Неточные совпадения
«Да нынче что? Четвертый абонемент… Егор с женою там и мать, вероятно. Это значит — весь Петербург там. Теперь она вошла, сняла шубку и вышла на свет. Тушкевич, Яшвин, княжна Варвара… — представлял он
себе — Что ж я-то? Или я боюсь или
передал покровительство над ней Тушкевичу? Как ни смотри — глупо, глупо… И зачем она
ставит меня в это положение?» сказал он, махнув рукой.
Катерина Ивановна взяла Лидочку, сняла со стула мальчика и, отойдя в угол к печке, стала на колени, а детей
поставила на колени
перед собой.
Этого она ни за что не скажет ему: молод он, пожалуй, зазнается, а она покажет ему внимание иначе, по-своему, не
ставя себя в затруднительное положение
перед внуком и не давая ему торжества.
У него даже мелькнула мысль
передать ей, конечно в приличной и доступной ей степени и форме, всю длинную исповедь своих увлечений,
поставить на неведомую ей высоту Беловодову, облить ее блеском красоты, женской прелести, так, чтобы бедная Вера почувствовала
себя просто Сандрильоной [Золушкой (фр. Cendrillon).]
перед ней, и потом поведать о том, как и эта красота жила только неделю в его воображении.
— Борис Павлович хотел сделать
перед обедом моцион, вероятно, зашел далеко и тем самым
поставил себя в некоторого рода невозможность поспеть… — начал оправдывать его Тит Никоныч.
И когда совсем готовый, населенный и просвещенный край, некогда темный, неизвестный, предстанет
перед изумленным человечеством, требуя
себе имени и прав, пусть тогда допрашивается история о тех, кто воздвиг это здание, и так же не допытается, как не допыталась, кто
поставил пирамиды в пустыне.
Они не сделали этого, даже мешали делать это другим только потому, что они видели
перед собой не людей и свои обязанности
перед ними, а службу и ее требования, которые они
ставили выше требований человеческих отношений.
Он почти постоянно, если можно так выразиться, экзаменовал Малек-Аделя; уезжал на нем куда-нибудь подальше в поле и
ставил его на пробу; или уходил украдкой в конюшню, запирал за
собою дверь и, ставши
перед самой головой коня, заглядывал ему в глаза, спрашивал шепотом: «Ты ли это?
То, что он предложил войти к нему не через дверь, а через окно, еще более подняло его в моих глазах. Он сел на ящик,
поставил меня
перед собой, отодвинул, придвинул снова и наконец спросил негромко...
Перед отъездом Михалевич еще долго беседовал с Лаврецким, пророчил ему гибель, если он не очнется, умолял его серьезно заняться бытом своих крестьян,
ставил себя в пример, говоря, что он очистился в горниле бед, — и тут же несколько раз назвал
себя счастливым человеком, сравнил
себя с птицей небесной, с лилией долины…
…Я так высоко
перед собой, то есть
перед мужчиной,
ставлю женщину, что никогда не позволю
себе думать, чтоб она могла быть виновата. Это изящное создание всеми обречено на жертвы, а я в этом случае хочу быть исключением. Поклоняюсь ей и буду поклоняться. Это не слова, а глубокое убеждение, в котором все сильнее и сильнее убеждаюсь…
Прошла минута, две, пять, Розанов с Лизою перешепнулись и послали Помаду нанять первый экипаж, как в это же мгновение сияющий голиаф
поставил перед Полинькой ребенка, опять высоко подняв локоть, сорвал с
себя шляпу, опять сказал с насмешливою важностью: «же ву салю, мадам» и, закрутив ус, пошел по дорожке.
Однако философские открытия, которые я делал, чрезвычайно льстили моему самолюбию: я часто воображал
себя великим человеком, открывающим для блага всего человечества новые истины, и с гордым сознанием своего достоинства смотрел на остальных смертных; но, странно, приходя в столкновение с этими смертными, я робел
перед каждым, и чем выше
ставил себя в собственном мнении, тем менее был способен с другими не только выказывать сознание собственного достоинства, но не мог даже привыкнуть не стыдиться за каждое свое самое простое слово и движение.
