Неточные совпадения
И с тем неуменьем, с тою нескладностью разговора, которые так знал Константин, он, опять оглядывая всех,
стал рассказывать брату историю Крицкого: как его выгнали из университета зa то, что он завел общество вспоможения бедным студентам и воскресные школы, и как потом он поступил в
народную школу учителем, и как его оттуда также выгнали, и как потом судили за что-то.
Металлическим тенорком и в манере человека, привыкшего говорить много, Корвин
стал доказывать необходимость организации
народных хоров, оркестров, певческих обществ.
Ему казалось, что он весь запылился, выпачкан липкой паутиной; встряхиваясь, он ощупывал костюм, ловя на нем какие-то невидимые соринки, потом, вспомнив, что, по
народному поверью, так «обирают» себя люди перед смертью, глубоко сунул руки в карманы брюк, — от этого
стало неловко идти, точно он связал себя. И, со стороны глядя, смешон, должно быть, человек, который шагает одиноко по безлюдной окраине, — шагает, сунув руки в карманы, наблюдая судороги своей тени, маленький, плоский, серый, — в очках.
Люди
стали по реям и проводили нас, по-прежнему, троекратным «ура»; разноцветные флаги опять в одно мгновение развязались и пали на снасти, как внезапно брошенная сверху куча цветов. Музыка заиграла
народный гимн. Впечатление было все то же, что и в первый раз. Я ждал с нетерпением салюта: это была новость. Мне хотелось видеть, что японцы?
К концу вечера магистр в синих очках, побранивши Кольцова за то, что он оставил
народный костюм, вдруг
стал говорить о знаменитом «Письме» Чаадаева и заключил пошлую речь, сказанную тем докторальным тоном, который сам по себе вызывает на насмешку, следующими словами...
Пока оно было в несчастном положении и соединялось с светлой закраиной аристократии для защиты своей веры, для завоевания своих прав, оно было исполнено величия и поэзии. Но этого
стало ненадолго, и Санчо Панса, завладев местом и запросто развалясь на просторе, дал себе полную волю и потерял свой
народный юмор, свой здравый смысл; вульгарная сторона его натуры взяла верх.
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали
народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из генералов всех русских армий
стал при мне говорить о войне.
И этот лозунг
стал боевым кличем во всех студенческих выступлениях. Особенно грозно прозвучал он в Московском университете в 1905 году, когда студенчество слилось с рабочими в университетских аудиториях, открывшихся тогда впервые для
народных сходок. Здесь этот лозунг сверкал и в речах и на знаменах и исчез только тогда, когда исчезло самодержавие.
Лишь в конце 70-х годов, когда образовалась партия
Народной Воли, социалистическое движение
становится политическим и переходит к террористической борьбе.
Раньше обоготворяли человека-папу и человека-цезаря и этим изменяли Богу, потом
стали обоготворять всех людей, человечество,
народную волю, изменяли Богу во имя той же человеческой власти — народовластия.
Отщепленной от
народного целого интеллигенции всего мира поверилось, что она окончательно вступила в третий фазис развития, окончательно освободилась от пережитков прошлого, что знанием для нее исчерпывается восприятие мира и сознательное отношение к миру, что все человечество тогда лишь
станет на высоту самосознания, когда вырвет из своей души семя веры и отдастся гордому, самодержавному, всесильному знанию.
Не
стану беседовать с вами об этом
народном горе, тогда несказанно меня поразившем: оно слишком тесно связано с жгучими оскорблениями, которые невыразимо должны были отравлять последние месяцы жизни Пушкина.
— Я вовсе не злая по натуре женщина, — заговорила она, — но, ей-богу, выхожу из себя, когда слышу, что тут происходит. Вообрази себе, какой-то там один из важных особ
стал обвинять министра
народного просвещения, что что-то такое было напечатано. Тот и возражает на это: «Помилуйте, говорит, да это в евангелии сказано!..» Вдруг этот господин говорит: «Так неужели, говорит, вы думаете, что евангелия не следовало бы запретить, если бы оно не было так распространено!»
