Неточные совпадения
— О чем ты,
старушка, плачешь? —
спросил бригадир, ласково трепля ее по плечу.
«Увидеть барский дом нельзя ли?» —
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье дети побежали
У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас к ней явилась,
И дверь пред ними отворилась,
И Таня входит в дом пустой,
Где жил недавно наш герой.
Она глядит: забытый в зале
Кий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
Манежный хлыстик. Таня дале;
Старушка ей: «А вот камин;
Здесь барин сиживал один.
Старушка посмотрела на меня с недоумением и любопытством, должно быть, не понимая, для чего я
спрашиваю у нее это.
Все четыре окна квартиры его были закрыты ставнями, и это очень усилило неприятное его настроение. Дверь открыла сухая, темная
старушка Фелицата, она показалась еще более сутулой, осевшей к земле, всегда молчаливая, она и теперь поклонилась ему безмолвно, но тусклые глаза ее смотрели на него, как на незнакомого, тряпичные губы шевелились, и она разводила руками так, как будто вот сейчас
спросит...
— Что вы, бабушка? — вдруг
спросила Марфенька, с удивлением вскинувши на
старушку глаза и ожидая, к чему ведет это предисловие.
Расплачиваясь со
старушкой, Гагин
спросил еще кружку пива и, обернувшись ко мне, воскликнул с лукавой ужимкой...
Трактирщица, добродушная
старушка, большая патриотка, рассуждает так: «Он в пыли, стало, пришел издалека, он
спросил курицы, стало, у него есть деньги, руки у него белые, стало, он аристократ».
В Бунькове, пока меняли лошадей, мы взошли на постоялый двор.
Старушка хозяйка пришла
спросить, не надо ли чего подать, и, добродушно глядя на нас, сказала...
Одно существо поняло положение сироты; за ней была приставлена
старушка няня, она одна просто и наивно любила ребенка. Часто вечером, раздевая ее, она
спрашивала: «Да что же это вы, моя барышня, такие печальные?» Девочка бросалась к ней на шею и горько плакала, и
старушка, заливаясь слезами и качая головой, уходила с подсвечником в руке.
Когда они все бывали в сборе в Москве и садились за свой простой обед,
старушка была вне себя от радости, ходила около стола, хлопотала и, вдруг останавливаясь, смотрела на свою молодежь с такою гордостью, с таким счастием и потом поднимала на меня глаза, как будто
спрашивая: «Не правда ли, как они хороши?» Как в эти минуты мне хотелось броситься ей на шею, поцеловать ее руку. И к тому же они действительно все были даже наружно очень красивы.
По окончании всенощной все подходят к хозяевам с поздравлениями, а дети по очереди целуют у старой полковницы ручку.
Старушка очень приветлива, всякому найдет доброе слово сказать, всякого
спросит: «Хорошо ли, душенька, учишься? слушаешься ли папеньку с маменькой?» — и, получив утвердительный ответ, потреплет по щеке и перекрестит.
Старушка смотрела пристально на Ивана Федоровича или, может быть, только казалась смотревшею. Впрочем, это была совершенная доброта. Казалось, она так и хотела
спросить Ивана Федоровича: сколько вы на зиму насоливаете огурцов?
— Надолго ли, Галактион? —
спрашивала расхлопотавшаяся
старушка.
— Если б у меня
спросили мнение насчет вашего возраста, — сказал ее сосед, — я сильно колебался бы между тринадцатью и двадцатью тремя. Правда, иногда вы кажетесь совсем-таки ребенком, а рассуждаете порой, как опытная
старушка.
— Постой, — сказал князь, — я давеча и дворника, и
старушку спрашивал: не ночевала ли Настасья Филипповна? Они, стало быть, уже знают.
— Погостили у баушки Василисы, Петр Елисеич? —
спрашивала Анфиса Егоровна. — И слава богу… Сколько лет не видались, а
старушка уж старенькая стаёт… Не сегодня-завтра и помрет, а теперь ей все же легче…
— Ну, мать, как ты полагаешь своим бабьим умом? —
спрашивал Ефим Андреич свою
старушку жену.