И мамаша очень плакала, и все меня целовала, и крестила в дорогу и богу молилась, и меня с
собой на колени
перед образом
поставила и хоть очень была больна, но вышла меня провожать к воротам, и когда я оглядывалась, она все стояла и глядела на меня, как я иду…
Ужели зрелища этого бессильного отчаяния не достаточно, чтоб всмотреться несколько пристальнее в эту спутанную жизнь? чтоб спросить
себя: «Что же, наконец, скомкало и спутало ее? что сделало этого человека так глубоко неспособным к какому-либо противодействию? что
поставило его в тупик
перед самым простым явлением, потому только, что это простое явление вышло из размеров рутинной колеи?»
Она не торопясь подошла к лавке и села, осторожно, медленно, точно боясь что-то порвать в
себе. Память, разбуженная острым предчувствием беды, дважды
поставила перед нею этого человека — один раз в поле, за городом после побега Рыбина, другой — в суде. Там рядом с ним стоял тот околодочный, которому она ложно указала путь Рыбина. Ее знали, за нею следили — это было ясно.
— А-а! Подпоручик Ромашов. Хорошо вы, должно быть, занимаетесь с людьми. Колени вместе! — гаркнул Шульгович, выкатывая глаза. — Как стоите в присутствии своего полкового командира? Капитан Слива,
ставлю вам на вид, что ваш субалтерн-офицер не умеет
себя держать
перед начальством при исполнении служебных обязанностей… Ты, собачья душа, — повернулся Шульгович к Шарафутдинову, — кто у тебя полковой командир?
Семенов
перед самыми экзаменами кончил свое кутежное поприще самым энергическим и оригинальным образом, чему я был свидетелем благодаря своему знакомству с Зухиным. Вот как это было. Раз вечером, только что мы сошлись к Зухину, и Оперов, приникнув головой к тетрадкам и
поставив около
себя, кроме сальной свечи в подсвечнике, сальную свечу в бутылке, начал читать своим тоненьким голоском свои мелко исписанные тетрадки физики, как в комнату вошла хозяйка и объявила Зухину, что к нему пришел кто-то с запиской.
Он, чтобы выслужиться
перед начальством,
поставил себе в обязанность прославлять Долгорукова, для чего просто податливым газетам он приказывал писать, что ему надо было, а в «Русских ведомостях» состоял даже корреспондентом, стараясь заслужить милость этого единственного непокорного издания.
Несмотря ни на какие отговорки, Дружина Андреевич принудил своего гостя отведать многочисленных блюд: студеней разного роду, жарких, похлебок, кулебяк и буженины. А когда
поставили перед ними разные напитки, Морозов налил
себе и князю по стопе малвазии, встал из-за стола, откинул назад свои опальные волосы и сказал, подняв высоко стопу...
Очень понятно теперь, почему, как уже я говорил прежде, первым вопросом моим при вступлении в острог было: как вести
себя, как
поставить себя перед этими людьми?
Сидит в углу толсторожая торговка Лысуха, баба отбойная, бесстыдно гулящая; спрятала голову в жирные плечи и плачет, тихонько моет слезами свои наглые глаза. Недалеко от нее навалился на стол мрачный октавист Митропольский, волосатый детина, похожий на дьякона-расстригу, с огромными глазами на пьяном лице; смотрит в рюмку водки
перед собою, берет ее, подносит ко рту и снова
ставит на стол, осторожно и бесшумно, — не может почему-то выпить.
Разговор дальше не пошел. Офицеры кто стал пить чай, кто закусывать. Хаджи-Мурат взял предложенный стакан чаю и
поставил его
перед собой.
Потом внушается воспитываемому, что при виде всякой церкви и иконы надо делать опять то же, т. е. креститься; потом внушается, что в праздники (праздники — это дни, в которые Христос родился, хотя никто не знает, когда это было, дни, в которые он обрезался, в которые умерла богородица, в которые принесен крест, в которые внесена икона, в которые юродивый видел видение и т. п.), в праздники надо одеться в лучшие одежды и идти в церковь и покупать и
ставить там свечи
перед изображениями святых, подавать записочки и поминания и хлебцы, для вырезывания в них треугольников, и потом молиться много раз за здоровье и благоденствие царя и архиереев и за
себя и за свои дела и потом целовать крест и руку у священника.
Долго и молча отец ходил по двору, заглядывая во все углы, словно искал, где бы спрятаться, а когда, наконец, вошёл в свою горницу, то плотно прикрыл за
собою дверь, сел на кровать и,
поставив сына
перед собою, крепко сжал бёдра его толстыми коленями.
