Неточные совпадения
В могилках наши прадеды,
На
печках деды
старыеИ в зыбках дети малые —
Все ваше, все господское!
— Есть у меня знакомый телеграфист, учит меня в шахматы играть. Знаменито играет. Не
старый еще, лет сорок, что ли, а лыс, как вот
печка. Он мне сказал о бабах: «Из вежливости говорится — баба, а ежели честно сказать — раба. По закону естества полагается ей родить, а она предпочитает блудить».
— Что мне делается; живу, как
старый кот на
печке. Только вот ноги проклятые не слушают. Другой раз точно на чужих ногах идешь… Ей-богу! Опять, тоже вот идешь по ровному месту, а левая нога начнет задирать и начнет задирать. Вроде как подымаешься по лестнице.
Вообще вся его жизнь представляла собой как бы непрерывное и притом бессвязное сновидение. Даже когда он настоящим манером спал, то видел сны, соответствующие его должности. Либо
печку топит, либо за стулом у
старого барина во время обеда стоит с тарелкой под мышкой, либо комнату метет. По временам случалось, что вдруг среди ночи он вскочит, схватит спросонок кочергу и начнет в холодной
печке мешать.
Но всему есть конец. Наступает конец и для Аннушкиных вольностей. Чу! со стороны села слышится колокольчик, сначала слабо, потом явственнее и явственнее. Это едет матушка. С ее приездом все приходит в
старый порядок. Девичья наполняется исключительно жужжанием веретен; Аннушка, словно заживо замуравленная, усаживается в боковушке за
печку и дремлет.
В углу гостиной, у
печки, в креслах, сидела маленькая старушка, еще с виду не то чтоб очень
старая, даже с довольно здоровым, приятным и круглым лицом, но уже совершенно седая и (с первого взгляда заключить было можно) впавшая в совершенное детство.
Когда сноха проснулась и затопила
печку, Ганна накинула на плечи
старый жупан и торопливо вышла из ворот: стадо уже угнали в лес, и только проспавшие хозяйки гнали своих коровенок.
Здесь доктор открыл осторожно трубу, сунул в
печку все принесенное им из погреба и, набив туда еще несколько
старых араповских корректур, сжег все это и самым тщательным образом перемешал пепел с печною золою.
Он показал пальцем за
печку, где стоял на полу бюст Пушкина, приобретенный как-то Ромашовым у захожего разносчика. Этот бюст, кстати, изображавший, несмотря на надпись на нем,
старого еврейского маклера, а не великого русского поэта, был так уродливо сработан, так засижен мухами и так намозолил Ромашову глаза, что он действительно приказал на днях Гайнану выбросить его на двор.
Отперла заветную шкатулку, вынула оттуда
старую перчатку Копорьева и бросила ее в топившуюся
печку.
Точно то же и тут. Выкормил-выпоил
старый Кузьма своих коршунов и полез на
печку умирать. Сколько уж лет он мрет, и всё окончания этому умиранию нет. Кости да кожа, ноги мозжат, всего знобит, спину до ран пролежал, и когда-то когда влезет к нему на печь молодуха и обрядит его.
Она спрятала и карты. Через час Евсей опять сидел уже на
старом месте, между столом и
печкой.
В избе между тем при появлении проезжих в малом и
старом населении ее произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от
печки к стене, появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже в ситцевом сарафане; усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его, кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший в зыбке, открыл свои большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь; на голбце же в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка ребятишек.
— И что будто бы однажды пьяный сторож, который за
печкой лежал, крикнул вам: «Что ты,
старый хрыч, тут бормочешь?», а вы, не расслышав и думая, что это богородица с вами заговорила, откликнулись ей: «А-сь, мать-пресвятая богородица, а-сь?..» Правда?
Старая Мануйлиха стала после моего выздоровления так несносно брюзглива, встречала меня с такой откровенной злобой и, покамест я сидел в хате, с таким шумным ожесточением двигала горшками в
печке, что мы с Олесей предпочли сходиться каждый вечер в лесу… И величественная зеленая прелесть бора, как драгоценная оправа, украшала нашу безмятежную любовь.
— Не знаю… Может, есть, — ответил Ярмола с прежним равнодушием и опять нагнулся к
печке. —
Старые люди говорят, что были когда-то… Может, и неправда…
— Ну так как же, мол, ты мне говоришь, что никого нет? Я даже знаю этого Локоткова. (Это, если вы помните, тот самый мой
старый товарищ, что в гимназии француза дразнил и в
печки сало кидал.) Ты, — приказываю, — вели-ка мне завтра дрожки заложить: я к нему съезжу.
В комнате было мертвое молчание, прерываемое лишь то тихим и робким, то громким и азартным чириканьем сверчка где-то за
старою панелью теплой
печки.
Если вы не боитесь ожечься о крапиву, то пойдемте по узкой тропинке, ведущей к флигелю, и посмотрим, что делается внутри. Отворив первую дверь, мы входим в сени. Здесь у стен и около
печки навалены целые горы больничного хлама. Матрацы,
старые изодранные халаты, панталоны, рубахи с синими полосками, никуда не годная, истасканная обувь — вся эта рвань свалена в кучи, перемята, спуталась, гниет и издает удушливый запах.
