Неточные совпадения
В кружке самом близком к невесте были ее две
сестры: Долли и
старшая, спокойная красавица Львова, приехавшая из-за границы.
— И это мне в наслаждение! И это мне не в боль, а в наслаж-дение, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, — выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол. Спавший на полу ребенок проснулся и заплакал. Мальчик в углу не выдержал, задрожал, закричал и бросился к
сестре в страшном испуге, почти в припадке.
Старшая девочка дрожала со сна, как лист.
Дети быстро пошли на окраину города, Клим подавленно молчал, шагая сзади
сестер, и сквозь тяжелый испуг свой слышал, как
старшая Сомова упрекала
сестру...
Старшая, Варя, отличалась от
сестры своей только тем, что хворала постоянно и не так часто, как Любовь, вертелась на глазах Клима.
— Да, да, это правда: был у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! — сказал помещик, обратясь к священнику. — Смирно так шло все сначала: шептал, шептал, кто его знает что,
старшим детям — только однажды девочка,
сестра их, матери и проговорись: «Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его к допросу: «Как Бога нет: как так?» Отец к архиерею ездил: перебрали тогда: всю семинарию…
Не успели мы расположиться в гостиной, как вдруг явились, вместо одной, две и даже две с половиною девицы: прежняя, потом
сестра ее, такая же зрелая дева, и еще
сестра, лет двенадцати. Ситцевое платье исчезло, вместо него появились кисейные спенсеры, с прозрачными рукавами, легкие из муслинь-де-лень юбки. Сверх того, у
старшей была синева около глаз, а у второй на носу и на лбу по прыщику; у обеих вид невинности на лице.
Как начали ученье
старшие братья и
сестры — я не помню. В то время, когда наша домашняя школа была уже в полном ходу, между мною и непосредственно предшествовавшей мне
сестрой было разницы четыре года, так что волей-неволей пришлось воспитывать меня особо.
Вторую группу составляли два брата и три сестры-погодки, и хотя
старшему брату, Степану, было уже четырнадцать лет в то время, когда
сестре Софье минуло только девять, но и первый и последняя учились у одних и тех же гувернанток.
Одним словом, для меня возобновилась та же ученическая страда, которая тяготела и над
старшими братьями и
сестрами.
Считаю, впрочем, не лишним оговориться. Болтать по-французски и по-немецки я выучился довольно рано, около
старших братьев и
сестер, и, помнится, гувернантки, в дни именин и рождений родителей, заставляли меня говорить поздравительные стихи; одни из этих стихов и теперь сохранились в моей памяти. Вот они...
Оказалось, впрочем, что я многое уже знал, прислушиваясь, в классные часы, к ученью
старших братьев и
сестер, а молитвы и заповеди с малолетства заставляли меня учить наизусть.
В этом смысле ученье мое шло даже хуже, нежели ученье
старших братьев и
сестер. Тех мучили, но в ученье их все-таки присутствовала хоть какая-нибудь последовательность, а кроме того, их было пятеро, и они имели возможность проверять друг друга. Эта проверка установлялась сама собою, по естественному ходу вещей, и несомненно помогала им. Меня не мучили, но зато и помощи я ниоткуда не имел.
Старшие брат и
сестра составляли первую группу и были уже отданы в казенные заведения.
Я опять в первый раз услыхал, что я — «воспитанный молодой человек», притом «из губернии», и это для меня была приятная новость. В это время послышалось звяканье бубенчиков. По мосту и затем мимо нас проехала небольшая тележка, запряженная круглой лошадкой; в тележке сидели обе
сестры Линдгорст, а на козлах, рядом с долговязым кучером, — их маленький брат. Младшая обернулась в нашу сторону и приветливо раскланялась.
Старшая опять надменно кивнула головой…
Экзамены кончены. Предстоит два месяца свободы и поездка в Гарный Луг. Мать с
сестрами и
старший брат поедут через несколько дней на наемных лошадях, а за нами тремя пришлют «тройку» из Гарного Луга. Мы нетерпеливо ждем.
Одним словом, Анфуса Гавриловна оказалась настоящим полководцем, хотя гость уже давно про себя прикинул в уме всех трех
сестер: младшая хоть и взяла и красотой и удалью, а еще невитое сено, икона и лопата из нее будет; средняя в самый раз, да только ленива, а растолстеет — рожать будет трудно;
старшая, пожалуй, подходящее всех будет, хоть и жидковата из себя и модничает лишнее.
