Неточные совпадения
Справа, тотчас же по входе в ворота, далеко во двор
тянулась глухая небеленая
стена соседнего четырехэтажного дома.
Она плакала и все более задыхалась, а Самгин чувствовал — ему тоже тесно и трудно дышать, как будто
стены комнаты сдвигаются, выжимая воздух, оставляя только душные запахи. И время
тянулось так медленно, как будто хотело остановиться. В духоте, в полутьме полубредовая речь Варвары становилась все тяжелее, прерывистей...
В доме
тянулась бесконечная анфилада обитых штофом комнат; темные тяжелые резные шкафы, с старым фарфором и серебром, как саркофаги, стояли по
стенам с тяжелыми же диванами и стульями рококо, богатыми, но жесткими, без комфорта. Швейцар походил на Нептуна; лакеи пожилые и молчаливые, женщины в темных платьях и чепцах. Экипаж высокий, с шелковой бахромой, лошади старые, породистые, с длинными шеями и спинами, с побелевшими от старости губами, при езде крупно кивающие головой.
Берег верстах в трех; впереди ныряет в волнах низенькая портсмутская
стена, сбоку у ней
тянется песчаная мель, сзади нас зеленеет Вайт, а затем все море с сотней разбросанных по неизмеримому рейду кораблей, ожидающих, как и мы, попутного ветра.
По бокам лестницы
тянулась живая
стена из экзотических растений, а внизу, на мраморных пьедесталах, покоились бронзовые тритоны с поднятыми кверху хвостами, поддерживая малюток-амуров, поднимавших кверху своими пухлыми ручонками тяжелые лампы с матовыми шарами.
Между ними и домом
тянулась живая
стена акаций и сиреней, зеленой щеткой поднимавшихся из-за красивой чугунной решетки с изящными столбиками.
У ног моих
тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой
стеной возвышался частый осинник.
Иногда, ползая вдоль
стены, он чутко прислушивался к легкому, не слышному для других шороху и, подняв руку,
тянулся ею за бегавшею по обоям мухой.
Этот берег — ровный как
стена, высотой до 200 метров, скалистый и обрывистый —
тянется на протяжении 48 километров.
Кроме отворенных пустых сундуков и привешенных к потолку мешков, на полках, которые
тянулись по
стенам в два ряда, стояло великое множество всякой всячины, фаянсовой и стеклянной посуды, чайников, молочников, чайных чашек, лаковых подносов, ларчиков, ящичков, даже бутылок с новыми пробками; в одном углу лежал громадный пуховик, или, лучше сказать, мешок с пухом; в другом — стояла большая новая кадушка, покрытая белым холстом; из любопытства я поднял холст и с удивлением увидел, что кадушка почти полна колотым сахаром.
Эта казарма была устроена не так, как другие: в ней нары
тянулись около
стен, а не посредине комнаты, как во всех прочих казармах, так что это была единственная в остроге комната, не загроможденная посредине.
Эта длинная казарма, как уже и сказал я, была особого устройства: нары
тянулись в ней по
стене, так что средина комнаты оставалась свободной.
Справа от меня, загибая влево и восходя вверх,
тянулась, сдерживая обрыв, наклонная
стена из глыб дикого камня.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским солдатом наверху, первая бросилась в глаза; собор древней постройки виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных мест, воздвигнутого в известном штиле; потом две-три приходские церкви, из которых каждая представляла две-три эпохи архитектуры: древние византийские
стены украшались греческим порталом, или готическими окнами, или тем и другим вместе; потом дом губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными к самой
стене, с мезонином, не обитаемым зимою от итальянского окна во всю
стену, с флигелем, закопченным, в котором помещается дворня, с конюшней, в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами на дамские имена; немного наискось
тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно сырой и холодный; в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.
Вдоль одной из
стен сарая
тянулась каменная платформа, на которой помещалось двадцать пудлинговых печей, формой напоминавших снятые с колес вагоны.
С этой стороны
тянулся сплошной навес, соединявшийся с избою посредством небольшой бревенчатой постройки. Одна
стена постройки выходила в сени избы, другая примыкала к навесу: это была камора; соломенная кровля ее шла в уровень с кровлей избы, но значительно возвышалась над кровлей навеса, так что, взобравшись на навес, легко было проникнуть на чердак; с чердака вела лестница в сени, куда выходили дверь каморы, дверь избы и дверь на крылечко.
Стены были серы, потолок и карнизы закопчены, на полу
тянулись щели и зияли дыры непонятного происхождения (думалось, что их пробил каблуком все тот же силач), и казалось, если бы в комнате повесили десяток ламп, то она не перестала бы быть темной.
