Неточные совпадения
Он зажег свечу и осторожно встал и пошел к
зеркалу и
стал смотреть свое лицо и волосы.
У ней было дорожное зеркальце в мешочке, и ей хотелось достать его; но, посмотрев на спины кучера и покачивавшегося конторщика, она почувствовала, что ей будет совестно, если кто-нибудь из них оглянется, и не
стала доставать
зеркала.
Уже начинал было он полнеть и приходить в те круглые и приличные формы, в каких читатель застал его при заключении с ним знакомства, и уже не раз, поглядывая в
зеркало, подумывал он о многом приятном: о бабенке, о детской, и улыбка следовала за такими мыслями; но теперь, когда он взглянул на себя как-то ненароком в
зеркало, не мог не вскрикнуть: «Мать ты моя пресвятая! какой же я
стал гадкий!» И после долго не хотел смотреться.
Чичиков великодушно расплатился с портным и, оставшись один,
стал рассматривать себя на досуге в
зеркале, как артист с эстетическим чувством и con amore.
Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть;
Но
стало страшно вдруг Татьяне…
И я — при мысли о Светлане
Мне
стало страшно — так и быть…
С Татьяной нам не ворожить.
Татьяна поясок шелковый
Сняла, разделась и в постель
Легла. Над нею вьется Лель,
А под подушкою пуховой
Девичье
зеркало лежит.
Утихло всё. Татьяна спит.
— Подумаю, — тихо ответил Клим. Все уже было не интересно и не нужно — Варавка, редактор, дождь и гром. Некая сила, поднимая, влекла наверх. Когда он вышел в прихожую,
зеркало показало ему побледневшее лицо, сухое и сердитое. Он снял очки, крепко растерев ладонями щеки, нашел, что лицо
стало мягче, лиричнее.
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет,
становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что люди делали, говорили, отражалось в нем, как на поверхности
зеркала.
Вбежал Гапон. Теперь, прилично остриженный и умытый, он
стал похож на цыгана. Посмотрев на всех в комнате и на себя в
зеркале, он произнес решительно, угрожающе...
Без него в комнате
стало лучше. Клим, стоя у окна, ощипывал листья бегонии и морщился, подавленный гневом, унижением. Услыхав в прихожей голос Варавки, он тотчас вышел к нему; стоя перед
зеркалом, Варавка расчесывал гребенкой лисью бороду и делал гримасы...
Закурил папиросу и
стал пускать струи дыма в
зеркало, сизоватый дым на секунды стирал лицо и, кудряво расползаясь по стеклу, снова показывал мертвые кружочки очков, хрящеватый нос, тонкие губы и острую кисточку темненькой бороды.
Солнце, освещая пыль в воздухе, окрашивало его в розоватый цвет, на розоватом
зеркале озера явились две гряды перистых облаков, распростертых в небе, точно гигантские крылья невидимой птицы, и, вплывая в отражения этих облаков, лебеди
становились почти невидимы.
Комната
стала похожа на аквариум, в голубоватой мгле шумно плескались бесформенные люди, блестело и звенело стекло, из
зеркала выглядывали странные лица.
— Милая, — прошептал Клим в
зеркало, не находя в себе ни радости, ни гордости, не чувствуя, что Лидия
стала ближе ему, и не понимая, как надобно вести себя, что следует говорить. Он видел, что ошибся, — Лидия смотрит на себя не с испугом, а вопросительно, с изумлением. Он подошел к ней, обнял.
На диване было неудобно, жестко, болел бок, ныли кости плеча. Самгин решил перебраться в спальню, осторожно попробовал встать, — резкая боль рванула плечо, ноги подогнулись. Держась за косяк двери, он подождал, пока боль притихла, прошел в спальню, посмотрел в
зеркало: левая щека отвратительно опухла, прикрыв глаз, лицо казалось пьяным и, потеряв какую-то свою черту,
стало обидно похоже на лицо регистратора в окружном суде, человека, которого часто одолевали флюсы.
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в кости висков. Дома он с минуту рассматривал в
зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших волосах, отметил, что щеки
стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка уже не идет, лучше сбрить ее.
Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит на стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой ниже пояса.
— Развлекается! Ой, какая она
стала… отчаянная! Ты ее не узнаешь. Вроде солдатки-вдовы, есть такие в деревнях. Но красива — неописуемо! Мужчин около нее — толпа. Она с Лидой скоро приедут, ты знаешь? — Она встала, посмотрела в
зеркало. — Надо умыться. Где это?
Самгин вздрогнул, ему показалось, что рядом с ним стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный в холодной плоскости
зеркала. На него сосредоточенно смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам очков, глаза мыслителя. Он прищурил их, глаза
стали нормальнее. Сняв очки и протирая их, он снова подумал о людях, которые обещают создать «мир на земле и в человецех благоволение», затем, кстати, вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к столу и начал записывать свои мысли.