Больше всего мысль его останавливалась на «Юлии и Ромео» Шекспира — на пьесе, в которой бы непременно
стал играть и Неведомов, потому что ее можно было бы поставить в его щегольском переводе, и, кроме того, он отлично бы сыграл Лоренцо, монаха; а потом — взять какую-нибудь
народную вещь, хоть «Филатку и Мирошку» [«Филатка и Морошка» — водевиль в одном действии П.Г.Григорьева, впервые поставлен в 1831 году.], дать эти роля Петину и Замину и посмотреть, что они из них сделают.
То же самое должно сказать и о горохах. И прежние мужицкие горохи были плохие, и нынешние мужицкие горохи плохие. Идеал гороха представлял собою крупный и полный помещичий горох, которого нынче нет, потому что помещик уехал на теплые воды. Но идеал этот жив еще в
народной памяти, и вот, под обаянием его, скупщик восклицает: «Нет нынче горохов! слаб
стал народ!» Но погодите! имейте терпение! Придет Карл Иваныч и таких горохов представит, каких и во сне не снилось помещикам!
Народное недовольство росло. Милан, запутанный банками, попал в зависимость Австрии,
стал проводить ее политику.
Потому, когда я пожаловался на него, государь чрезвычайно разгневался; но тут на помощь к Фотию не замедлили явиться разные друзья мои: Аракчеев [Аракчеев Алексей Андреевич (1769—1834) — временщик, обладавший в конце царствования Александра I почти неограниченной властью.], Уваров [Уваров Сергей Семенович (1786—1855) — министр
народного просвещения с 1833 года.], Шишков [Шишков Александр Семенович (1754—1841) — адмирал, писатель, президент Российской академии, министр
народного просвещения с 1824 по 1828 год.], вкупе с девой Анной, и
стали всевозможными путями доводить до сведения государя, будто бы ходящие по городу толки о том, что нельзя же оставлять министром духовных дел человека, который проклят анафемой.
В этой надежде приехал он в свое место и начал вредить. Вредит год, вредит другой.
Народное продовольствие — прекратил,
народное здравие — упразднил, письмена — сжег и пепел по ветру развеял. На третий год
стал себя проверять — что за чудо! — надо бы, по-настоящему, вверенному краю уж процвести, а он даже остепеняться не начинал! Как ошеломил он с первого абцуга обывателей, так с тех пор они распахня рот и ходят…
Слово за слово, и житье-бытье зулусов открылось перед нами как на ладони. И финансы, и полиция, и юстиция, и пути сообщения, и
народное просвещение — все у них есть в изобилии, но только все не настоящее, а лучше, чем настоящее. Оставалось,
стало быть, разрешить вопрос: каким же образом страна, столь благоустроенная и цветущая, и притом имея такого полководца, как Редедя, так легко поддалась горсти англичан? Но и на этот вопрос Редедя ответил вполне удовлетворительно.
— И все-таки извините меня, а я этого понять не могу! — не унимался Глумов, — как же это так? ни истории, ни современных законодательств, ни
народных обычаев — так-таки ничего?
Стало быть, что вам придет в голову, то вы и пишете?
Затем следовала большая передовая
статья, в которой развивалась мысль, что по случаю предстоящих праздников пасхи предстоит усиленный спрос на яйца, что несомненно сообщит
народной промышленности новый толчок.
Приехал он в свое место и начал вредить. Вредит год, вредит другой.
Народное продовольствие — прекратил,
народное здравие — уничтожил, науки — сжег и пепел по ветру развеял. Только на третий год
стал он себя поверять: надо бы, по-настоящему, вверенному краю уж процвести, а он словно и остепеняться еще не начинал…
Всю остальную дорогу мы шли уже с связанными руками, так как население, по мере приближения к городу,
становилось гуще, и урядник, ввиду
народного возбуждения, не смел уже допустить никаких послаблений. Везде на нас стекались смотреть; везде при нашем появлении кричали: сицилистов ведут! а в одной деревне даже хотели нас судить
народным судом, то есть утопить в пруде…
И тут,
стало быть, либеральное начальство явилось нашим защитником против
народной немезиды, им же, впрочем, по недоумению возбужденной.
