Неточные совпадения
— А ведь это поди ты не ладно, бригадир, делаешь, что
с мужней
женой уводом живешь! — говорили они ему, — да и не затем ты сюда от начальства прислан, чтоб мы, сироты, за твою дурость
напасти терпели!
— Откуда я? — отвечал он на вопрос
жены посланника. — Что же делать, надо признаться. Из Буфф. Кажется, в сотый раз, и всё
с новым удовольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но в опере я
сплю, а в Буффах до последней минуты досиживаю, и весело. Нынче…
— Ну, как тебе не совестно! Я не понимаю, как можно быть такой неосторожной! —
с досадой
напал он на
жену.
Он не
спал всю ночь, и его гнев, увеличиваясь в какой-то огромной прогрессии, дошел к утру до крайних пределов. Он поспешно оделся и, как бы неся полную чашу гнева и боясь расплескать ее, боясь вместе
с гневом утратить энергию, нужную ему для объяснения
с женою, вошел к ней, как только узнал, что она встала.
Почитав еще книгу о евгюбических надписях и возобновив интерес к ним, Алексей Александрович в 11 часов пошел
спать, и когда он, лежа в постели, вспомнил о событии
с женой, оно ему представилось уже совсем не в таком мрачном виде.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни
с женой, глядя на чужих неверных
жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда
пала на его голову, он не только не думал о том, как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
И тут он вспомнил вдруг, как и почему он
спит не в спальне
жены, а в кабинете; улыбка исчезла
с его лица, он сморщил лоб.
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку
жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же,
с тем же правом,
с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
Сюда! за мной! скорей! скорей!
Свечей побольше, фонарей!
Где домовые? Ба! знакомые всё лица!
Дочь, Софья Павловна! страмница!
Бесстыдница! где!
с кем! Ни дать ни взять она,
Как мать ее, покойница
жена.
Бывало, я
с дражайшей половиной
Чуть врознь — уж где-нибудь
с мужчиной!
Побойся бога, как? чем он тебя прельстил?
Сама его безумным называла!
Нет! глупость на меня и слепота
напала!
Всё это заговор, и в заговоре был
Он сам, и гости все. За что я так наказан!..
Он чувствовал, что эти мысли отрезвляют и успокаивают его. Сцена
с женою как будто определила не только отношения
с нею, а и еще нечто, более важное. На дворе грохнуло, точно ящик
упал и разбился, Самгин вздрогнул, и в то же время в дверь кабинета дробно застучала Варвара, глухо говоря...
Идти в спальню не хотелось, возможно, что
жена еще не
спит. Самгин знал, что все, о чем говорил Кутузов, враждебно Варваре и что мина внимания,
с которой она слушала его, — фальшивая мина. Вспоминалось, что, когда он сказал ей, что даже в одном из «правительственных сообщений» признано наличие революционного движения, — она удивленно спросила...
— У Тагильского оказалась
жена, да — какая! — он закрыл один глаз и протяжно свистнул. — Стиль модерн, ни одного естественного движения, говорит голосом умирающей. Я
попал к ней по объявлению: продаются книги. Книжки, брат, замечательные. Все наши классики, переплеты от Шелля или Шнелля, черт его знает! Семьсот целковых содрала. Я сказал ей, что был знаком
с ее мужем, а она спросила: «Да?» И — больше ни звука о нем, стерва!
И
жена его сильно занята: она часа три толкует
с Аверкой, портным, как из мужниной фуфайки перешить Илюше курточку, сама рисует мелом и наблюдает, чтоб Аверка не украл сукна; потом перейдет в девичью, задаст каждой девке, сколько сплести в день кружев; потом позовет
с собой Настасью Ивановну, или Степаниду Агаповну, или другую из своей свиты погулять по саду
с практической целью: посмотреть, как наливается яблоко, не
упало ли вчерашнее, которое уж созрело; там привить, там подрезать и т. п.
Захар, по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу
с кофе и кренделями. Сзади Захара, по обыкновению, высовывалась до половины из двери Анисья, приглядывая, донесет ли Захар чашки до стола, и тотчас, без шума, пряталась, если Захар ставил поднос благополучно на стол, или стремительно подскакивала к нему, если
с подноса
падала одна вещь, чтоб удержать остальные. Причем Захар разразится бранью сначала на вещи, потом на
жену и замахнется локтем ей в грудь.
— А чем он несчастлив? — вспыхнув, сказала Ульяна Андреевна, — поищите ему другую такую
жену. Если не посмотреть за ним, он мимо рта ложку пронесет. Он одет, обут, ест вкусно,
спит покойно, знает свою латынь: чего ему еще больше? И будет
с него! А любовь не про таких!
— Да, я еще
с вечера просил ее оставить мне ужинать, — солгал он в пользу преступной
жены, — и отпереть калитку. Она уж слышала, что я пришел… Пропусти гостя за мной, запри калитку и ступай
спать.