— Вы думаете, что я дурочка? —
поставила она вопрос прямо. — Если судья здесь и так вежлив, что послал вас рассказывать о
себе таинственные истории, то будьте добры ему
передать, что мы — тоже, может быть, — здесь!
Он не переставал хвастать
перед женою; говорил, что плевать теперь хочет на старика, в грош его не
ставит и не боится настолько — при этом он показывал кончик прута или соломки и отплевывал обыкновенно точь-в-точь, как делал Захар; говорил, что сам стал
себе хозяин, сам обзавелся семьею, сам над
собой властен, никого не уважит, и покажи ему только вид какой, только его и знали: возьмет жену, ребенка, станет жить своей волей; о местах заботиться нечего: местов не оберешься — и не здешним чета!
Человек в белой рубахе убрал самовар и зажег в углу
перед образом лампадку. Отец Христофор шепнул ему что-то на ухо; тот сделал таинственное лицо, как заговорщик — понимаю, мол, — вышел и, вернувшись немного погодя,
поставил под диван посудину. Иван Иваныч постлал
себе на полу, несколько раз зевнул, лениво помолился и лег.
Но мы видим, что Катерина — не убила в
себе человеческую природу и что она находится только внешним образом, по положению своему, под гнетом самодурной жизни; внутренно же, сердцем и смыслом, сознает всю ее нелепость, которая теперь еще увеличивается тем, что Дикие и Кабановы, встречая
себе противоречие и не будучи в силах победить его, но желая
поставить на своем, прямо объявляют
себя против логики, то есть
ставя себя дураками
перед большинством людей.
Матица,
поставив решето
себе на колени, молча вытаскивала из него большими пальцами серые куски пищи, клала их в широко открытый рот и громко чавкала. Зубы у неё были крупные, острые. И
перед тем, как дать им кусок, она внимательно оглядывала его со всех сторон, точно искала в нём наиболее вкусные местечки.
Нароков. Вы не признаете за
собой красоты? Нет, вы красавица. Для меня, где талант, там и красота! Я всю жизнь поклонялся красоте и буду ей поклоняться до могилы… За вашу красоту! (Пьет и
ставит бокал.) Теперь позвольте мне, на прощанье, поцеловать вашу руку! (Становится на колени
перед Негиной и целует ее руку.)
Прокофий в эти дни превзошел самого
себя: он с нескрываемым презрением смотрел на Домну Осиповну и даже кушанья за обедом сначала подавал барину, а потом уж ей, так что Бегушев, наконец, прикрикнул на него: «Начинай с Домны Осиповны!» Прокофий стал начинать с нее, но и тут — то забудет ей подать салату, горчицы, то не
поставит перед нею соли.
Женщин же, которые его любили и которых он и сам в простоте сердца называл своими «любовницами», он обыкновенно
ставил в положения тайных наложниц — положения, исключающие из
себя все, что вносит в жизнь истинную поэзию и облагораживает ближайшие отношения женщины к человеку,
перед которым она увольняет сдерживающую ее скромность.
Бенни
поставил Ничипоренко свои условия с такою решимостию, что тот сразу увидел
себя в совершенной необходимости на которое-нибудь из них решиться. Ехать назад одному, ничего не сделавши для «предприятия» и притом не имея что и рассказать о том, за что он прогнан, Ничипоренко находил невозможным, и он извинился
перед мальчишкою и дал Бенни требуемое этим последним слово воздержаться вперед и от драчливости, и от брани.
Но когда акробат неожиданно
поставил мальчика на колена, повернул его к
себе спиною и начал выгибать ему назад плечи, снова надавливая пальцами между лопатками, когда голая худенькая грудь ребенка вдруг выпучилась ребром вперед, голова его опрокинулась назад и весь он как бы замер от боли и ужаса, — Варвара не могла уже выдержать; она бросилась отнимать его. Прежде, однако ж, чем успела она это сделать, Беккер
передал ей Петю, который тотчас же очнулся и только продолжал дрожать, захлебываясь от слез.
Наконец все это надоело акробату. Он ухватил мальчика за ворот, оторвал его от юбки Варвары и, как только дверь за нею захлопнулась,
поставил его
перед собою и велел ему смотреть
себе прямо в глаза.