Рядом с ним
стал пришедший попозже инспектор
народных училищ, Сергей Потапович Богданов, старик с коричневым глупым лицом, на котором постоянно было такое выражение, как будто он хотел объяснить кому-то что-то такое, чего еще и сам никак не мог понять. Никого так легко нельзя было удивить или испугать, как Богданова: чуть услышит что-нибудь новое или тревожное, и уже лоб его наморщивается от внутреннего болезненного усилия, и изо рта вылетают беспорядочные, смятенные восклицания.
— Вы всё со мной согласны! даже тошно
становится, — заметил Фома. — Скажу вам откровенно, Павел Семеныч, — продолжал он после некоторого молчания, снова обращаясь к Обноскину, — если я и уважаю за что бессмертного Карамзина, то это не за историю, не за «Марфу Посадницу», не за «Старую и новую Россию», а именно за то, что он написал «Фрола Силина»: это высокий эпос! это произведение чисто
народное и не умрет во веки веков! Высочайший эпос!
Глухой шепот пробежал по толпе; передние
стали пятиться назад, задние полезли вперед, следуя
народной пословице: «на людях и смерть красна», каждый прижимался к своему соседу, и, несмотря на ужасную тесноту, один Кирша вышел вперед.
Первая его пьеса появилась в 1847 году; известно, что с того времени до последних годов даже лучшие наши авторы почти потеряли след естественных стремлений
народных и даже
стали сомневаться в их существовании, а если иногда и чувствовали их веяние, то очень слабо, неопределенно, только в каких-нибудь частных случаях и, за немногими исключениями, почти никогда не умели найти для них истинного и приличного выражения.
Составилось нечто вроде
народного суда. Савоська
стал допрашивать Маришку, как было дело, но она только утирала рукавом грязного понитка [Пониток — здесь: верхняя одежда из полушерстяного домотканого сукна.] окровавленное избитое лицо с крупным синяком под одним глазом и не могла произнести ни одного слова.
Беркутов. Положим, что между ними есть люди и неглупые, но ведь у вас только могут они занять опытность, знание жизни
народной и нужд здешнего края. Нет, если б я
стал служить здесь…
Когда война
становится национальною, то все права
народные теряют свою силу.
Не говоря о других сторонах жизни
народной, при Алексее Михайловиче
стали бояться влияния иностранцев даже в религиозном отношении.
Эта мысль, составившая содержание нашей прошедшей
статьи, ожидает еще обширной фактической разработки; но мы не сомневаемся, что чем более
станем мы сводить факты
народной жизни за вторую половину XVII и первую четверть XVIII века, тем яснее будет выказываться соответствие между ними, вместо представляющегося на первый раз противоречия.
Из неизвестных авторов подписывались буквами, кроме вышеназванных: Н. М. и товарищи, под стихами «
Народный обед» (ч. II, ст. VI); С. — под стихотворением «Городская жизнь», подражание немецкому (ч. II, ст. XIV); С. С. — под
статьей «Маскерад» (ч. XI, ст. XVII); этому же автору принадлежит
статья «Прогулка» (ч. VI, ст. XV); В. С. — под
статьями «Волк и Лисица», басня (ч. XIV, ст. I); «Ночь», стихотворение (ст. VII); «Клеант» (ст. VIII); «Подражание английскому «Зрителю»«(ч. XV, ст. VI); «Некоторые рассуждения о смехе» (ч. XV, ст. V); Ва. Сев. — под одою «На кротость» (ч. XIV, ст. IX); М. С. — под письмом к «Татарскому мурзе» (ч. V, ст. I) и под стансами на учреждение Российской академии (ч. IX, ст. IV); X. X. — под стихами «Модное остроумие» (ч.