— Что я вас хочу
спросить, батюшка, ваше высокоблагородие, — начала тихонько
старушка, относясь к проезжему.
— Кто же ты такая? —
спросил Вихров и
старушку.
Что было ей отвечать?
Старушка заплакала. Я
спросил, какая у ней еще случилась беда, про которую она мне давеча собиралась рассказать?
Просвирня Препотенская, маленькая
старушка с крошечным личиком и вечно изумленными добрыми глазками, покрытыми бровями, имеющими фигуру французских апострофов, извинилась пред Дарьяновым, что она не слыхала, как он долго стучал, и непосредственно за сим пригнулась к нему над столом и
спросила шепотом...
Он не
спрашивал, откуда явилась клирошанка, кто она, точно боялся узнать что-то ненужное. И когда монастырская привратница, добрая
старушка Таисия, ласково улыбаясь,
спросила его: «Слушаешь новую-то клирошанку?» — он, поклонясь ей, торопливо отошёл, говоря...
На ту пору нянюшка Федора стояла также на крыльце, заметила старуху и доложила о ней боярыне; нищую подозвали, и когда боярыня, вынув из кармана целый алтын, подала ей и сказала: «Молись за здравие именинника!» — то
старушка, взглянув пристально на боярыню и помолчав несколько времени, промолвила: «Ох ты, моя родимая! здоров-то он будет, да уцелеет ли его головушка?..» — «Как так?» —
спросила боярыня, побледнев как смерть.
— Отцы вы мои! Отсохни у меня руки, пущай умру без покаяния, коли не он погубил парня-то! — отчаянно перебила
старушка. —
Спросите, отцы родные, всяк знает его, какой он злодей такой! Покойник мой со двора согнал его, к порогу не велел подступаться — знамо, за недобрые дела!.. Как помер, он, разбойник, того и ждал — опять к нам в дом вступил.
— Пойдемте, это уж особая честь, что Мария Николаевна просит к себе. И как узнала? —
спросила Татьяна Львовна
старушку.
Старушки делали мне часто выговоры и замечания, что я их разлюбил и забываю, и Маня тоже несколько раз
спрашивала меня, чем они мне надоели?
Явления, одно другого страннее, представлялись ему беспрестанно: то видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими-то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из-под одеяла; то
спрашивал, зачем висит перед ним старый капот его, что у него есть новая шинель; то чудилось ему, что он стоит перед генералом, выслушивая надлежащее распеканье, и приговаривает: «Виноват, ваше превосходительство!», то, наконец, даже сквернохульничал, произнося самые страшные слова, так что
старушка хозяйка даже крестилась, отроду не слыхав от него ничего подобного, тем более что слова эти следовали непосредственно за словом «ваше превосходительство».
— А что, бабушка, вы небось из города? —
спросил Антон у
старушки, сгорбленной и едва передвигавшей от стужи ноги.
Я даже просил у няни вразумления: нельзя ли молиться за Сганареля? Но такой вопрос был выше религиозных соображений
старушки, и она, позевывая и крестя рот рукою, отвечала, что наверно она об этом ничего не знает, так как ни разу о том у священника не
спрашивала, но что, однако, медведь — тоже божие создание, и он плавал с Ноем в ковчеге.
Их
спросили.
Старушки отвечали...
Они постучались, и вышла к ним на крыльцо
старушка и
спросила, чего им надо. Они сказали, что заблудились в лесу. Тогда
старушка пустила их в дом и сказала: «Жалко мне вас за то, что вы к нам зашли. Мужик мой людоед. И если он вас увидит, он съест вас. Мне вас жалко. Спрячьтесь сюда под кровать, а завтра я вас выпущу».
Узнав, что они ночи не изволят почивать, в свою спальню их перевела, и, как только Ольга Николавна вздохнут или простонут, на босу ножку
старушка вставали с своей постели и только
спрашивали: «Что такое, Оленька, дружок мой, что такое с тобой?» Но ничем этим, видно, перед Ольгой Николавной не могли они заслужить, никто им, видно, не был милей Федора Гаврилыча.