На
стене, близ входа, на жестяной полочке дымился ночник, над которым черным столбиком
тянулся дым, и столбик этот, воронкой расходясь под сводом, сливался незаметно с черным закоптевшим потолком.
Польской генерал подозвал купца и пошел вместе с ним впереди толпы, которая, окружив со всех сторон Наполеона, пустилась вслед за проводником к Каменному мосту. Когда они подошли к угловой кремлевской башне, то вся Неглинная, Моховая и несколько поперечных улиц представились их взорам в виде одного необозримого пожара. Направо пылающий железный ряд, как огненная
стена,
тянулся по берегу Неглинной; а с левой стороны пламя от догорающих домов расстилалось во всю ширину узкой набережной.
Справа над водой
тянулась сырая каменная
стена мола, как холодная, тяжелая змея.
Наконец старуха свела его в глубокую межу, на дне которой бежал, журча и клубясь, дождевой сток; с обеих сторон поднимались черные головастые дуплы ветел; местами
тянулись сплошною
стеною высокие кустарники; кое-где белый ствол березы выглядывал из-за них, как привидение, протягивая вперед свои угловатые худощавые ветви.
Пред ним, с оттенкой голубою,
Полувоздушною
стеноюНагие
тянутся хребты;
Неверны, странны как мечты,
То разойдутся — то сольются…
Уж час прошел, и двух уж нет!
Они над путником смеются,
Они едва меняют цвет!
Бледнеет путник от досады,
Конь непривычный устает;
Уж солнце к западу идет,
И больше в воздухе прохлады,
А всё пустынные громады,
Хотя и выше и темней,
Еще загадка для очей.
Плыли под крутым обрывом; с него свешивались кудрявые стебли гороха, плети тыкв с бархатными листьями, большие жёлтые круги подсолнухов, стоя на краю обрыва, смотрели в воду. Другой берег, низкий и ровный,
тянулся куда-то вдаль, к зелёным
стенам леса, и был густо покрыт травой, сочной и яркой; из неё ласково смотрели на лодку милые, как детские глазки, голубые и синие цветы. Впереди тоже стоял тёмно-зелёный лес — и река вонзалась в него, как кусок холодной стали.
Койки, лишенные одеял, сиротливо
тянулись перед Аяном; на полу сор, веревки, тряпки, огарки свеч, пустые жестянки; исчезли мешки с имуществом, одежда, висевшая по
стенам, оружие.
Мебель из полированного серебристого граба
тянулась вдоль
стен, обитых светлой материей с изображениями цветов, раскидывающих по голубому фону остроконечные листья.
В казарме гомон. Четыре длинных, сквозных комнаты еле освещены коптящим красноватым светом четырех жестяных ночников, висящих в каждом взводе у
стены ручкой на гвоздике. Посередине комнат
тянутся в два ряда сплошные нары, покрытые сверху сенниками.
Стены выбелены известкой, а снизу выкрашены коричневой масляной краской. Вдоль
стен стоят в длинных деревянных стойках красивыми, стройными рядами ружья; над ними висят в рамках олеографии и гравюры, изображающие в грубом, наглядном виде всю солдатскую науку.
Двор, в который мы вошли, был узок. С левой стороны бревенчатый сарай цейхгауза примыкал к высокой тюремной
стене, с правой
тянулся одноэтажный корпус, с рядом небольших решетчатых окон, прямо — глухая
стена тюремной швальни, без окон и дверей. Сзади ворота, в середине будка, у будки часовой с ружьем, над двором туманные сумерки.
Ночь
тянулась, и костры еще тлели. Иуда отвалился от
стены и медленно прибрел к одному из костров, раскопал уголь, поправил его, и хотя холода теперь не чувствовал, протянул над огнем слегка дрожащие руки. И забормотал тоскливо...
Поручик прошел за ней пять-шесть больших, роскошно убранных комнат, коридор и в конце концов очутился в просторной квадратной комнате, где с первого же шага его поразило изобилие цветущих растений и сладковатый, густой до отвращения запах жасмина. Цветы шпалерами
тянулись вдоль
стен, заслоняя окна, свешивались с потолка, вились по углам, так что комната походила больше на оранжерею, чем на жилое помещение. Синицы, канарейки и щеглята с писком возились в зелени и бились об оконные стекла.
По одной
стене кабинета, через шкапы с книгами,
тянулась широкая полоса света; вместе с тяжелым, спертым запахом карболки и эфира этот свет шел из слегка отворенной двери, ведущей из кабинета в спальню…
Как на каменну
стену надеялись они на Василья Фадеева и больше не боялись ни водяного, ни кутузки, ни отправки домой по этапу; веселый час накатил, стали ребята забавляться: боролись, на палках
тянулись, дрались на кулачки, а под конец громкую песню запели...