День проходит, как единый час, другой день проходит, как минуточка, а на третий день стали уговаривать меньшую
сестру сестры старшие, чтоб не ворочалась она к зверю лесному, чуду морскому.
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха с невестою
сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не попало.
Сестра привыкла уважать и услуживать
старшему в доме.
Прибегают
сестры старшие, большая и середняя, подняли плач по всему дому: вишь, больно им жаль меньшой
сестры любимыя; а меньшая
сестра и виду печального не кажет, не плачет, не охает и в дальним путь неведомый собирается.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а
сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с
сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
Миницкие не замедлили приехать и привезти с собою двух
старших дочерей. Мы с сестрицей любили их, очень им обрадовались, и у нас опять составились и прежние игры, и прежние чтения. С утра до вечера мы были неразлучны с
сестрой, потому все комнатные наши занятия и забавы были у нас общие.
Эту люльку подарил покойный дедушка Зубин, когда еще родилась
старшая моя
сестра, вскоре умершая; в ней качались и я, и моя вторая сестрица.
Довольно сказать, что в колодки нашу
сестру запирала, на цепь саживала, и не за что-нибудь, сударь, такое, чтобы уж зазорно было, а просто или поклон не по чину сделала, или
старшим уваженья не отдала.
Старшим секретарем оказался рыжий Медиокритский: счастливая звезда его взошла вместе с звездою правителя канцелярии, с которым они были свояки, будучи женаты на родных
сестрах, дочерях священника Кипренского.
На вакации, перед поступлением в Александровское училище, Алексей Александров, живший все лето в Химках, поехал погостить на неделю к
старшей своей
сестре Соне, поселившейся для деревенского отдыха в подмосковном большом селе Краскове, в котором сладкогласные мужики зимою промышляли воровством, а в теплые месяцы сдавали москвичам свои избы, порою о двух и даже о трех этажах.
Они оба такие же, как были:
старший, горбоносый, с длинными волосами, приятен и, кажется, добрый; младший, Виктор, остался с тем же лошадиным лицом и в таких же веснушках. Их мать —
сестра моей бабушки — очень сердита и криклива.
Старший — женат, жена у него пышная, белая, как пшеничный хлеб, у нее большие глаза, очень темные.
— Растереть да бросить, — вот и Варвара твоя. Она и мои
сестры — это, брат, две большие разницы. Бойкие барышни, живые, — любую возьми, не даст заснуть. Да и молодые, — самая
старшая втрое моложе твоей Варвары.
— Конечно, станет, — уверенно сказал Передонов, — братья с
сестрами всегда ссорятся. Когда я маленьким был, так всегда своим
сестрам пакостил: маленьких бил, а
старшим одежду портил.
«Стыдно? А тебе какое дело? Ты — кто?
Сестра старшая али мать мне? Чужая ты!»
Торговал он в Софии, имел сношения с Россией;
сестра его, родная тетка Инсарова, до сих пор живет в Киеве, замужем за
старшим учителем истории в тамошней гимназии.
Итак, через день назначено было ехать к Александре Степановне и она с своим башкиролюбивым супругом отправилась накануне в свою Каратаевку и пригласила, с позволенья отца,
старшую и младшую
сестру; а Елизавета Степановна осталась дома под предлогом, что у ней больной муж лежит в Бугуруслане, а собственно для назидательных бесед с стариками.
С самым напряженным вниманием и нежностью ухаживала Софья Николавна за больным отцом, присматривала попечительно за тремя братьями и двумя
сестрами и даже позаботилась, о воспитании
старших; она нашла возможность приискать учителей для своих братьев от одной с ней матери, Сергея и Александра, из которых первому было двенадцать, а другому десять лет: она отыскала для них какого-то предоброго француза Вильме, заброшенного судьбою в Уфу, и какого-то полуученого малоросса В.-ского, сосланного туда же за неудавшиеся плутни.
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то судьбами попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все
сестры» — так говорил про него сам отец.
Плодом этой преступной связи и был Зотушка, нисколько не походивший на своего
старшего брата Гордея и на
сестру Алену.
