальной иронии и сопровождал их такою жалобною улыбкою, что
стоны тронутых дам раздались снова. Все они с укором, а иные с яростью смотрели на дядю, уже начинавшего понемногу уничтожаться перед таким согласным выражением всеобщего мнения. Мизинчиков плюнул и отошел к окну. Бахчеев все сильнее и сильнее подталкивал меня локтем; он едва
стоял на месте.
Через четверть часа
стоял у крыльца стол, накрытый белою браною скатерткой домашнего изделья, кипел самовар в виде огромного медного чайника, суетилась около него Аксютка, и здоровалась старая барыня, Арина Васильевна, с Степаном Михайловичем, не охая и не
стоная, что было нужно в иное утро, а весело и громко спрашивала его о здоровье: «Как почивал и что во сне видел?» Ласково поздоровался дедушка с своей супругой и назвал ее Аришей; он никогда не целовал ее руки, а свою давал целовать в знак милости.
А ребенок тихо
стонет. И зашагал я к подъезду и через три минуты в дежурной комнате
стоял перед дежурным офицером, с которым разговаривал ротный командир капитан Юнаков.
Пораженный этим неожиданным зрелищем, прохожий
стоял уже несколько минут неподвижно на одном месте, как вдруг слабый, едва слышный
стон долетел до его слуха, и в то же время ему показалось, что среди большой груды тел, в том самом месте, где поперечная дорога выходила на поляну, кто-то приподнял с усилием голову и, вздохнув тяжело, опустил ее опять на землю.
Стоит под сосной чуть живая,
Без думы, без
стона, без слез.
В лесу тишина гробовая —
День светел, крепчает мороз.
Так и знай — который человек много жалуется на все, да охает, да
стонет — грош ему цена, не
стоит он жалости, и никакой пользы ты ему не принесешь, ежели и поможешь…
От платформы, на которой
стоит барка, проводятся к воде склизни, то есть бревна, намазанные смолой или салом; по этим склизням барка и спускается в воду, причем от крика и ругательств
стоит стоном стон.
В этот день в первый раз Тит ораторствовал на сходке. Ночью он пришел позже меня, лицо его было тёмно-красное, и он производил впечатление выпившего, хотя никогда не пил ни капли водки. Подойдя к моей кровати, он
постоял надо мной, как будто желая рассказать о чем-то, но потом быстро отвернулся и лег на свою постель. Ночью он спал беспокойно и как-то жалобно
стонал… А на следующий день в академии много говорили о неожиданном ораторском выступлении Тита и много смеялись над его цитатами из Зайцева…
Вечером произошел третий сюрприз — опять взвыли собаки в Концовке, и ведь как! Над лунными полями
стоял непрерывный
стон, злобные тоскливые стенания.
Когда я немного погодя возвращаюсь к себе в комнату, чтобы написать для Лизы рецепт, я уж не думаю о том, что скоро умру, но просто на душе тяжко, нудно, так что даже жаль, что я не умер внезапно. Долго я
стою среди комнаты неподвижно и придумываю, что бы такое прописать для Лизы, но
стоны за потолком умолкают, и я решаю ничего не прописывать и все-таки
стою…
Кинулся было Белоус назад в затвор, да Брехун повис у него на руке и оттащил. Опять
застонал атаман, но стыдно ему сделалось своих, а обитель кишела народом. А Охоня
стояла на том же месте, точно застыла. Ах, лучше бы атаман убил ее тут же, чем принимать позор. Брехун в это время успел распорядиться, чтобы к затвору приставить своих и беречь затворниц накрепко.
Там все уже было готово. Фельдшер
стоял у столика, приготовляя на нем маску и склянку с хлороформом. Роженица уже лежала на операционном столе. Непрерывный
стон разносился по больнице.
Воображение дополняло то, чего не мог схватить глаз, и, кажется, в самом воздухе, в этом чудном горном воздухе, напоенном свежестью ночи и ароматом зелени и цветов, — в нем еще
стояли подавленные
стоны и тяжелые вздохи раненых.
Соломон разбил рукой сердоликовый экран, закрывавший свет ночной лампады. Он увидал Элиава, который
стоял у двери, слегка наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный. Молодой воин под взглядом Соломона поднял голову и, встретившись глазами с гневными, страшными глазами царя, побледнел и
застонал. Выражение отчаяния и ужаса исказило его черты. И вдруг, согнувшись, спрятав в плащ голову, он робко, точно испуганный шакал, стал выползать из комнаты. Но царь остановил его, сказав только три слова...
А между тем в небольших комнатах
стоял стон от разговоров, споров и взрывов смеха.
Он бодро посматривал кругом своими медвежьими глазенками, окликал громовым голосом всех встречных мужиков, мещан, купцов; попам, которых очень не любил, посылал крепкие посулы и однажды, поравнявшись со мною (я вышел прогуляться с ружьем), так заатукал на лежавшего возле дороги зайца, что
стон и звон
стояли у меня в ушах до самого вечера.
Стон густых голосов, изредка перебиваемый задыхающеюся, хриплою, крикливою речью,
стоял в воздухе, и
стон этот долетал, как звук шумящего моря, до окошек барыни, которая испытывала при этом нервическое беспокойство, похожее на чувство, возбуждаемое сильною грозой.