Он сам был искренно удивлен резкостью и определенностью этой оценки, он никогда еще не думал в таком тоне, и это сразу приподняло, выпрямило его. Взглянув в
зеркало, он увидал, что смоченные волосы, высохнув, лежат гладко и этим обнаруживают, как мало их и как они
стали редки. Он взял щетку, старательно взбил их, но, и более пышные, они все-таки заставили его подумать...
Из-за границы Варавка вернулся помолодевшим, еще более насмешливо веселым; он
стал как будто легче, но на ходу топал ногами сильнее и часто останавливался перед
зеркалом, любуясь своей бородой, подстриженной так, что ее сходство с лисьим хвостом
стало заметней.
Дым в
зеркале стал гуще, перекрасился в сероватый, и было непонятно — почему? Папироса едва курилась. Дым краснел, а затем под одной из полок вспыхнул острый, красный огонь, — это могло быть отражением лучей солнца.
— Затем выбегает в соседнюю комнату,
становится на руки, как молодой негодяй, ходит на руках и сам на себя в низок
зеркала смотрит. Но — позвольте! Ему — тридцать четыре года, бородка солидная и даже седые височки. Да-с! Спрашивают… спрашиваю его: «Очень хорошо, Яковлев, а зачем же ты вверх ногами ходил?» — «Этого, говорит, я вам объяснить не могу, но такая у меня примета и привычка, чтобы после успеха в деле пожить минуточку вниз головою».
— Боюсь зависти: ваше счастье будет для меня
зеркалом, где я все буду видеть свою горькую и убитую жизнь; а ведь уж я жить иначе не
стану, не могу.
Он
стал перед
зеркалом, долго поправлял галстук, долго улыбался, глядел на щеку, нет ли там следа горячего поцелуя Ольги.
Ему представилось, как он сидит в летний вечер на террасе, за чайным столом, под непроницаемым для солнца навесом деревьев, с длинной трубкой, и лениво втягивает в себя дым, задумчиво наслаждаясь открывающимся из-за деревьев видом, прохладой, тишиной; а вдали желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк и румянит гладкий, как
зеркало, пруд; с полей восходит пар;
становится прохладно, наступают сумерки, крестьяне толпами идут домой.
Она засмеялась и
стала собирать в симметрию цветы, потом опять подошла к
зеркалу.
Наконец она вышла, причесанная, одетая, в шумящем платье. Она, не глядя на него,
стала у
зеркала и надевала браслет.
Затем вздохнул всею грудью, опять постоял, рассеянно подошел к
зеркалу в простенке, правою рукой приподнял немного красную повязку со лба и
стал разглядывать свои синяки и болячки, которые еще не прошли.
За последние четыре дня река хорошо замерзла. Лед был ровный, гладкий и блестел как
зеркало. Вследствие образования донного льда и во время ледостава вода в реке поднялась выше своего уровня и заполнила все протоки. Это позволило нам сокращать путь и идти напрямик, минуя извилины реки и такие места, где лед
стал торосом.
Слышу, перед
зеркалом стала, значит, волоса пригладить.
Тут села она на лавку и снова взглянула в
зеркало и
стала поправлять на голове свои косы. Взглянула на шею, на новую сорочку, вышитую шелком, и тонкое чувство самодовольствия выразилось на устах, на свежих ланитах и отсветилось в очах.
Вотчим был строг со мной, неразговорчив с матерью, он всё посвистывал, кашлял, а после обеда
становился перед
зеркалом и заботливо, долго ковырял лучинкой в неровных зубах. Всё чаще он ссорился с матерью, сердито говорил ей «вы» — это выканье отчаянно возмущало меня. Во время ссор он всегда плотно прикрывал дверь в кухню, видимо, не желая, чтоб я слышал его слова, но я все-таки вслушивался в звуки его глуховатого баса.
Утром, перед тем как встать в угол к образам, он долго умывался, потом, аккуратно одетый, тщательно причесывал рыжие волосы, оправлял бородку и, осмотрев себя в
зеркало, одернув рубаху, заправив черную косынку за жилет, осторожно, точно крадучись, шел к образам.
Становился он всегда на один и тот же сучок половицы, подобный лошадиному глазу, с минуту стоял молча, опустив голову, вытянув руки вдоль тела, как солдат. Потом, прямой и тонкий, внушительно говорил...
Генерал довольно легко выскочил из кареты; в сенях перед
зеркалом он еще раз поправил маленьким гребешком свой хохолок и
стал взбираться на лестницу.
Катишь почти знала, что она не хороша собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на себя смотреть во весь рост… перед этим трюмо теперь она сняла с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете,
стала примеривать себе на голову цветы, и при этом так и этак поводила головой, делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив себя по лядвее рукою, начала маршировать перед
зеркалом и даже приговаривала при этом: «Раз, два, раз, два!» Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности.
