Неточные совпадения
При мне исправлял должность денщика линейский
казак. Велев ему выложить чемодан и отпустить извозчика, я
стал звать хозяина — молчат; стучу — молчат… что это? Наконец из сеней выполз мальчик лет четырнадцати.
Они ушли. Напрасно я им откликнулся: они б еще с час проискали меня в саду. Тревога между тем сделалась ужасная. Из крепости прискакал
казак. Все зашевелилось;
стали искать черкесов во всех кустах — и, разумеется, ничего не нашли. Но многие, вероятно, остались в твердом убеждении, что если б гарнизон показал более храбрости и поспешности, то по крайней мере десятка два хищников остались бы на месте.
Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа — дурной знак! В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его,
стал раскладывать вещи, поставив в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке,
казак свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во мраке все вертелся мальчик с белыми глазами.
Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего
казака. «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я ему, — то беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «Слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий
стан.
— Он
стал стучать в дверь изо всей силы; я, приложив глаз к щели, следил за движениями
казака, не ожидавшего с этой стороны нападения, — и вдруг оторвал ставень и бросился в окно головой вниз.
Кроме рейстровых козаков, [Рейстровые козаки —
казаки, занесенные поляками в списки (реестры) регулярных войск.] считавших обязанностью являться во время войны, можно было во всякое время, в случае большой потребности, набрать целые толпы охочекомонных: [Охочекомонные козаки — конные добровольцы.] стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос,
ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварники!
В крепости между
казаками заметно
стало необыкновенное волнение; во всех улицах они толпились в кучки, тихо разговаривали между собою и расходились, увидя драгуна или гарнизонного солдата.
— Долой самодержавие! — кричали всюду в толпе, она тесно заполнила всю площадь, черной кашей кипела на ней, в густоте ее неестественно подпрыгивали лошади, точно каменная и замороженная земля под ними
стала жидкой, засасывала их, и они погружались в нее до колен, раскачивая согнувшихся в седлах
казаков;
казаки, крестя нагайками воздух, били направо, налево, люди, уклоняясь от ударов, свистели, кричали...
Щепки и осколки полетели в глаза
казаку; он, в свою очередь,
стал мигать.
Из животных здесь держатся изюбр, дикая козуля, кабарга, кабан, тигр, росомаха, енотовидная собака, соболь и рысь. Последняя чаще всего встречается по реке Култухе. С 1904 года по Алчану
стали производиться большие порубки и сплав леса. Это в значительной степени разогнало зверей, но все же и теперь еще
казаки по старой памяти ходят на Алчан и никогда не возвращаются с пустыми руками.
Уже две недели, как мы шли по тайге. По тому, как стрелки и
казаки стремились к жилым местам, я видел, что они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать дневку в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки в юртах
стали соответственно располагаться. Бивачные работы отпадали: не нужно было рубить хвою, таскать дрова и т.д. Они разулись и сразу приступили к варке ужина.
— И не у
казака он был, — продолжал Чертопханов, все не поворачивая головы и тем же басовым голосом, — а у цыгана-барышника; я, разумеется тотчас вклепался в свою лошадь и пожелал насильно ее возвратить; но бестия цыган заорал как ошпаренный на всю площадь,
стал божиться, что купил лошадь у другого цыгана, и свидетелей хотел представить…
Казаки принялись развьючивать лошадей и ставить палатки, а я вошел в фанзу и
стал расспрашивать китайцев.
Оставив
казаков ожидать нас в седловине, мы вместе с Дерсу поднялись на гору. По гипсометрическим измерениям высота ее равна 1160 м. Подъем, сначала пологий, по мере приближения к вершине
становился все круче и круче. Бесспорно, что гора Тудинза является самой высокой в этой местности. Вершина ее представляет собой небольшую площадку, покрытую травой и обставленную по краям низкорослой ольхой и березой.
В этих простых словах было много анимистического, но было много и мысли. Услышав наш разговор,
стали просыпаться стрелки и
казаки. Весь день я просидел на месте. Стрелки тоже отдыхали и только по временам ходили посмотреть лошадей, чтобы они не ушли далеко от бивака.
Через 1,5 часа я вернулся и
стал будить своих спутников. Стрелки и
казаки проснулись усталые; сон их не подкрепил. Они обулись и пошли за конями. Лошади не убегали от людей, послушно позволили надеть на себя недоуздки и с равнодушным видом пошли за
казаками.
Ниже росли кусты и деревья, берег
становился обрывистым и был завален буреломом. Через 10 минут его лошадь достала до дна ногами. Из воды появились ее плечи, затем спина, круп и ноги. С гривы и хвоста вода текла ручьями.
Казак тотчас же влез на коня и верхом выехал на берег.
