Неточные совпадения
— Папиросу выклянчил? —
спросил он и, ловко вытащив папиросу из-за уха
парня, сунул ее под свои рыжие усы в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка, уперся ладонями в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые глаза. Лицо
у него было грубое, солдатское, ворот рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как лицо его.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный
парень чувствует себя
у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза,
спрашивал...
Если бы в то время кому-нибудь вздумалось
спросить, глядя на него: чем этот
парень интересуется и что всего чаще
у него на уме, то, право, невозможно было бы решить, на него глядя.
— И ты по этим делам пошла, Ниловна? — усмехаясь,
спросил Рыбин. — Так. Охотников до книжек
у нас много там. Учитель приохочивает, — говорят,
парень хороший, хотя из духовного звания. Учителька тоже есть, верстах в семи. Ну, они запрещенной книгой не действуют, народ казенный, — боятся. А мне требуется запрещенная, острая книга, я под их руку буду подкладывать… Коли становой или поп увидят, что книга-то запрещенная, подумают — учителя сеют! А я в сторонке, до времени, останусь.
— Откуда молодцов бог несет? —
спросил старый сказочник
у нескольких
парней, которые подошли к огню и робко озирались во все стороны.
— Чем хочешь ты драться? —
спросил приставленный к полю боярин, глядя с любопытством на
парня,
у которого не было ни брони, ни оружия.
— Говорится: господа мужику чужие люди. И это — неверно. Мы — тех же господ, только — самый испод; конешно, барин учится по книжкам, а я — по шишкам, да
у барина более задница — тут и вся разница. Не-ет,
парни, пора миру жить по-новому, сочинения-то надобно бросить, оставить? Пускай каждый
спросит себя: я — кто? Человек. А он кто? Опять человек. Что же теперь: али бог с него на семишник лишнего требует? Не-ет, в податях мы оба пред богом равны…
— Отцы вы мои! Отсохни
у меня руки, пущай умру без покаяния, коли не он погубил парня-то! — отчаянно перебила старушка. —
Спросите, отцы родные, всяк знает его, какой он злодей такой! Покойник мой со двора согнал его, к порогу не велел подступаться — знамо, за недобрые дела!.. Как помер, он, разбойник, того и ждал — опять к нам в дом вступил.
Первый,
у кого он
спросил о таинственном значении открытки, был рыжий художник, иностранец — длинный и худой
парень, который очень часто приходил к дому Чекко и, удобно поставив мольберт, ложился спать около него, пряча голову в квадратную тень начатой картины.
—
Спрашиваю товарища: «Ты понимаешь этот язык?» Нет, он не понимал. Тогда я передал ему речь блондинки —
парень рассердился, как чёрт, и запрыгал по комнате, сверкая глазом, — один глаз
у него был завязан.
Весь день, вплоть до вечера, кипятился Ежов, изрыгая хулу на людей, ненавистных ему, и его речи заражали Фому своим злым пылом, — заражали, вызывая
у парня боевое чувство. Но порой в нем вспыхивало недоверие к Ежову, и однажды он прямо
спросил его...
Яков был как-то особенно густо и щеголевато испачкан сажей, говорил громко, и, хотя одежда
у него была рваная, казалось, что он богат. Климков смотрел на него с удовольствием, беззлобно вспоминал, как этот крепкий
парень бил его, и в то же время боязливо
спрашивал себя...
Круглова. Каков он парень-то, я давно
у тебя хотела
спросить.
— Братцы! — закричал Антон, отчаянно размахивая руками. — Братцы, будьте отцы родные… он, он же и поил меня… вот как перед богом, он, и тот
парень ему, вишь, знакомый…
спросите хошь
у кого… во Христа ты, видно, не веруешь!..
— Ой, родимый, какой
у девушки любовник! Никогда, кажись, я ее в этом не замечала. По нашей стороне девушки честные, ты хоть кого
спроси, а моя уж подавно: до двадцати годков дожила, не игрывала хорошенько с парнями-то! Вот тоже на праздниках, когда который этак пошутит с ней, так чем ни попало и свистнет. «Не балуй, говорит, я тебя не замаю». Вот она какая
у меня была; на это, по-моему, приходить нечего.
Платит он ему поштучно,
спрашивает в работе чистоты — и только: рассчитают, что следует, а там и распоряжайся жалованьем своим, как знаешь: хочешь, оброк высылай, а нет, так и пропей, пожалуй;
у них хозяину еще барыш, как работник загуляет: он ему в глухую пору каждый день в рубль серебра поставит, а нам, хозяевам, этого делать нельзя:
у нас, если
парень загулял, так его надобно остановить, чтобы было чем барина в оброке удовлетворить да и в дом тоже выслать, потому что здесь все дело соседское, все на знати; а немец ничего этого во внимание не берет…
— Не ври,
парень, по глазам вижу, что знаешь про ихнее дело… Ты же намедни и сам шептался с этим проходимцем… Да
у тебя в боковуше и Патап Максимыч, от людей таясь, с ним говорил да с этим острожником Дюковым. Не может быть, чтоб не знал ты ихнего дела. Сказывай… Не ко вреду
спрашиваю, а всем на пользу.
Народу в трактире было немного. За средним столом, под лампой-молнией, три парня-штукатура пили чай и водку,
у окна сидела за пивом пожилая, крупная женщина с черными бровями. Александра Михайловна пробралась в угол и
спросила водки.
— Да только ли он глазами плох? Нет ли
у него еще какой болезни? —
спросил я, вспоминая подозрительно-землистый цвет лица
парня.
Все, в том числе и смешной подпрыгивающий
парень, потянулись к окошечку.
У каждого фельдшер
спрашивал имя и отчество, лета, местожительство, давно ли болен и проч. Из ответов своей матери Пашка узнал, что зовут его не Пашкой, а Павлом Галактионовым, что ему семь лет, что он неграмотен и болен с самой Пасхи.
И толстый извозчик, Ефим, думал почти в том же роде. Стоял и он без дела больше часу и
спрашивал себя: прогадал он или нет тем, что от гостиницы отъехал?.. По утрам, после чугунки, он там стоял. Гришка — молодой
парень — тоже.
У них
у обоих один и тот же круг езды, только Ефима выбирал народ постепеннее.
По заводскому двору подъехал к воротам полок с пустыми бочками.
У ворот стоял Юрка с другим
парнем и двумя девчатами. Сверкнув улыбкою, весело
спросил возчика...
— Чей этот? —
спросил я, указывая на молодцеватого
парня,
у невысокого старичка, подходившего ко мне.