Несмотря на заманчивое плесканье рыбы, которая с приближением вечера начинала играть, покрывая зеркальную поверхность Оки разбегающимися кругами,
старый рыбак ни разу не обернулся поглядеть на реку. Молча приплелся он в избу, молча лег на
печку. В ответ на замечание тетушки Анны, которая присоветовала было ему подкрепить себя лапшою, Глеб произнес нетерпеливо...
Глаза
старого рыбака были закрыты; он не спал, однако ж, морщинки, которые то набегали, то сглаживались на высоком лбу его, движение губ и бровей, ускоренное дыхание ясно свидетельствовали присутствие мысли; в душе его должна была происходить сильная борьба. Мало-помалу лицо его успокоилось; дыхание сделалось ровнее; он точно заснул. По прошествии некоторого времени с
печки снова послышался его голос. Глеб подозвал жену и сказал, чтобы его перенесли на лавку к окну.
И вот они трое повернулись к Оксане. Один
старый Богдан сел в углу на лавке, свесил чуприну, сидит, пока пан чего не прикажет. А Оксана в углу у
печки стала, глаза опустила, сама раскраснелась вся, как тот мак середь ячменю. Ох, видно, чуяла небóга, что из-за нее лихо будет. Вот тоже скажу тебе, хлопче: уже если три человека на одну бабу смотрят, то от этого никогда добра не бывает — непременно до чуба дело дойдет, коли не хуже. Я ж это знаю, потому что сам видел.
На широкой кушетке, подобрав под себя ноги и вертя в руках новую французскую брошюру, расположилась хозяйка; у окна за пяльцами сидели: с одной стороны дочь Дарьи Михайловны, а с другой m-lle Boncourt [м-ль Бонкур (фр.).] — гувернантка,
старая и сухая дева лет шестидесяти, с накладкой черных волос под разноцветным чепцом и хлопчатой бумагой в ушах; в углу, возле двери, поместился Басистов и читал газету, подле него Петя и Ваня играли в шашки, а прислонясь к
печке и заложив руки за спину, стоял господин небольшого роста, взъерошенный и седой, с смуглым лицом и беглыми черными глазками — некто Африкан Семеныч Пигасов.
В конце первого взвода, близ железной
печки, разлеглись на нарах головами друг к другу трое
старых солдат и поют вполголоса, но с большим чувством и с видимым удовольствием вольную, «свою», деревенскую песню.
Теперича, другое-иное время, народ видит, что он под окошечком сидит, лапотки поковыривает али так около
печки кряхтит, стряпает тоже кое-что про себя; а как кто, сударь, подъехал, он калитку отпер и в голбец сейчас спрятался; ты, примерно, в избу идешь, а он оттоль из голбца и лезет: седой,
старый, бородища нечесаная; волосищи на голове, как овин, нос красный, голосище сиплый.
Три мужика, кухарка и
старый повар (на
печке).
Театр представляет внутренность людской кухни. Мужики, раздевшись и запотев, сидят у стола и пьют чай. Федор Иваныч с сигарой на другом конце сцены. На
печке старый повар, не видный первые четыре явления.
Три мужика, кухарка, Федор Иваныч. Таня,
старый повар (на
печке). Леонид Федорович и барыня.
Старый повар (с
печки). Это правильно, верно!
Три мужика, Таня, Федор Иваныч, кухарка и
старый повар (на
печке). Картина. Все стоят долго молча.
Три мужика, Семен и
старый повар (на
печке).
Старый повар на
печке кашляет.
Три мужика, кухарка,
старый повар (на
печке). Входят Сахатов и Василий Леонидыч. У Сахатова в руках ложка чайная.
Молчит Чапурин. Хмурится, кусает нижнюю губу и слегка почесывает затылок. Начинает понимать, что проходимцы его обошли, что он, стыдно сказать, ровно малый ребенок поверил россказням паломника… Но как сознаться?.. Друг-приятель — Колышкин, и тому как сказать, что плуты
старого воробья на кривых объехали? Не три тысячи, тридцать бы в
печку кинул, только б не сознаться, как его ровно Филю в лапти обули.
Был мальчик, звали его Филипп. Пошли раз все ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать сказала ему: куда ты, Филипок, собрался? — В школу. — Ты еще мал, не ходи, — и мать оставила его дома. Ребята ушли в школу. Отец еще с утра уехал в лес, мать ушла на поденную работу. Остались в избе Филипок да бабушка на
печке. Стало Филипку скучно одному, бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял
старую, отцовскую и пошел в школу.
Мы вошли. Катра с острым любопытством медленно оглядывала кровать Алексея,
печку с полуоткрытою заслонкою, за которою виднелись сор и бумага. На гвоздике у двери висел
старый пиджак Алексея, теперь сиротливо-ненужный. Катра смотрела на дверь.
Старая-престарая женщина, повязанная платком, как крестьянка, возилась около
печки.