Еще ниже зубчатой каменной лентой смелыми уступами сбегают с высоты древние кремлевские
стены и
тянутся понизу вдоль берега Волги.
Вдоль
стен с трех сторон
тянулись каны, сложенные из камней.
Мои спутники были все в сборе. После ужина меня стало клонить ко сну. Завернувшись в одеяло, я лег около огня и сквозь дремоту слышал, как Чжан-Бао рассказывал казакам о Великой китайской
стене, которая
тянется на 7 000 ли [Ли — китайская мера длины, равна приблизительно 500 метрам.] и которой нет равной во всем мире.
Городской сад остался позади, по берегам
тянулись маленькие домики предместья. Потом и они скрылись. По обе стороны реки
стеною стояла густая, высокая осока, и за нею не было видно ничего. Солнце село, запад горел алым светом.
А под ротондой, с обнаженными ребрами стропил, гниет дохлая собака, и
тянется по улицам кислая вонь от выгребных ям, и пыль в воздухе, и облупившиеся
стены домов.
От двора Телячий сад отгораживали кирпичные развалины горелого сарая, под растрескавшимися его
стенами росла темнолистная бузина и высоченнейшая крапива; густые армии этой же крапивы
тянулись от развалин в глубину Телячьего сада.
Он еще упирается, он еще
тянется руками к неизведанному счастливому простору, а в голове его уже встают, как роковая неизбежность, жестокие картины неволи среди каменных
стен и железных решеток.
Мы ее однажды осматривали через окно, при посредстве отрока Гиезия, в те часы, когда Малафей Пимыч, утомясь в жаркий день, «держал опочив» в сеничках. По одной
стене горенки
тянулись в два тябла старинные иконы, перед которыми стоял аналой с поклонною «рогозинкою», в угле простой деревянный стол и пред ним скамья, а в другом угле две скамьи, поставленные рядом. В одном конце этих скамеек был положен толстый березовый обрубок, покрытый обрывками старой крестьянской свиты.
Мы пили чай с миндальным печеньем, разговаривали и смеялись тихонько, чтоб не разбудить Юлию Ипполитовну. По отставшим от
стен обоям
тянулись зубчатые трещины. Задумчиво сидели, неожиданно явившись откуда-то, черные тараканы.
Тени колясок и саней с приподнятыми вверх оглоблями
тянулись от
стен к дверям, перекрещивались с тенями, падавшими от фонаря и игроков, дрожали…
Мы шли, шли… Никто из встречных не знал, где деревня Палинпу. На нашей карте ее тоже не было. Ломалась фура, мы останавливались, стояли, потом двигались дальше. Останавливались над провалившимся мостом, искали в темноте проезда по льду и двигались опять. Все больше охватывала усталость, кружилась голова. Светлела в темноте ровно-серая дорога, слева непрерывно
тянулась высокая городская
стена, за нею мелькали вершины деревьев, гребни изогнутых крыш, — тихие, таинственно чуждые в своей, особой от нас жизни.
Помнятся мне ярко-желтые, блестящие полы, люстры, окутанные в марлю, узкие полосатые ковры, которые
тянулись не прямо от двери до двери, как обыкновенно, а вдоль
стен, так что мне, не рискнувшему касаться своими грубыми болотными сапогами яркого пола, в каждой комнате приходилось описывать четырехугольник.
Приехали мы в Бейтайцзеин. Деревня была большая, в две длинных улицы, но совершенно опустошенные. Фанзы стояли без крыш, глиняные
стены зияли черными квадратами выломанных на топку окон и дверей. Только на одной из улиц
тянулся ряд больших богатых каменных фанз, совершенно нетронутых. У ворот каждой фанзы стояло по часовому.
Медленно
тянулся день за днем. С свернутыми шатрами и упакованным в повозки перевязочным материалом, мы без дела стояли в Палинпу. В голубой дымке рисовались
стены и башни Мукдена, невдалеке высилась большая, прекрасная кумирня…
Всюду висели лампы,
тянулись половики, торчали в
стенах медные краны.
Три совершенно разные картины открывались перед взором из этих окон, прорезанных в толстых
стенах и образующих как бы еще три маленьких комнатки, каждая глубиною в два аршина. С одной стороны темный лес
тянулся, теряясь на краю горизонта, целое море зелени, колеблемое порывами ветра; с другой — поля, луга и длинная серебристая полоса реки; наконец, посредине, на довольно значительном расстоянии, мелькали церковь и избы села Покровского.
Наружно это было как будто не так. Под потолком цехов, по
стенам клуба и столовки
тянулись красные ленты с белыми призывами...
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся
стены, живописно напоминая Рейн и Колизей,
тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «а, вот он! Посмотрим, чтò выйдет из этого».