Неточные совпадения
Борьба была
тяжела. Цвет лица Веры Павловны
стал бледен. Но, по наружности, она была совершенно спокойна, старалась даже казаться веселою, это даже удавалось ей почти без перерывов. Но если никто не замечал ничего, а бледность приписывали какому-нибудь легкому нездоровью, то ведь не Лопухову же было это думать и не видеть, да ведь он и так знал, ему и смотреть-то было нечего.
— Эк ведь мы! — засмеялся он вдруг, совершенно опомнившись. — Извини, брат, меня, когда у меня голова так
тяжела, как теперь, и эта болезнь… я совсем, совсем
становлюсь такой рассеянный и смешной. Я вовсе не об этом и спросить-то хотел… не помню о чем. Прощай…
Федор Иваныч, с своей стороны, не скучал, хотя жизнь подчас
тяжела становилась у него на плечах, —
тяжела, потому что пуста.
Александров польщен и сразу
становится важным. Но только — как груба и
тяжела эта огромная путаница вожжей.
Уж
тяжела стала я, и ослабели крылья, и перья потускнели…
«Ага! Так ты меня затем крепко обнимаешь, чтобы в карман мне незаметно залезть?» — мысленно говорил он Татьяне Власьевне. И тут же решил, пустив в оборот все свои деньги, выкупить магазин у сожительницы, порвать связь с нею. Решить это ему было легко. Татьяна Власьевна и раньше казалась ему лишней в его жизни, и за последнее время она
становилась даже
тяжела ему. Он не мог привыкнуть к её ласкам и однажды прямо в глаза сказал ей...
— Ты гляди, бабочка, не
тяжела ли сама-то
стала? — спросила Домна, пристально глядя на Настю.
По незнанию России и по своему чистому младенческому легковерию Бенни думал, что,
стало быть, таковы повсюду нравы в России и что несносная невоспитанность Ничипоренки
тяжела только для него, человека нерусского, а русским людям она всем нисколько не противна, и вдруг, повсеместно, такое разочарование!
Кучер ударил по лошадям, и коляска с шумом выехала в поле. Эльчанинову
стало легче; как бы тяжелое бремя спало у него с души; минута расставанья была скорей досадна ему, чем
тяжела.
Бывало, я искал могучею душой
Забот, трудов, глубоких ощущений,
В страданиях мой пробуждался гений
И весело боролся я с судьбой;
И был я горд, и силен, и свободен,
На жизнь глядел, как на игрушку я,
И в злобе был я благороден,
И жалость не смешна казалася моя,
Но час пришел — и я упал, — ничтожный,
Безумец, безоружен против мук и зла;
Добро, как счастие, мне
стало невозможно.
И месть, как жизнь, мне
тяжела…
Самолюбие, сознание человеческого своего достоинства, чувство долга, наконец, не позволяют мне смалодушничать, бросить все, признать себя побежденным и бежать отсюда; я еще борюсь пока и буду бороться, но борьба подчас чересчур уже
тяжела становится —
тяжела потому, что бесцельна, потому что этим донкихотским боем с ветряными мельницами только свое я, свое самолюбие тешишь, а в результате бокам твоим все же больно!
А Патапа Максимыча дочка Прасковья Патаповна
тяжела, на сносях, а зятька ихнего Таифа не одобряет: был-де архиерейский посол, а
стал собачий мосол — от одного берега отстал, к другому не пристал.
— Смирны очень. Это верно-с. Ну, я пойду, пора… Голова
тяжела стала…
Он охотно согласился со мной и
стал описывать, как
тяжела и ответственна должность учителя, как трудно искоренить в мальчике наклонность к злу и суеверию, заставить его мыслить самостоятельно и честно, внушить ему истинную религию, идею личности, свободы и проч.
Не успела она заснуть, как ее разбудила горничная… Княжна приказала ей отправить письмо на почту и
стала одеваться. Голова ее страшно была
тяжела. В виски стучало. Она почувствовала себя лучше, лишь усевшись в экипаж.
Вдруг граф Иосиф Янович почувствовал, что молодая девушка холодеет в его объятиях и
становится как-то неестественно
тяжела. Он вздрогнул, поглядел ей в глаза и, в свою очередь,
стал бледен как полотно. Он понял. Он находился в объятиях трупа. Княжна умерла.
Следователь
стал писать. Писал он около часу. Гиршфельд сидел неподвижно, голова его была страшно
тяжела; в виски стучало: перед глазами то появлялись, то исчезали какие-то зеленые круги. Наконец следователь кончил писать и
стал читать написанное. Это было постановление об его аресте.
Затея ее в первую минуту показалась Мигурскому неисполнимой, но к концу дня, когда она с такой страстью и уверенностью убеждала его, он
стал соглашаться с нею. Кроме того, он был склонен согласиться еще и потому, что наказание за неудавшийся побег, такое же наказание, как то, про которое рассказывал Росоловский, падало на него, Мигурского, успех же освобождал ее, а он видел, как после смерти детей
тяжела ей была жизнь здесь.