Неточные совпадения
Подсели на лестницу и остальные двое, один — седобородый, толстый, одетый солидно, с широким, желтым и незначительным лицом, с длинным, белым носом; другой — маленький, костлявый, в полушубке, с босыми чугунными ногами, в картузе, надвинутом на глаза так низко, что
виден был только красный, тупой нос, редкие усы, толстая дряблая губа и ржавая бороденка. Все четверо они осматривали Самгина так пристально, что ему
стало неловко, захотелось уйти. Но усатый, сдув пепел с папиросы, строго спросил...
Затем он неожиданно подумал, что каждый из людей в вагоне, в поезде, в мире замкнут в клетку хозяйственных, в сущности — животных интересов; каждому из них сквозь прутья клетки мир
виден правильно разлинованным, и, когда какая-нибудь сила извне погнет линии прутьев, — мир воспринимается искаженным. И отсюда драма. Но это была чужая мысль: «Чижи в клетках», — вспомнились слова Марины,
стало неприятно, что о клетках выдумал не сам он.
«Разумеется, вперед: к Галлоперскому маяку, — отвечает дед, — уж, чай, и
виден!» Вследствие этого на столе чаще
стала появляться солонина; состаревшиеся от морских треволнений куры и утки и поросята, выросшие до степени свиней, поступили в число тонких блюд.
Наконец и двигаться
стало невмочь. Ее усадили в кресло, неподалеку от окна, из которого был
виден палисадник и сквозь чащу акаций мелькала избушка Золотухиной, обложили подушками и для послуг приставили ее любимую горничную.
Приятности, загрубевшие хотя от зноя и холода, но прелестны без покрова хитрости; красота юности в полном блеске, в устах улыбка или смех сердечный; а от него
виден становился ряд зубов белее чистейшей слоновой кости.
В первый день напала на меня тоска, увеличившая мое лихорадочное состояние, но потом я
стал спокойнее и целые дни играл, а иногда читал книжку с сестрицей, беспрестанно подбегая, хоть на минуту, к окнам, из которых
виден был весь разлив полой воды, затопившей огород и половину сада.
Она смеялась. Но мне ясно был
виден ее нижний скорбный треугольник: две глубоких складки от углов рта к носу. И почему-то от этих складок мне
стало ясно: тот, двоякоизогнутый, сутулый и крылоухий — обнимал ее — такую… Он…
Теперь он
стал весь
виден: очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине; лет ему, должно быть, было около тридцати, тридцати пяти.
— Это дом Герцена. (Позднее я выяснил, что В.В. Назаревский ошибся: дом А.И. Герцена был не здесь, а в Старо-Конюшенном переулке.) Этот сад, который
виден из окон, — его сад, и мы сидим в том самом кабинете, где он писал свои
статьи.
Мало-помалу глаз Максима
стал привыкать к полумраку и различать другие подробности храма: над царскими дверьми
виден был спаситель в силах, с херувимами и серафимами, а над ним шестнадцать владычных праздников.
Верба не верба, а все-таки был
виден наш обычай, и у Матвея
стало теплее на сердце…
Манило за город, на зелёные холмы, под песни жаворонков, на реку и в лес, празднично нарядный.
Стали собираться в саду, около бани, под пышным навесом берёз, за столом, у самовара, а иногда — по воскресеньям — уходили далеко в поле, за овраги, на возвышенность, прозванную Мышиный Горб, — оттуда был
виден весь город, он казался написанным на земле ласковыми красками, и однажды Сеня Комаровский, поглядев на него с усмешечкой, сказал...
— Да, очень! — поддакнул Оленин, стараясь казаться равнодушным. — На таких праздниках, — прибавил он, — меня всегда удивляет, отчего так, вследствие того, что нынче, например, пятнадцатое число, вдруг все люди
стали довольны и веселы? На всем
виден праздник. И глаза, и лица, и голоса, и движения, и одежда, и воздух, и солнце, — всё праздничное. А у нас уже нет праздников.
Едва мы подошли к углу, как Дюрок посмотрел назад и остановился. Я
стал тоже смотреть. Скоро из ворот вышел Варрен. Мы спрятались за углом, так что он нас не видел, а сам был
виден нам через ограду, сквозь ветви. Варрен посмотрел в обе стороны и быстро направился через мостик поперек оврага к поднимающемуся на той стороне переулку.
Затем ее
стали подымать, и под простыней был
виден гигантский провал — треть ее тела мы оставили в операционной.
На селе известно
стало, что я с тестем не в ладу живу,
стал народ поласковее глядеть на меня. Сам же я от радостей моих мягче
стал, да и Ольга добра сердцем была — захотелось мне расплатиться с мужиками по возможности. Начал я маленько мирволить им: тому поможешь, этого прикроешь. А в деревне — как за стеклом, каждый твой взмах руки
виден всем. Злится Титов...
Далеко впереди еле были видны ветряные мельницы села Мироносицкого, справа тянулся и потом исчезал далеко за селом ряд холмов, и оба они знали, что это берег реки, там луга, зеленые ивы, усадьбы, и если
стать на один из холмов, то оттуда видно такое же громадное поле, телеграф и поезд, который издали похож на ползущую гусеницу, а в ясную погоду оттуда бывает
виден даже город.
Недолго Измаил стоял:
Вздохнуть коню он только дал,
Взглянул, и ринулся, и смял
Врагов, и путь за ним кровавый
Меж их рядами
виден стал!
В саду росли одни только дубы; они
стали распускаться только недавно, так что теперь сквозь молодую листву
виден был весь сад с его эстрадой, столиками, качелями, видны были все вороньи гнезда, похожие на большие шапки.
Медвежий след издалека был
виден. Видно было, как шел медведь, как местами по брюхо проваливался и выворачивал снег. Мы шли сначала в виду от следа, крупным лесом; а потом, как пошел след в мелкий ельник, Демьян остановился. «Надо, — говорит, — бросать след. Должно быть, здесь ляжет. Присаживаться
стал — на снегу видно. Пойдем прочь от следа и круг дадим. Только тише надо, не кричать, не кашлять, а то спугнешь».
Собачий лай
становился все громче и громче,
стало видимо, что путники подъезжают к какой-то деревне. Вот наконец и прясла околицы, виднеется и строенье. В крайней большой, но запущенной избе
виден огонь. К той избе и подъехали. Никифор постучал в ворота и громким голосом кликнул...
Версты две след был
виден ясно; потом заметна
стала только маленькая неровность под полозьями, а скоро уже я решительно не мог узнать, след ли это или просто наметенный слой снега.
Он сидел в своем кресле перед столом, заваленным книгами, и не исчез, как тогда, но остался. Сквозь опущенные драпри в комнату пробивался красноватый свет, но ничего не освещал, и он был едва
виден. Я сел в стороне от него на диване и начал ждать. В комнате было тихо, а оттуда приносился ровный гул, трещание чего-то падающего и отдельные крики. И они приближались. И багровый свет
становился все сильнее, и я уже видел в кресле его: черный, чугунный профиль, очерченный узкой красною полосой.