Стояла китайская фанзочка много лет в тиши, слушая только шум воды в ручье, и вдруг все кругом наполнилось песнями и веселым смехом. Китайцы вышли из фанзы, тоже развели небольшой огонек в стороне, сели на корточки и молча
стали смотреть на людей, так неожиданно пришедших и нарушивших их покой. Мало-помалу песни стрелков начали затихать.
Казаки и стрелки последний раз напились чаю и
стали устраиваться на ночь.
Днем четвероногие обитатели тайги забиваются в чащу, но перед сумерками начинают подыматься со своих лежек. Сначала они бродят по опушкам леса, а когда ночная мгла окутает землю, выходят пастись на поляны.
Казаки не
стали дожидаться сумерек и пошли тотчас, как только развьючили лошадей и убрали седла. На биваке остались мы вдвоем с Дерсу.
После ужина
казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и
стал думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с
казаками и уснул крепким сном.
По свойственной казакам-охотникам привычке Мурзин поднял свое ружье и
стал целиться в ближайшего к нам сивуча, но Дерсу остановил его и тихонько в сторону отвел винтовку.
Ночи сделались значительно холоднее. Наступило самое хорошее время года. Зато для лошадей в другом отношении
стало хуже. Трава, которой они главным образом кормились в пути, начала подсыхать. За неимением овса изредка, где были фанзы,
казаки покупали буду и понемногу подкармливали их утром перед походом и вечером на биваках.
Чем дальше, тем интереснее
становилась долина. С каждым поворотом открывались все новые и новые виды. Художники нашли бы здесь неистощимый материал для своих этюдов. Некоторые виды были так красивы, что даже
казаки не могли оторвать от них глаз и смотрели как зачарованные.
После 5 часов полудня погода
стала портиться: с моря потянул туман; откуда-то на небе появились тучи. В сумерках возвратились
казаки и доложили, что в 3 ямах они еще нашли 2 мертвых оленей и 1 живую козулю.
Возвратившиеся с разведок
казаки сообщили, что видели много звериных следов, и
стали проситься на охоту.
К вечеру мы немного не дошли до перевала и остановились у предгорий Сихотэ-Алиня. На этот день на разведки я послал
казаков, а сам с Дерсу остался на биваке. Мы скоро поставили односкатную палатку, повесили над огнем чайник и
стали ждать возвращения людей. Дерсу молча курил трубку, а я делал записи в свой дневник.
Долго сидели мы у костра и слушали рев зверей. Изюбры не давали нам спать всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели
казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец
стало светать. Изюбриный рев понемногу стих. Только одинокие ярые самцы долго еще не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга снова погрузилась в безмолвие.
С восходом солнца туман рассеялся. По обыкновению, мы с Дерсу не
стали дожидаться, когда
казаки заседлают лошадей, и пошли вперед.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем китайцам
стать на работу и приказал
казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
Около полудня мы сделали большой привал. Люди тотчас же
стали раздеваться и вынимать друг у друга клещей из тела. Плохо пришлось Паначеву. Он все время почесывался. Клещи набились ему в бороду и в шею. Обобрав клещей с себя,
казаки принялись вынимать их у собак. Умные животные отлично понимали, в чем дело, и терпеливо переносили операцию. Совсем не то лошади: они мотали головами и сильно бились. Пришлось употребить много усилий, чтобы освободить их от паразитов, впившихся в губы и в веки глаз.
И очень вероятно, что если бы все разыгралось так, как в театре, то есть
казаки выстроились бы предварительно в ряд против священника, величаво стоящего с чашей в руках и с группой женщин у ног, и
стали бы дожидаться, что я сделаю, то я мог бы выполнить свою программу.
Поляки в свое время считали ее верой низшей: резали униатов набегавшие из Украины
казаки и гайдамаки, потом их
стали теснить и преследовать русские…
Часов в девять вечера с моря надвинулся туман настолько густой, что на нем, как на экране, отражались тени людей, которые то вытягивались кверху, то припадали к земле.
Стало холодно и сыро. Я велел подбросить дров в огонь и взялся за дневники, а
казаки принялись устраиваться на ночь.
Бросились смотреть в дела и в списки, — но в делах ничего не записано.
Стали того, другого спрашивать, — никто ничего не знает. Но, по счастью, донской
казак Платов был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что во дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку бросил и явился к государю во всех орденах. Государь говорит...
Так они и в Тулу прикатили, — тоже пролетели сначала сто скачков дальше Московской заставы, а потом
казак сдействовал над ямщиком нагайкою в обратную сторону, и
стали у крыльца новых коней запрягать. Платов же из коляски не вышел, а только велел свистовому как можно скорее привести к себе мастеровых, которым блоху оставил.