Плоскость
стала объемом, телом, миром, и это внутри
зеркала — внутри вас — солнце, и вихрь от винта аэро, и ваши дрожащие губы, и еще чьи-то.
Когда Калинович, облекшись предварительно тоже в новое и очень хорошее белье, надел фрачную пару с высокоприличным при ней жилетом, то, посмотревшись в
зеркало, почувствовал себя, без преувеличения, как бы обновленным человеком; самый опытный глаз, при этой наружности, не заметил бы в нем ничего провинциального: довольно уже редкие волосы, бледного цвета, с желтоватым отливом лицо; худощавый, стройный
стан; приличные манеры — словом, как будто с детских еще лет водили его в живописных кафтанчиках гулять по Невскому, учили потом танцевать чрез посредство какого-нибудь мсье Пьеро, а потом отдали в университет не столько для умственного образования, сколько для усовершенствования в хороших манерах, чего, как мы знаем, совершенно не было, но что вложено в него было самой уж, видно, природой.
— С чего ты это взял? Из чего я
стану себе портить кровь? и не думал сердиться. Я только хотел разыграть роль медведя в басне «Мартышка и
зеркало». [Мартышка и
зеркало. — Имеется в виду басня И.А. Крылова «
Зеркало и Обезьяна»] Что, ведь искусно разыграл? Лиза, а?
Потом, как мне ни совестно было показывать слишком большую радость, я не удержался, пошел в конюшню и каретный сарай, посмотрел Красавчика, Кузьму и дрожки, потом снова вернулся и
стал ходить по комнатам, поглядывая в
зеркала и рассчитывая деньги в кармане и все так же счастливо улыбаясь.
Когда он проснулся, то прежде всего, наскоро одевшись, подошел к
зеркалу и
стал опять закручивать усы кверху, что делало его совсем не похожим на прежнего Дыму. Потом, едва поздоровавшись с Матвеем, подошел к ирландцу Падди и
стал разговаривать с ним, видимо, гордясь его знакомством и как будто даже щеголяя перед Матвеем своими развязными манерами. Матвею казалось, однако, что остальные американцы глядят на Дыму с улыбкой.
И бедный человек пошел дальше. Сапоги его блестели, как
зеркало, но на душе
стало еще темнее…
Минут через пять сапоги Матвея
стали, как
зеркало.
Поглядев на себя в
зеркало, он привычным движеньем старческих рук подвил виски и хохол и поправил крест, аксельбанты и большие с вензелями эполеты и, слабо шагая плохо повинующимися старческими ногами,
стал подниматься вверх по ковру отлогой лестницы.
Сухобаев поднял голову и
стал смотреть в
зеркало, приглаживая рыжеватые волосы на голове, а Никон, закинув руки за шею, улыбался, говоря...
Встречая в
зеркале своё отражение, он видел, что лицо у него растерянное и унылое, глаза смотрят виновато, ему
становилось жалко себя и обидно, он хмурился, оглядываясь, как бы ища, за что бы взяться, чем сорвать с души серую, липкую паутину.
Ирина посмотрела на себя в
зеркало через плечо, чуть согнувши
стан.
Градобоев. А если он… а если ты
станешь еще разговаривать, так видишь. (Показывает костыль). Пошел прочь! (Увидав 3-го мещанина). А, друг любезный, ты здесь! Долги платить — денег нет, а на пьянство есть: вексель на тебя другой год за
зеркалом торчит, заплесневел давно, а ты пьянствуешь. Ступай в сени, дожидайся! Вот я тебе вексель-то на спину положу, да костылем и
стану взыскание производить.
Порою, останавливаясь перед
зеркалом, она с грустью рассматривала полное, свежее лицо с темными кругами около глаз, и ей
становилось жаль себя: жизнь обходит, забывает ее в стороне где-то.
Одна за другой в голове девушки рождались унылые думы, смущали и мучили ее. Охваченная нервным настроением, близкая к отчаянию и едва сдерживая слезы, она все-таки, хотя и полусознательно, но точно исполнила все указания отца: убрала стол старинным серебром, надела шелковое платье цвета
стали и, сидя перед
зеркалом,
стала вдевать в уши огромные изумруды — фамильную драгоценность князей Грузинских, оставшуюся у Маякина в закладе вместе со множеством других редких вещей.
И,
став перед цельным
зеркалом посреди комнаты, он начал поворачиваться в своем новом костюме, любуясь собою сам и заставляя любоваться исподтишка улыбавшихся над ним княгиню, дьяконицу, Ольгу Федотовну и Патрикея…
Итак (да простят читатели некоторые повторения в нашей
статье: они необходимы),"
Зеркало Пенкоснимательности"утверждает, что лучшие сроки для платежа налогов суть те, которые издавна установлены законом.