Неточные совпадения
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со
старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как
солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как
солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Оба мои дяди и приятель их, адъютант Волков, получили охоту дразнить меня: сначала военной службой, говоря, что вышел указ, по которому велено брать в
солдаты старшего сына у всех дворян.
Старший Козельцов, встретив на улице
солдата своего полка, с ним вместе направился прямо к 5-му бастиону.
В тот самый день, когда Петруха Авдеев кончался в Воздвиженском госпитале, его старик отец, жена брата, за которого он пошел в
солдаты, и дочь
старшего брата, девка-невеста, молотили овес на морозном току.
Да это уж, знаешь, такая школа: хорош жемчужок, да не знаешь, куда спрятать; и в короб не лезет и из короба не идет; с подчиненными и с
солдатами отец, равному брат, а
старшего начальства не переносит, и оно, в свою очередь, тоже его не переваривает.
Последний вызвал по именам шестнадцать человек из высшего класса, в том числе, разумеется,
старшего Княжевича, и под прикрытием вооруженных
солдат приказал отвести их в карцер.
Наскоро и голодно куснув, что было под рукою, разбрелись из любопытства и по делу: кто ушел на двор, где громили службы, кто искал поживы по дому. Для
старших оставались пустые и свободные часы, час или два, пока не разберутся в добре и не нагрузятся по телегам; по богатству экономии следовало бы остаться дольше, но, по слухам, недалеко бродили стражники и рота
солдат, приходилось торопиться.
Дознано было, что отец и
старший сын часто ездят по окрестным деревням, подговаривая мужиков сеять лён. В одну из таких поездок на Илью Артамонова напали беглые
солдаты, он убил одного из них кистенём, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному ремню, другому проломил голову, третий убежал. Исправник похвалил Артамонова за это, а молодой священник бедного Ильинского прихода наложил эпитимью за убийство — сорок ночей простоять в церкви на молитве.
Да, его гоняли всю жизнь! Гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати; гоняли попы, требуя ругу; гоняли нужда и голод; гоняли морозы и жары, дожди и засухи; гоняла промерзшая земля и злая тайга!.. Скотина идет вперед и смотрит в землю, не зная, куда ее гонят… И он также… Разве он знал, чтó поп читает в церкви и за что идет ему руга? Разве он знал, зачем и куда увели его
старшего сына, которого взяли в
солдаты, и где он умер, и где теперь лежат его бедные кости?
Скоро после Герасимова ухода
старшего женатого брата в
солдаты забрали.
— Тяжела служба-то ваша солдатская? — утирая рукавом слезы, умильно промолвила старостиха. У нее
старший сын пять годов, как в
солдаты пошел, и два года не было о нем ни слуху ни духу.
Цвибуш и Илька сидели на площадке больших десятичных весов, отдыхали и поглядывали на публику: Цвибуш на
солдат, пивших пиво, Илька рассматривала наряды. Возле них прохаживались пьяные офицеры и поглядывали на Ильку. Хорошенькая девочка им понравилась…Сначала вертелись возле нее младшие офицеры, после же попойки Илька увидала вблизи себя и
старших…За полчаса до отхода поезда
старшие и младшие офицеры сбились в кучу и, пуская в нее пьяные взоры, зашептались.
Полюбить известные достоинства в человеке для Катерины Астафьевны значило полюбить самого этого человека; она не успела пережить самых первых восторгов по поводу рассказов, которыми оживавший Форов очаровал ее, как Отелло очаровал свою Дездемону, — как уже дело было сделано: искренняя простолюдинка Катерина Астафьевна всем существом своим привязалась к дружившему с
солдатами и огрызавшемуся на
старших Филетеру Ивановичу.
Когда чуть живой от усталости, чудом избежавший смерти, Иоле очутился снова среди своих на родном берегу, первое лицо, бросившееся ему на глаза среди окруживших
солдат его батареи, было лицо
старшего брата, с застывшим на нем выражением тупого, беспросветного отчаяния.
Трое
старших, один рыжий, с коротко остриженной щетиной и съехавшей на бок кепи, другой, черный, с испорченным оспой лицом,
солдат и третий, совсем тощий, как скелет, белокурый, покуривали зловонные грошовые сигары, лежа на сене.
