Неточные совпадения
Он сидел на кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени и, сдерживая дыхание от напряжения мысли, думал. Но чем более он напрягал мысль, тем только яснее ему
становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство ― то, что придет смерть, и всё кончится, что ничего и не стоило начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это
ужасно, но это так.
Бывало, он меня не замечает, а я стою у двери и думаю: «Бедный, бедный старик! Нас много, мы играем, нам весело, а он — один-одинешенек, и никто-то его не приласкает. Правду он говорит, что он сирота. И история его жизни какая ужасная! Я помню, как он рассказывал ее Николаю —
ужасно быть в его положении!» И так жалко
станет, что, бывало, подойдешь к нему, возьмешь за руку и скажешь: «Lieber [Милый (нем.).] Карл Иваныч!» Он любил, когда я ему говорил так; всегда приласкает, и видно, что растроган.
«Денег? Каких денег? — думал Раскольников, — но…
стало быть, уж наверно не то!» И он вздрогнул от радости. Ему
стало вдруг
ужасно, невыразимо легко. Все с плеч слетело.
Он перекрестился несколько раз. Соня схватила свой платок и накинула его на голову. Это был зеленый драдедамовый платок, вероятно тот самый, про который упоминал тогда Мармеладов, «фамильный». У Раскольникова мелькнула об этом мысль, но он не спросил. Действительно, он уже сам
стал чувствовать, что
ужасно рассеян и как-то безобразно встревожен. Он испугался этого. Его вдруг поразило и то, что Соня хочет уйти вместе с ним.
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то Заметов тоже чуть не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он
ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и
стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
Стараясь развязать снурок и оборотясь к окну, к свету (все окна у ней были заперты, несмотря на духоту), она на несколько секунд совсем его оставила и
стала к нему задом. Он расстегнул пальто и высвободил топор из петли, но еще не вынул совсем, а только придерживал правою рукой под одеждой. Руки его были
ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, все более немели и деревенели. Он боялся, что выпустит и уронит топор… вдруг голова его как бы закружилась.
Смешливая Катерина Ивановна не вытерпела и
ужасно расхохоталась, так что Амалия Ивановна
стала уже терять последнее терпение и едва крепилась.
Ну, так я тебе говорю, что на этом «вопросе» я промучился
ужасно долго, так что
ужасно стыдно мне
стало, когда я, наконец, догадался (вдруг как-то), что не только его не покоробило бы, но даже и в голову бы ему не пришло, что это не монументально… и даже не понял бы он совсем: чего тут коробиться?
Он бросил скамейку и пошел, почти побежал; он хотел было поворотить назад, к дому, но домой идти ему
стало вдруг
ужасно противно: там-то, в углу, в этом-то ужасном шкафу и созревало все это вот уже более месяца, и он пошел куда глаза глядят.
Вот то-то детки:
Им бал, а батюшка таскайся на поклон;
Танцовщики
ужасно стали редки!..
Он камер-юнкер?
Во мне зашевелилось чувство досады. Мне показалось все это
ужасно обидно, и я почувствовал долг и призвание
стать выше человека со стекляшками.
— Ты не знаешь, это правда, что Алина поступила в оперетку и что она вообще
стала доступной женщиной. Да? Это —
ужасно! Подумай — кто мог ожидать этого от нее!
«В самом деле, сирени вянут! — думал он. — Зачем это письмо? К чему я не спал всю ночь, писал утром? Вот теперь, как
стало на душе опять покойно (он зевнул)…
ужасно спать хочется. А если б письма не было, и ничего б этого не было: она бы не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее, глядели друг на друга, говорили о счастье. И сегодня бы так же и завтра…» Он зевнул во весь рот.
Если б Колумб перед открытием Америки
стал рассказывать свою идею другим, я убежден, что его бы
ужасно долго не поняли.
— А мне так кажется, что это
ужасно смешно… на иной взгляд… то есть, разумеется, не на собственный мой. Тем более что я Долгорукий, а не Версилов. А если вы говорите мне неправду или чтоб как-нибудь смягчить из приличий светского лоска, то,
стало быть, вы меня и во всем остальном обманываете?
Когда он ездил на конфирмацию, то к нему приехал аббат Риго поздравить с первым причастием, и оба кинулись в слезах друг другу на шею, и аббат Риго
стал его
ужасно прижимать к своей груди, с разными жестами.