Когда под влиянием революционного натиска
народных масс, возмущенных социальной политикой реакционной власти и ее неспособностью организовать сопротивление вторгшимся пруссакам, император был низложен и была провозглашена республика, Гамбетта
стал министром внутренних дел в т. н. «правительстве национальной обороны».
Если бы мы думали, что литература вообще ничего не может значить в
народной жизни, то мы всякое писание считали бы бесполезным и, конечно, не
стали бы сами писать того, что пишем.
Но чтобы быть поэтом истинно
народным, надо больше: надо проникнуться
народным духом, прожить его жизнью,
стать вровень с ним, отбросить все предрассудки сословий, книжного учения и пр., прочувствовать все тем простым чувством, каким обладает народ, — этого Пушкину недоставало.
Г. Милюков, к сожалению, не сделал этого, и потому его
статья о
народной поэзии русской не имеет окончательной полноты.
С самого начала, не понявши
народного характера, она
стала совершенно чуждою народности русской и заключалась в тесной сфере своих схоластических определений.
Основная форма заговора, говорит Л. Н. Веселовский, [Блок имеет в виду
статью А. Н. Веселовского «Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля» («Журнал министерства
народного просвещения», 1898, март, стр. 51–54).] была двучленная, стихотворная или смешанная с прозаическими партиями; в первом члене параллели — призывалось божество, демоническая сила на помощь человеку; когда-то это божество или демон совершили чудесное исцеление, спасли или оградили; какое-нибудь действие их напоминалось типически; во втором члене — являлся человек, жаждущий такого же чуда, спасения, повторения сверхъестественного акта.
Заклинания
стали доступны нам благодаря своему утилитарному характеру, — огромное число их вошло в область
народной медицины; потому самое богатое собрание примет, оберегов, причитаний, заговоров и отреченных молитв находится в лечебниках и травниках.
Один из интереснейших примеров длинного путешествия заклинаний — заговоры от лихорадки, исследованные А. Н. Веселовским [А. Н. Веселовский Разыскания в области русского духовного стиха,
статья VI — «Духовные сюжеты в литературе и
народной поэзии румын».
Узнавши лучше, чем прежде, подлинные
народные песни, писатели наши
стали несколько более приближаться к ним и в своих подражаниях.
Но когда мало-помалу распространились и утвердились у нас более правильные понятия о поэзии вообще, тогда оставили предубеждение против
народных песен,
стали их собирать и даже подражать им.
С течением времени понятия о том, что можно считать прекрасным в поэзии, несколько изменились, в
народных песнях признали действительные их достоинства и
стали по всей России собирать их.
— По новгородским законам женщинам не дано было права выступать на
народных собраниях.] но предки мои были друзья Вадимовы, я родилась в
стане воинском под звуком оружия, отец, супруг мой погибли, сражаясь за Новгород.
На другой день Новгород представил вместе и грозную деятельность воинского
стана и великолепие
народного пиршества, данного Марфою в знак ее семейственной радости.
А что он ничего другого не в состоянии был понять в «
Народных рассказах», так это опять совершенно естественно, и весьма странен был бы тот, кто
стал бы ожидать от него такого понимания.
Чтобы облегчить им этот трудный процесс, мы пробовали в этой
статье анализировать некоторые, наиболее любопытные, черты
народной жизни, представленные в «
Народных рассказах» очень живо и ярко, но, при беглом и поверхностном чтении, могшие не возбудить в читателях того внимания, какого они заслуживают.
Образ жизни его изменился; ученые филологические труды прекратились; другие люди
стали посещать его; другие мысли и заботы наполняли его ум и душу, и живое воспоминание только что разыгранной исполинской драмы, в которой сам он был важным действующим лицом и двигателем
народного духа святой Руси, — подавило его прежние интересы; но он встретил меня и брата с прежним радушием и с видимым удовольствием; Дарья Алексевна — также.