С
солдатами он водился мало, — со
старшим чином, хотя и младшими летами, он был холодно-почтителен, с равными, как непьющий, он имел мало случаев сходиться; но особенно он любил рекрутов и молодых
солдат: их он всегда покровительствовал, читал им наставления и помогал часто.
Один
солдат обратился к
старшему врачу полка с жалобою на боли в ногах, мешающие ходить. Наружных признаков не было, врач раскричался на
солдата и прогнал его. Младший полковой врач пошел следом за
солдатом, тщательно осмотрел его и нашел типическую, резко выраженную плоскую стопу.
Солдат был освобожден. Через несколько дней этот же младший врач присутствовал в качестве дежурного на стрельбе.
Солдаты возвращаются, один сильно отстал, как-то странно припадает на ноги. Врач спросил, что с ним.
Глаза
старшего, когда он докладывал, были странные, и он избегал взглядов. И у всех мелькнула одна мысль:
солдат не сам выскочил, а его выбросили спутники, наскучив его буйством…
Однажды под вечер к полковнику явился
старший по вагону № 4 и доложил, что один
солдат у них сильно напился пьян, бунтует, выбросил из вагона железную печку.
Однажды
старший ординатор Васильев обратился к нему с жалобою на одного
солдата команды; он, Васильев, отдал какое-то распоряжение, а
солдат в лицо ему ответил...
Утром, когда
солдат проспался, его перевели назад в теплушку. Но он тотчас же напился снова. А после обеда
старший по вагону пришел доложить, что этот самый
солдат на полном ходу поезда открыл дверь теплушки и голый выскочил наружу. Было 32° мороза; если и не разбился, то все равно замерзнет.
В другом полку нашей дивизии у
старшего врача по отношению к больным
солдатам было только два выражения: «лодыря играть», «миндаль разводить».
С ветки на ветку, с ельника на можжевельник подобралась мутная нежить, — животы в космах да в шишках, на хвостах репей, на голове шерсть колтуном. Кольцом вкруг
солдата сели, языки под мышкой, глаза лунными светляками. Один из них, попузастее, —
старший, должно быть, потому у него светлая подкова на грудях висела, — хвост свой понюхал, словно табачком затянулся, спрашивает...
Занятие это, ребята, я форменно прекращу. Всех солдаток по уездам велю в одну фатеру сбить, правильных старушек к ним, на манер
старших, приставлю. Шей, стряпай, дите свое качай, полный паек им всем от казны.
Солдаты ихние в побывку раз в полгода заявляются. Честь честью. А какая против закона выверт сделает, в гречку прыгнет, — в специальный монастырь ее на усмирение откомандировать, чтоб солдатских чистых щей дегтем не забеливала…
— Вишь ты, Ипатыч. А они, поди, тоже не венгерцы. Русские, не хуже тебя. Отдай чичас через
старшего писаря приказ, чтобы кажному
солдату утром-вечером чаю полную миску выдавали, хочь залейся. И сахару по четыре куска.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей.
Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру.
Старший артиллерийский офицер, высокий с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
— Уж не знаю с какой точки, — строго сказал
старший генерал, — знаю только то, что
солдату надо быть
солдатом, а не проповедником.
В то время, как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие-то люди что-то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел
старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что-то внизу и видел одного, замеченного им
солдата, который, порываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «братцы!» и видел еще что-то странное.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять, по одному или по два? — По два, — холодно-спокойно отвечал
старший офицер. Сделалось передвижение в рядах
солдат и заметно было, что все торопились и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтоб окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Ухмыльнулись короли, улыбнулись полковники, осклабились ротные, у
солдат — рот до ушей. Пондравилось. Стали войска по ранжиру гуськом, белые платочки в воздухе взвились. Пошла работа! Тужатся, до земли задами достигают, иные сапогами в песок врывшись, как клюковка стали… А которые
старшие, вдоль каната бегают, своих приободряют: «Не сдавай, ироды, наяривай! Еще наддай!.. Наддай, родненькие, так вас перетак…»
— Разбойники, чтò делают! — закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо
старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. — Беги к резервам, приводи ящики! — крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему
солдату.