Когда князь Шаховской начал
ставить пиесу на сцену, что обыкновенно делалось в течение последней недели
перед бенефисом, Писарев пригласил к
себе актеров и актрис и просил прочесть по ролям тех, которые не знали ролей наизусть.
Случалось, что Марфе Андревне попадалась за рукав какая-нибудь девушка, и Марфа Андревна вела эту ночную бродяжку к
себе за ухо,
ставила ее
перед образником на колени на мешочек, насыпанный гречею, и, усевшись сама на сундучок, заставляла грешницу класть земные поклоны, определяя число их сотнями, а иногда даже тысячей.
— А вот я и сам выпью, — сказал тот, налив стакан и
ставя его
перед Ступицыным, а
себе рюмку.
Я устроил из лучины нечто вроде пюпитра и, когда — отбив тесто — становился к столу укладывать крендели,
ставил этот пюпитр
перед собою, раскладывал на нем книжку и так — читал. Руки мои не могли ни на минуту оторваться от работы, и обязанность перевертывать страницы лежала на Милове, — он исполнял это благоговейно, каждый раз неестественно напрягаясь и жирно смачивая палец слюною. Он же должен был предупреждать меня пинком ноги в ногу о выходе хозяина из своей комнаты в хлебопекарню.
Он молча взял зелёную вазочку из её рук и,
поставив её
перед собой, стал упорно смотреть на холодную, белую массу, нервно потирая свой лоб рукой, дрожащей от сдерживаемого волнения.
Барабошев. Ну, так пеняй на
себя! Сейчас пишу уплату: двадцать пять рублей тебе за месяц —
ставлю бланк, без обороту на меня. (Пишет на векселе.)
Передаю вексель доверенному моему. (Отдает вексель Мухоярову.) Видишь?
Безвинен
Не может быть, кто с жизнию ведет
Всегда борьбу, кто хоть какую цель
Перед собой поставил, хоть какое
Желание в груди несет.
Само
собою разумеется, что наш гувернер был поклонник Вовенарга и Гельвеция, упивался Жан-Жаком, мечтал о совершенном равенстве и полном братстве, что не мешало ему
ставить перед своей звучной фамильей Дрейяк смягчающее «де», на которое он не имел права.
Тяжёлая, изорванная и лохматая туча закрыла луну, и Лёньке почти не видно было лица деда… Но он
поставил рядом с ним плачущую девочку, вызвав её образ
перед собой, и мысленно как бы измерял их обоих. Немощный, скрипучий, жадный и рваный дед рядом с ней, обиженной им, плачущей, но здоровой, свежей, красивой, показался ему ненужным и почти таким же злым и дрянным, как Кощей в сказке. Как это можно? За что он обидел её? Он не родной ей…
Я, смирный, добродушный молодой человек, знавший до сих пор только свои книги, да аудиторию, да семью и еще несколько близких людей, думавший через год-два начать иную работу, труд любви и правды; я, наконец, привыкший смотреть на мир объективно, привыкший
ставить его
перед собою, думавший, что всюду я понимаю в нем зло и тем самым избегаю этого зла, — я вижу все мое здание спокойствия разрушенным, а самого
себя напяливающим на свои плечи то самое рубище, дыры и пятна которого я сейчас только рассматривал.
Европа, — я это сказал в другом месте, — не разрешила антиномии между личностию и государством, но она
поставила себе задачею это разрешение. Россия также не нашла этого решения.
Перед этим вопросом начинается наше равенство.
Те, сердечные, бывало, бьются на пристанях чуть не до водополи, закликают кладчиков, задают пшеничникам дорогие обеды, дюжинами
ставят перед ними отборные вина, проигрывают им в трынку да в горку, а Сергей Андреич лежит
себе на диване да сигаркой попыхивает.
Артелями в лесах больше работают: человек по десяти, по двенадцати и больше. На сплав рубить рядят лесников высковские промышленники, разделяют им на Покров задатки, а расчет дают
перед Пасхой либо по сплаве плотов. Тут не без обману бывает: во всяком деле толстосум сумеет прижать бедного мужика, но промеж
себя в артели у лесников всякое дело ведется начистоту… Зато уж чужой человек к артели в лапы не попадайся: не помилует, оберет как липочку и в грех того не
поставит.
Отец Михаил и тут воздал почет Патапу Максимычу: ставец
перед ним
поставил,
себе взял другой.