Я ушел от них,
постоял у двери на улице, послушал, как Коновалов ораторствовал заплетающимся языком, и, когда он снова начал петь, отправился в пекарню, и вслед мне долго
стонала и плакала в ночной тишине неуклюжая пьяная песня.
Я рассказал. Прежде всего нужно понимать то, что хочешь делать, и в начале дела нужно представлять себе его возможный конец. Он всё это не понимал, не знал и — кругом во всем виноват. Я был обозлен им —
стоны и крики Капитолины, пьяное «п'дё-ем!..» — всё это еще
стояло у меня в ушах, и я не щадил товарища.
Я остался еще на берегу, привлекаемый грустным очарованием. Воздух был неподвижен и полон какой-то чуткой, кристаллической ясности, не нарушаемый теперь ни одним звуком, но как будто застывший в пугливом ожидании.
Стоит опять треснуть льдине, и морозная ночь вся содрогнется, и загудит, и
застонет. Камень оборвется из-под моей ноги — и опять надолго наполнит чуткое молчание сухими и резкими отголосками…
Люди спят неспокойно, мечутся,
стонут и так храпят, как будто бы им каждый вздох
стоит громадных усилий.
И показалось ему в тот час все как-то странно… «Слышу, — говорит, — что это звон затихает в поле, а самому кажется, будто кто невидимка бежит по шляху и
стонет… Вижу, что лес за речкой
стоит весь в росе и светится роса от месяца, а сам думаю: как же это его в летнюю ночь задернуло морозным инеем? А как вспомнил еще, что в омуте дядько утоп, — а я немало-таки радовался тому случаю, — так и совсем оробел. Не знаю — на мельницу идти, не знаю — тут уж
стоять…»
Вся жизнь серых пассажиров парохода проходит на виду, за этою решеткой.
Стоит ли над морем яркое тропическое солнце, свистит ли ветер, скрипят и гнутся снасти, ударит ли волной непогода, разыграется ли грозная буря и пароход весь
застонет под ударами шторма, — здесь, все так же взаперти, прислушиваются к завыванию ветра сотни людей, которым нет дела до того, что происходит там, наверху, и куда несется их плавучая тюрьма.
Вдруг тут зазвенело, вдруг застучало, вдруг заиграло:
стон, я тебе говорю,
стоит. Боже мой, думаю, что ж это такое? Лягушки, карпии, лещи, раки, кто на скрыпку, кто на гитаре, кто в барабаны бьют; тот пляшет, тот скачет, того вверх вскидывает!
Не проходило почти ни одной на площади казни, на которой бы он не присутствовал, и обыкновенно
стоял, молодцевато подбоченившись рукой, и с каким-то особенным удовольствием прислушивался, как
стонал преступник.
У Григория был туман в глазах. Не видя, кто
стоит в двери, выругался скверными словами, оттолкнул человека в сторону и убежал в поле. А Матрёна,
постояв среди комнаты с минуту, шатаясь, точно слепая, протянув руки вперёд, подошла к койке и со
стоном свалилась на неё.
— Я не хочу… — Учитель топнул ногой и, весь дрожа, задохнулся от волнения и приступа кашля. И, пока он кашлял, со
стоном корчась от боли и недостатка воздуха в поражённых лёгких, Тихон Павлович,
стоя перед ним в позе победителя, громко и отчётливо, с красным возбуждённым лицом и сознанием своей правоты, отчеканивал ему...
И, выйдя в место, куда ходили по нужде, долго плакал там, корчась, извиваясь, царапая ногтями грудь и кусая плечи. Ласкал воображаемые волосы Иисуса, нашептывал тихо что-то нежное и смешное и скрипел зубами. Потом внезапно перестал плакать,
стонать и скрежетать зубами и тяжело задумался, склонив на сторону мокрое лицо, похожий на человека, который прислушивается. И так долго
стоял он, тяжелый, решительный и всему чужой, как сама судьба.
Солдат говорил, что он «богу и государю виноват без милосердия», что он
стоял на часах и, заслышав
стоны человека, тонувшего в полынье, долго мучился, долго был в борьбе между служебным долгом и состраданием, и, наконец, на него напало искушение, и он не выдержал этой борьбы: покинул будку, соскочил на лед и вытащил тонувшего на берег, а здесь, как на грех, попался проезжавшему офицеру дворцовой инвалидной команды.
В заднем углу
стон раздался. Оглянулся Патап Максимыч — а там с лестовкой в руках
стоит на молитве Микешка Волк. Слезы ручьями текут по багровому лицу его. С того дня как заболела Настя, перестал он пить и, забившись в уголок моленной, почти не выходил из нее.
Войдешь к нему в лабораторию, — в комнате
стоят стоны, вой, визг, одни собаки мечутся, околевая, другие лежат неподвижно и только слабо визжат.
Только
стон кругом
стоял:
«Очищай дорогу!
*
В белом стане вопль,
В белом стане
стон:
Обступает наша рать
Их со всех сторон.
В белом стане крик,
В белом стане бред.
Как пожар
стоитЗолотой рассвет.
И во всех кабаках
Огни светятся…
Завтра многие друг с другом
Уж не встретятся.
И все пьют за царя,
За святую Русь,
В ласках знатных шлюх
Забывая грусть.