— Да,
упасть в обморок не от того, от чего вы
упали, а от того, что осмелились распоряжаться вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его
женой. «Сочиняет, пишет письма, дает уроки, получает деньги, и этим живет!» В самом деле, какой позор! А они, — он опять указал на предков, — получали, ничего не сочиняя, и проедали весь свой век чужое — какая слава!.. Что же сталось
с Ельниным?
В Шанхае стало небезопасно ходить по вечерам: из лагеря приходили в европейский квартал кучами солдаты и
нападали на прохожих; между прочим, они
напали на одного англичанина, который вечером гулял
с женой.
Барин помнит даже, что в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля, в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три
с четвертью. То в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго
спит. И щелкают они на счетах
с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на
жену и детей, а приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
Обычаи здесь патриархальные: гости пообедают, распростятся
с хозяином и отправятся домой
спать, и хозяин ляжет, а вечером явятся опять и садятся за бостон до ужина. Общество одно. Служащие, купцы и
жены тех и других видятся ежедневно и… живут все в больших ладах.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да
жена не бранилась. Ведь я
с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо
спит целый день… А что ж преферанс?
Но когда оказалось это, американский управляющий был отпущен
с хлопчатобумажного ведомства и
попал винокуром на завод в тамбовской губернии, дожил тут почти весь свой век, тут прижил сына Чарльза, а вскоре после того похоронил
жену.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал
жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим, квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор
с тем, чтобы
жена его не смела и показываться в тех местах первого двора, на которые может
упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
В это утро Дмитрий Сергеич не идет звать
жену пить чай: она здесь, прижавшись к нему; она еще
спит; он смотрит на нее и думает: «что это такое
с ней, чем она была испугана, откуда этот сон?»
Обед был большой. Мне пришлось сидеть возле генерала Раевского, брата
жены Орлова. Раевский был тоже в
опале с 14 декабря; сын знаменитого Н. Н. Раевского, он мальчиком четырнадцати лет находился
с своим братом под Бородином возле отца; впоследствии он умер от ран на Кавказе. Я рассказал ему об Огареве и спросил, может ли и захочет ли Орлов что-нибудь сделать.
На лавках
спит с женою пан Данило.
Штофф
попал в самое больное место скуповатого деревенского батюшки. Он жил бездетным, вдвоем
с женой, и всю любовь сосредоточил на скромном стяжании, — его интересовали не столько сами по себе деньги, а главным образом процесс их приобретения, как своего рода спорт.
Первыми получать наследство явились Лиодор
с Пашкой Булыгиным. Последний действовал по доверенности от
жены. Харитон Артемьич едва успел скрыться от них через кухню и в одном халате прибежал к Замараеву. Он совершенно
упал духом и плакал, как ребенок.
Мне идти к родному батюшке!.. — у жениха вдруг
упало сердце, точно он делал что-то нехорошее и кого-то обманывал, у него даже мелькнула мысль, что ведь можно еще отказаться, время не ушло, а впереди целая жизнь
с нелюбимой
женой.
В одной камере
с выбитыми стеклами в окнах и
с удушливым запахом отхожего места живут: каторжный и его
жена свободного состояния; каторжный,
жена свободного состояния и дочь; каторжный, жена-поселка и дочь; каторжный и его
жена свободного состояния; поселенец-поляк и его сожительница-каторжная; все они со своим имуществом помещаются водной камере и
спят рядом на одной сплошной наре.
Какие молодцы
попадали сюда на службу уже после реформы 1884 г., видно из приказов о смещении
с должностей, о предании суду или из официальных заявлений о беспорядках по службе, доходивших «до наглого разврата» (приказ № 87-й 1890 г.), или из анекдотов и рассказов, вроде хотя бы рассказа о каторжном Золотареве, человеке зажиточном, который водил компанию
с чиновниками, кутил
с ними и играл в карты; когда
жена этого каторжника заставала его в обществе чиновников, то начинала срамить его за то, что он водит компанию
с людьми, которые могут дурно повлиять на его нравственность.
Вечером
с работ возвращается муж-каторжный; он хочет есть и
спать, а
жена начинает плакать и причитывать: «Погубил ты нас, проклятый!
Он держит
жен своих в строгом повиновении: если которая-нибудь отобьется в сторону — он заворачивает ее в табун; он переводит их
с одного пастбища на другое, на лучший корм; гоняет на водопой и загоняет на ночлег, одним словом, строго
пасет свой косяк, никого не подпуская к нему близко ни днем, ни ночью.
Сие последнее повествуя, рассказывающий возвысил свой голос. —
Жена моя, едва сие услышала, обняв меня, вскричала: — Нет, мой друг, и я
с тобою. — Более выговорить не могла. Члены ее все ослабели, и она
упала бесчувственна в мои объятия. Я, подняв ее со стула, вынес в спальную комнату и не ведаю, как обед окончался.
Ревнив он будет, тем лучше: более удовольствия в украденных утехах;
с первой ночи приучить его можно не следовать глупой старой моде
с женою спать вместе.