Напущенного гнева на лице мягкосердой
старушки как не бывало. Добродушно положив руку на плечо озорной головщицы, а другою поглаживая ее по голове, кротко, ласкающим, даже заискивающим голосом
спросила ее...
У Насти от сердца отлегло. Сперва думала она, не узнала ль чего крестнинькая. Меж девками за Волгой, особенно в скитах, ходят толки, что иные
старушки по каким-то приметам узнают, сохранила себя девушка аль потеряла. Когда Никитишна, пристально глядя в лицо крестнице, настойчиво
спрашивала, что с ней поделалось, пришло Насте на ум, не умеет ли и Никитишна девушек отгадывать. Оттого и смутилась. Но, услыхав, что крестная речь завела о другом, тотчас оправилась.
Вошла мать Манефа с Фленушкой и Евпраксией. После обычных «метаний» и поклонов Яким Прохорыч пристально поглядел на
старушку и дрогнувшим несколько голосом
спросил у нее...
Старушка совсем растерялась в мыслях… Вспомнился разговор с мужем перед светлой заутреней и
спросила...
— Ох, Господи Иисусе Христе, сыне Божий!.. Пресвятая Владычица Богородица!.. Илья пророк!.. Никола милостивый!.. — умиленно взывала
старушка, не зная, про что бы еще
спросить у грамотея.
— Господи! Хотя бы часок один в том граде пребыть, посмотреть бы, как живут там блаженные-то… Чать, тоже хозяйствуют?.. Прядут бабы-то там?.. Коровушки-то есть у них?.. — сердечно вздыхая,
спрашивала у людей
старушка в синем сарафане и черном платке.
Так тут меня ровно кто под левый бок толкнул. Вышел я в кухню. «Что за
старушка?» —
спрашиваю у девки-прислуги. «А это, говорит, самой той барышни, что вы тот раз везли, матушка родная будет». Тут меня шатнуло даже. Видит девка, как я в лице расстроился,
спрашивает: «Что, говорит, служивый, с тобой?» — «Тише, говорю, что орешь… барышня-то померла».
Старушка-крестьянка за несколько часов до смерти говорила дочери о том, что она рада тому, что умирает летом. Когда дочь
спросила: почему? — умирающая отвечала, что она рада потому, что зимой трудно копать могилу, а летом легко.
Старушке было легко умирать, потому что она до последнего часа думала не о себе, а о других.
«Отчего же он не едет? —
спрашивала она себя. — Отчего? А… знаю… Он обижен за то, что… За что он обижен? За то, что мама так неделикатно обошлась со старушкой-свахой. Он думает теперь, что я не могу полюбить его…»
У затворенных дверей комнаты стоял муж больной и пожилая женщина. На диване сидел священник, опустив глаза и держа что-то завернутым в епитрахили. В углу, в вольтеровском кресле, лежала
старушка — мать больной — и горько плакала. Подле нее горничная держала на руке чистый носовой платок, дожидаясь, чтобы
старушка спросила его; другая чем-то терла виски
старушки и дула ей под чепчик в седую голову.
Из окна кто-то вынул внутрь рамочку, затянутую пузырем; пахнул пар, и вслед за ним из отверстия оконного высунулось обвитое этим паром, как облачком, желтовосковое, в густых сборах, лицо
старушки. Она закашлялась, и тогда, казалось, вылетали изо рта ее вспышки дыма. Ласковым голосом
спросила она, что нужно цыганам.
— Как будет довольна, счастлива моя добрая, бесценная
старушка мать и сестренки, когда узнают, что ты моя невеста! Как они тебя любят! В каждом письме ко мне
спрашивают о тебе с живым участием. Я уверен, что лучшее их желание видеть тебя подругою моей жизни.
— А ты отколь? —
спросила безобразная
старушка.
В тот же вечер, когда она возвратилась из коричневого домика на шестой линии, горничная Екатерины Петровны доложила ей, что ее
спрашивает какая-то
старушка из Грузина.
— Он сватается за Наденьку? —
спросила Кедрина в упор
старушку Гомолицкую…
Билибин рассматривал внимательно свои ногти и многие видимо робели, как бы
спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шопотом повторяла уже вперед, как
старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф?…» — прошептала она.