Поражало меня тоже, что он больше любил сам приходить ко мне, так что я наконец
ужасно редко
стал ходить к маме, в неделю раз, не больше, особенно в самое последнее время, когда я уж совсем завертелся.
— Ну вот, распилить можно было, — начал я хмуриться; мне
ужасно стало досадно и стыдно перед Версиловым; но он слушал с видимым удовольствием. Я понимал, что и он рад был хозяину, потому что тоже стыдился со мной, я видел это; мне, помню, было даже это как бы трогательно от него.
Да и сказано было так мельком, небрежно, спокойно и после весьма скучного сеанса, потому что во все время, как я у ней был вчера, я почему-то был как сбитый с толку: сидел, мямлил и не знал, что сказать, злился и робел
ужасно, а она куда-то собиралась, как вышло после, и видимо была рада, когда я
стал уходить.
Под конец я
стал горько плакать, но все продолжал говорить и
ужасно много выпил.
Стемнело наконец совсем; я
стал перед образом и начал молиться, только скоро-скоро, я торопился; захватил узелок и на цыпочках пошел с скрипучей нашей лестницы,
ужасно боясь, чтобы не услыхала меня из кухни Агафья.
— Ну, вот, вот, — обрадовался хозяин, ничего не заметивший и
ужасно боявшийся, как и всегда эти рассказчики, что его
станут сбивать вопросами, — только как раз подходит один мещанин, и еще молодой, ну, знаете, русский человек, бородка клином, в долгополом кафтане, и чуть ли не хмельной немножко… впрочем, нет, не хмельной-с.
Князь испугался и
стал уверять, что я
ужасно много служил, что я буду еще больше служить и что пятьдесят рублей так ничтожно, что он мне, напротив, еще прибавит, потому что он обязан, и что он сам рядился с Татьяной Павловной, но «непростительно все позабыл».
— Но Боже, какая это была проделка! Послушайте, она дала мне все это высказать при третьем лице, при Татьяне Павловне; та,
стало быть, все слышала, что я давеча говорил! Это… это
ужасно даже вообразить!
По крайней мере он из-за своего волнения ни о чем меня дорогой не расспрашивал. Мне
стало даже оскорбительно, что он так уверен во мне и даже не подозревает во мне недоверчивости; мне казалось, что в нем глупая мысль, что он мне смеет по-прежнему приказывать. «И к тому же он
ужасно необразован», — подумал я, вступая в ресторан.
Но веселы мы
стали вдруг
ужасно не от вина: мы выпили всего по два бокала.
Помню, мы
стали под конец
ужасно веселы.
«Два месяца! Это
ужасно!» — в отчаянии возразил я. «Может быть, и полтора», — утешил кто-то. «Ну нет: сей год Лена не
станет рано, — говорили другие, — осень теплая и ранний снежок выпадал — это верный знак, что зимний путь нескоро установится…»
Нехлюдов слушал и вместе с тем оглядывал и низкую койку с соломенным тюфяком, и окно с толстой железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо и фигуру несчастного, изуродованного мужика в котах и халате, и ему всё
становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы было правда то, что рассказывал этот добродушный человек, — так было
ужасно думать, что могли люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить человека и, одев его в арестантскую одежду, посадить в это ужасное место.
Она давно уже, еще с прошлого раза, заметила, что Алеша ее конфузится и старается не смотреть на нее, и вот это ее
ужасно стало забавлять.
Отец же, бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший («много, дескать, молчит и много про себя рассуждает»), скоро кончил, однако же, тем, что
стал его
ужасно часто обнимать и целовать, не далее как через две какие-нибудь недели, правда с пьяными слезами, в хмельной чувствительности, но видно, что полюбив его искренно и глубоко и так, как никогда, конечно, не удавалось такому, как он, никого любить…
Мите же вдруг, он помнил это,
ужасно любопытны
стали его большие перстни, один аметистовый, а другой какой-то ярко-желтый, прозрачный и такого прекрасного блеска.
Стало быть, несколько часов, это много,
ужасно много!
Посещения мальчиков ей сначала не понравились и только сердили ее, но потом веселые крики и рассказы детей
стали развлекать и ее и до того под конец ей понравились, что, перестань ходить эти мальчики, она бы затосковала
ужасно.
И она вдруг, не выдержав, закрыла лицо рукой и рассмеялась
ужасно, неудержимо, своим длинным, нервным, сотрясающимся и неслышным смехом. Старец выслушал ее улыбаясь и с нежностью благословил; когда же она
стала целовать его руку, то вдруг прижала ее к глазам своим и заплакала...
Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы,
став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать — так
ужасно им
станет под конец быть свободными!
— Сейчас покажу. Вчера получила — вчера и прочла. Вот здесь в газете «Слухи», в петербургской. Эти «Слухи»
стали издаваться с нынешнего года, я
ужасно люблю слухи, и подписалась, и вот себе на голову: вот они какие оказались слухи. Вот здесь, вот в этом месте, читайте.
Знаете, Lise, это
ужасно как тяжело для обиженного человека, когда все на него
станут смотреть его благодетелями… я это слышал, мне это старец говорил.
Теперь же был
ужасно заинтересован, потому что Коля объяснил, что идет «сам по себе», и была тут,
стало быть, непременно какая-то загадка в том, что Коля вдруг вздумал теперь и именно сегодня идти.
— Скажите, Карамазов, вы
ужасно меня презираете? — отрезал вдруг Коля и весь вытянулся пред Алешей, как бы
став в позицию. — Сделайте одолжение, без обиняков.
Перед вечером первый раз появилась мошка. Местные старожилы называют ее гнусом. Уссурийская мошка — истинный бич тайги. После ее укуса сразу открывается кровоточивая ранка. Она
ужасно зудит, и, чем больше расчесывать ее, тем зуд
становится сильнее. Когда мошки много, ни на минуту нельзя снять сетку с лица. Мошка слепит глаза, забивается в волосы, уши, забивается в рукава и нестерпимо кусает шею. Лицо опухает, как при рожистом воспалении.
Дерсу
ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем китайцам
стать на работу и приказал казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
Он повиновался молча. Вошел в свою комнату, сел опять за свой письменный стол, у которого сидел такой спокойный, такой довольный за четверть часа перед тем, взял опять перо… «В такие-то минуты и надобно уметь владеть собою; у меня есть воля, — и все пройдет… пройдет»… А перо, без его ведома, писало среди какой-то
статьи: «перенесет ли? —
ужасно, — счастье погибло»…
Я не
стану описывать остальное время, проведенное у тетеньки, но помню, что мне
ужасно не хотелось ехать. Наутро после Петрова дня меня собрали, снабдили всякого рода съестным и гостинцами, благословили и отправили.
Аня. Приезжаем в Париж, там холодно, снег. По-французски говорю я
ужасно. Мама живет на пятом этаже, прихожу к ней, у нее какие-то французы, дамы, старый патер с книжкой, и накурено, неуютно. Мне вдруг
стало жаль мамы, так жаль, я обняла ее голову, сжала руками и не могу выпустить. Мама потом все ласкалась, плакала…
Все заметили, что после своего недавнего припадочного смеха она вдруг
стала даже угрюма, брюзглива и раздражительна; тем не менее упрямо и деспотично стояла на своей невозможной прихоти. Афанасий Иванович страдал
ужасно. Бесил его и Иван Федорович: он сидел за шампанским как ни в чем не бывало и даже, может быть, рассчитывал рассказать что-нибудь, в свою очередь.
В каких подробностях состояло дело — неизвестно, но только за Ганю (вообразите себе это!), и даже
ужасно ссорятся,
стало быть, что-то важное.
— Во-первых, я вам не «милостивый государь», а во-вторых, я вам никакого объяснения давать не намерен, — резко ответил
ужасно разгорячившийся Иван Федорович, встал с места и, не говоря ни слова, отошел к выходу с террасы и
стал на верхней ступеньке, спиной к публике, — в величайшем негодовании на Лизавету Прокофьевну, даже и теперь не думавшую трогаться с своего места.
Сестры на нетерпеливые расспросы мамаши отвечали очень подробно, и, во-первых, что «ровно ничего, кажется, без нее не случилось», что князь приходил, что Аглая долго к нему не выходила, с полчаса, потом вышла, и, как вышла, тотчас же предложила князю играть в шахматы; что в шахматы князь и ступить не умеет, и Аглая его тотчас же победила;
стала очень весела и
ужасно стыдила князя за его неуменье,
ужасно смеялась над ним, так что на князя жалко
стало смотреть.
Стали мы наконец выходить из комнаты, я дверь нарочно отпертою и оставляю; он таки поколебался, хотел что-то сказать, вероятно, за бумажник с такими деньгами испугался, но
ужасно вдруг рассердился и ничего не сказал-с; двух шагов по улице не прошли, он меня бросил и ушел в другую сторону.