Молодого
казака Климовского
стал играть гимназист седьмого класса, большой франт, который играл уже эту роль прежде и известен был тем, что, очень ловко танцуя мазурку, вылетал в своем первом явлении на сцену.
Разобрав свои вещи, он сейчас же сел у окна и
стал глядеть с жадным любопытством на улицу: там сновали уже туда и сюда экипажи, шли пешеходы, проехал взвод
казаков, провезли, по крайней мере на десяти лошадях, какую-то машину.
Явился как-то на зимовник молодой
казак, Иван Подкопаев, нанялся в табунщики, оказался прекрасным наездником и вскоре
стал первым помощником старика.
Казак влюбился в хозяйскую дочь, а та в него. Мать, видя их взаимность, хотела их поженить, но гордый отец мечтал ее видеть непременно за офицером, и были приезжавшие ремонтеры, которые не прочь бы жениться на богатой коннозаводчице.
Догадавшись, что сглупил свыше меры, — рассвирепел до ярости и закричал, что «не позволит отвергать бога»; что он разгонит ее «беспардонный салон без веры»; что градоначальник даже обязан верить в бога, «а
стало быть, и жена его»; что молодых людей он не потерпит; что «вам, вам, сударыня, следовало бы из собственного достоинства позаботиться о муже и стоять за его ум, даже если б он был и с плохими способностями (а я вовсе не с плохими способностями!), а между тем вы-то и есть причина, что все меня здесь презирают, вы-то их всех и настроили!..» Он кричал, что женский вопрос уничтожит, что душок этот выкурит, что нелепый праздник по подписке для гувернанток (черт их дери!) он завтра же запретит и разгонит; что первую встретившуюся гувернантку он завтра же утром выгонит из губернии «с казаком-с!».
Личнику Евгению Ситанову удалось ошеломить взбесившегося буяна ударом табурета по голове.
Казак сел на пол, его тотчас опрокинули и связали полотенцами, он
стал грызть и рвать их зубами зверя. Тогда взбесился Евгений — вскочил на стол и, прижав локти к бокам, приготовился прыгнуть на
казака; высокий, жилистый, он неизбежно раздавил бы своим прыжком грудную клетку Капендюхина, но в эту минуту около него появился Ларионыч в пальто и шапке, погрозил пальцем Ситанову и сказал мастерам, тихо и деловито...
Я
стал бегать в казармы
казаков, — они стояли около Печерской слободы.
Хаджи-Мурат сообразил по топоту крупной лошади
казака, приближающегося к нему, что он накоротко должен настигнуть его, и, взявшись правой рукой за пистолет, левой
стал слегка сдерживать своего разгорячившегося и слышавшего за собой лошадиный топот кабардинца.
Когда въехал он в крепость, начали звонить в колокола; народ снял шапки, и когда самозванец
стал сходить с лошади, при помощи двух из его
казаков, подхвативших его под руки, тогда все пали ниц.
Калмыки от
казаков во всю силу побежали на те самые места, где было скрытное калмыцкое войско, и так их навели на калмык, которые все вдруг на них,
казаков, ударили и, помянутого атамана с несколькими
казаками захватя, удержали у себя одного атамана для сего токмо, дабы тем удержанием прежде захваченных ими калмык высвободить; ибо, прочих отпустя, требовали оных своих калмычат к себе обратно; но наказной атаман ответствовал, что у них атаманов много, а без вожей им пробыть нельзя, и с тем далее в путь свой отправились; токмо на то место, где прежде с атаманом Нечаем
казаки чрез горловину Сыр-Дарьи переправлялись, не потрафили, но, прошибшись выше, угодили к Аральскому морю, где у них провианта не
стало.
Прибыв на сборное место,
становятся впереди атаман и около его несколько конных
казаков для соблюдения порядка; а за ним рядами все выехавшие багрить.
Миллер, известный своими изысканиями и сведениями в истории нашей, говорит: [В
статье «О начале и происхождении
казаков».
В сие время явились к нему пять
казаков и один солдат, которые, как уверяли, бежали из Пугачевского
стана.
Не проходило дня без перестрелок. Мятежники толпами разъезжали около городского вала и нападали на фуражиров. Пугачев несколько раз подступал под Оренбург со всеми своими силами. Но он не имел намерения взять его приступом. «Не
стану тратить людей, — говорил он сакмарским
казакам, — выморю город мором». Не раз находил он способ доставлять жителям возмутительные свои листы. Схватили в городе несколько злодеев, подосланных от самозванца; у них находили порох и фитили.
Гарнизон
стал просить за своего доброго коменданта; но яицкие
казаки, предводители мятежа, были неумолимы.
Сначала оба племени враждовали между собою, но в последствии времени вошли в дружелюбные сношения:
казаки стали получать жен из татарских улусов.