Тут находились оба тестя и обе тещи двух
старших сыновей Глеба, Петра и Василия; были крестовые и троюродные братья и
сестры тетки Анны, находились кумовья, деверья, шурины, сваты и даже самые дальнейшие родственники Глеба — такие родственники, которых рыбак не видал по целым годам.
Дома он пошел к
сестре. Нина Федоровна была еще крепка на вид и производила впечатление хорошо сложенной, сильной женщины, но резкая бледность делала ее похожей на мертвую, особенно когда она, как теперь, лежала на спине, с закрытыми глазами; возле нее сидела ее
старшая дочь, Саша, десяти лет, и читала ей что-то из своей хрестоматии.
И страшное значение всех этих примет было уже известно детям;
старшая девочка, Саша, худенькая брюнетка, сидела за столом неподвижно, и лицо у нее было испуганное, скорбное, а младшая, Лида, семи лет, полная блондинка, стояла возле
сестры и смотрела на огонь исподлобья.
— Ты послушай меня, как
сестру твою
старшую…
Рядом с Жервезой, также на коленях, с сложенными на груди ручонками, стояла десятилетняя
сестра Жервезиного мужа, и слева опять на коленях же помещался ее
старший сын.
Старшей ее
сестре Юлии было полных девятнадцать лет.
Старший сын ее обыкновенно оставался дома с мужниной
сестрою, десятилетней девочкой Аделиной, а младшего она всегда брала с собой, и ребенок или сладко спал, убаюкиваемый тихою тряскою тележки, или при всей красоте природы с аппетитом сосал материно молоко, хлопал ее полненькой ручонкой по смуглой груди и улыбался, зазирая из-под косынки на черные глаза своей кормилицы.
Чтобы не так было грустно матери моей возвращаться домой, по настоянию отца взяли с собой мою любимую
старшую сестрицу; брата и меньшую
сестру оставили в Аксакове с тетушкой Евгенией Степановной.
— Когда Княжевичи жили в Уфе, то мы видались очень часто, и мы с
сестрой игрывали вместе с их
старшими сыновьями, Дмитрием и Александром, которые также были тут и которых я не скоро узнал; но когда мать все это мне напомнила и растолковала, то я вдруг закричал: «Ах, маменька, так это те Княжевичи, которые учили меня бить лбом грецкие орехи!» Восклицание мое возбудило общий смех.
Отца своего Маничка Норк не помнила, потому что осталась после него грудным ребенком: он умер, когда еще
старшей Маниной
сестре, Берте Ивановне, шел всего только шестой год от роду.
Тяжко было Вадиму смотреть на них, он вскочил и пошел к другой кибитке: она была совершенно раскрыта, и в ней были две девушки, две
старшие дочери несчастного боярина. Первая сидела и поддерживала голову
сестры, которая лежала у ней на коленах; их волосы были растрепаны, перси обнажены, одежды изорваны… толпа веселых казаков осыпала их обидными похвалами, обидными насмешками… они однако не смели подойти к старику: его строгий, пронзительный взор поражал их дикие сердца непонятным страхом.
Они, семеро, шли все вместе; впереди прихрамывал Алексей, ведя жену под руку, за ним Яков с матерью и
сестрой Татьяной, потом шёл Мирон с доктором; сзади всех шагал в мягких сапогах Артамонов
старший.
По смерти главы семейства и
старшей его
сестры имение перешло к меньшой — Клавдии Иваницкой. Впоследствии я видел Клавдию Гавриловну у нашей матери в гостях, но я ее встретил в первый раз в Троицын день на Ядрине в церкви.
Перечисляя федоровских гостей, с которыми мне впоследствии приходилось часто встречаться, начну с дам. Старики Префацкие нередко отпускали гостить к брату двух дочерей своих:
старшую Камиллу, брюнетку среднего роста с замечательно черными глазами, ресницами и бровями, с золотистым загаром лица и ярким румянцем. Это была очень любезная девушка, но уступавшая младшей своей
сестре Юлии, или, как ее называли, Юльце, в резвой шаловливости и необычайной грации и легкости в танцах.
Старик, очевидно, передал заведывание хозяйством в руки
старшего сына Дмитрия Михайловича, который по временам тоже приезжал к нам в гости и нередко с двумя
сестрами смолянками: Анной и Варварой Михайловнами.