Он обходится со всеми ласково, о
жене и дочери говорит
с умилением; когда Дуня, узнав о его решительном отказе Вихореву,
падает в обморок (сцена эта нам кажется, впрочем, утрированною), он пугается и даже тотчас соглашается изменить для нее свое решение.
«Поди, думает леший, что я его испугалась, — подумала она и улыбнулась. — Ах, дурак, дурак… Нет, я еще ему покажу, как мужнюю
жену своими граблями царапать!.. Небо
с овчинку покажется… Не на таковскую
напал. Испугал… ха-ха!..»
Всего более удивляли одеревеневший в
напастях заводский люд европейские костюмы «заграничных», потом их
жены — «немки» и, наконец, та свобода,
с какой они держали себя.
Чтение продолжалось. Внимание слушателей росло
с каждой главой, и, наконец, когда звероподобный муж, узнав об измене маленькой, худенькой, воздушной
жены своей, призывает ее к себе, бьет ее по щеке, и когда она
упала, наконец, в обморок, велит ее вытащить совсем из дому, вон… — Марьеновский даже привстал.
— Жизнь вольного казака, значит, желаете иметь, — произнес Захаревский; а сам
с собой думал: «Ну, это значит шалопайничать будешь!» Вихров последними ответами очень
упал в глазах его: главное, он возмутил его своим намерением не служить: Ардальон Васильевич службу считал для каждого дворянина такою же необходимостью, как и воздух. «Впрочем, — успокоил он себя мысленно, — если
жену будет любить, так та и служить заставит!»
Услышав вопль
жены, безумный старик остановился в ужасе от того, что сделалось. Вдруг он схватил
с полу медальон и бросился вон из комнаты, но, сделав два шага,
упал на колена, уперся руками на стоявший перед ним диван и в изнеможении склонил свою голову.
— Да, брат, я счастлив, — прервал он, вставая
с дивана и начиная ходить по комнате, — ты прав! я счастлив, я любим,
жена у меня добрая, хорошенькая… одним словом, не всякому дает судьба то, что она дала мне, а за всем тем, все-таки… я свинья, брат, я гнусен
с верхнего волоска головы до ногтей ног… я это знаю! чего мне еще надобно! насущный хлеб у меня есть, водка есть,
спать могу вволю… опустился я, брат, куда как опустился!
Вообще ему стало житься легче
с тех пор, как он решился шутить.
Жену он
с утра прибьет, а потом целый день ее не видит и не интересуется знать, где она была. Старикам и в ус не дует; сам поест, как и где
попало, а им денег не дает. Ходил отец к городничему, опять просил сына высечь, но времена уж не те. Городничий — и тот полюбил Гришку.
Ах, судари, как это все
с детства памятное житье пойдет вспоминаться, и понапрет на душу, и станет вдруг нагнетать на печенях, что где ты пропадаешь, ото всего этого счастия отлучен и столько лет на духу не был, и живешь невенчаный и умрешь неотпетый, и охватит тебя тоска, и… дождешься ночи, выползешь потихоньку за ставку, чтобы ни
жены, ни дети, и никто бы тебя из поганых не видал, и начнешь молиться… и молишься…. так молишься, что даже снег инда под коленами протает и где слезы
падали — утром травку увидишь.
У этого человека все курортное лакейство находится в рабстве; он живет не в конуре, а занимает апартамент;
спит не на дерюге, а на тончайшем белье; обедает не за табльдотом, а особо жрет что-то мудреное; и в довершение всего
жена его гуляет на музыке под руку
с сановником.
Чиновники обедают и тоже прибираются
спать, если только, тотчас же после обеда, не разбранятся
с женами.
И поверьте, брак есть могила этого рода любви: мужа и
жену связывает более прочное чувство — дружба, которая, честью моею заверяю, гораздо скорее может возникнуть между людьми, женившимися совершенно холодно, чем между страстными любовниками, потому что они по крайней мере не
падают через месяц после свадьбы
с неба на землю…
Gnadige Frau подала Сусанне Николаевне чернильницу, и та подписалась. Затем начался полнейший беспорядок в собрании. Сусанна Николаевна
упала в объятия мужа и плакала. Он тоже плакал. Ворвался в собрание Сверстов, успевший, наконец, отыскать и надеть свой белый запон; он прежде всего обеспокоился, не случилось ли чего-нибудь
с Сусанной Николаевной, и, вид «, что ничего, шепнул
жене...
Ченцов, дома даже, стал гораздо меньше пить;
спал он постоянно в общей спальне
с женой, хотя, конечно, при этом прежних страстных сцен не повторялось.
Она легла. Прошло четверть часа. Расслабляюще, томно пахла глициния, сказочно-прекрасно звучал оркестр вдали, но муж и
жена не могли заснуть и лежали, боясь потревожить друг друга,
с закрытыми глазами, стараясь не ворочаться, не вздыхать, не кашлять, и каждый понимал, что другой не
спит.