Неточные совпадения
О том, как кончатся современные
государства и мир и чем вновь обновится
социальный мир, он ужасно долго отмалчивался, но наконец я таки вымучил из него однажды несколько слов...
Поэтому до времени нужно утверждать дуализм «божьего» и «кесарева», дуализм природно-социального, как и дуализм общества и
государства.
В разных
социальных идеологиях, «частных» по своему пафосу, много говорится о «буржуазности»
государства, национальности, «буржуазности» всех исторических организмов и исторических культур.
Очень интересно, что это противоречие
социальной диалектики, как подтвердил Ж. Ж. Руссо, приводит к деспотическому
государству якобинцев.
Нация,
государство, семья, внешняя церковность, общественность,
социальный коллектив, космос — все представляется мне вторичным, второстепенным, даже призрачным и злым по сравнению с неповторимой индивидуальной судьбой человеческой личности.
Семья есть необходимый
социальный институт и подчинена тем же законам, что и
государство, хозяйство и прочее.
Огромная разница еще в том, что в то время как Руссо не остается в правде природной жизни и требует
социального контракта, после которого создается очень деспотическое
государство, отрицающее свободу совести, Толстой не хочет никакого
социального контракта и хочет остаться в правде божественной природы, что и есть исполнение закона Бога.
Официальная церковь заняла консервативную позицию в отношении к
государству и
социальной жизни и была рабски подчинена старому режиму.
К русской
социальной теме он не стал равнодушен, у него была своя
социальная утопия, утопия теократическая, в которой церковь поглощает целиком
государство и осуществляет царство свободы и любви.
«Однако все-таки можно допустить, что обмен взглядов между заинтересованными народами поможет в известной степени международному соглашению и сделает возможным значительное уменьшение военных расходов, давящих теперь европейские народы в ущерб разрешению
социальных вопросов, необходимость которого чувствуется каждым
государством отдельно под угрозой вызвать внутреннюю войну усилиями предотвратить внешнюю.
Вот непримиримое противоречие Запада и Востока. Именно это, рожденное отчаянием, своеобразие восточной мысли и является одной из основных причин политического и
социального застоя азиатских
государств. Именно этой подавленностью личности, запутанностью ее, ее недоверием к силе разума, воли и объясняется мрачный хаос политической и экономической жизни Востока. На протяжении тысячелетий человек Востока был и все еще остается в массе своей «человеком не от мира сего».
Социальные акты правителя
государства, хозяина предприятия, главы семьи, лидера партии суть и личные акты, за которые он ответствен.
И это связано с тем, что по-иному определяются ценности Ценность
государства и национальности считают настолько высокой и даже высочайшей, что из-за нее стоит убивать и проливать кровь, ценности же
социальной справедливости и освобождения не признаются ценностями, для которых стоит убивать и проливать кровь.
Народная масса в прошлом имела свою духовную культуру, основанную на религиозной вере, массы же в этот переходный период лишены всякой духовной культуры, и они дорожат только мифами и символами, которые им демагогически внушены, мифами и символами национальными и
социальными, расы, нации,
государства, класса и пр.
Христианской же семья так же не может быть, как не может быть христианским
государство, как не может быть ничего священного в мире
социальной объективации.
Но это конкретно-универсальное содержание личности никогда не означает, что она помещает свою совесть и своё сознание в общество, в
государство, народ, класс, партию, церковь, как
социальный институт.
Последствием этого была не только сакрализация, но и настоящее обоготворение исторических объективации — церкви, как
социального института, теократического
государства, закостенелых форм быта.
Человек принадлежит к разным
социальным группировкам — семье, сословию и классу, профессии, национальности,
государству и т. д.
Св. Людовик — явление редкое в истории, редки и люди власти, отдавшие свою силу
социальным реформам во имя человека, а не возрастанию самой власти, могущества
государства и нации.
Ведь и сама цивилизация может превратиться в идола, как
государство, нация, раса, пролетариат, тот или иной
социальный строй.
Величием
государства слишком часто прикрывали корыстные интересы людей и
социальных классов.
Ничто в объектном мире: ни нация, ни
государство, ни общество, ни
социальный институт, ни церковь — этим чувствилищем не обладают.
Но в XX веке диктатор, цезарь тоже считается божественного происхождения, эманацией божества-народа, божества-государства или божества-социального коллектива.
Условная, как бы социально организованная ложь накопляется в семействе, в классе, в сословии, в партии, в идеологическом направлении, в вероисповедании, в национальности, в
государстве, во всех
социальных группировках.
В нравственных суждениях законнической этики мыслит не личность, не человек, а
социальная обыденность, род, клан, сословие,
государство, нация, семья.
В
социальной обыденности нашего греховного мира
государство, его сила и слава, может оказываться сверхличной ценностью, вдохновляющей личность на подвиги.
И это
социальное насилие над свободой совести совершается не только
государством, властью, внешней церковью, пользующейся органами государственной власти, но и «общественным мнением», «общественным мнением» семьи, национальности, класса, сословия, партии и пр.
Церковь, как
социальная обыденность, связана с
государством и зависит от него.
Личность живет в сверхличных
социальных целостях, в семье, в корпорации, в классе, в нации и прежде всего в
государстве.
На почве законнической этики, этики
социальной обыденности и общеобязательности, возникает рабство человека у
государства и общества, рабье отношение к монарху, к начальнику, к богатому, знатному, как и рабье отношение к толпе, к массе, к большинству.
Всякое
социальное принуждение и насилие лишает характер соединения людей таинственного и мистического смысла, данного лишь в любви, но любовь социально неуловима и неопределима, она неуловима и неопределима не только для
государства, но и для церкви как
социальной организации.
Государство есть сфера
социальной обыденности, в которую прорывается демоническая воля к могуществу.
Но нигде, как в Лондоне, нельзя было получить такой заряд всякого рода запросов и итогов по всем «проклятым» задачам культурного человечества. Все здесь было ярче, грандиознее и фатальнее, чем в Париже и где-либо в Европе, — все вопросы
государства, общества,
социальной борьбы, умственного и творческого роста избранного меньшинства.
Но понимание хозяйственной жизни как
социального служения совсем не означает превращения всякого хозяйственного субъекта в чиновника, не означает признания
государства единственным хозяйственным субъектом.
Но церковь есть также
социальный феномен,
социальный институт, она связана с
социальной средой и испытывает на себе ее влияние, находится во взаимодействии с
государством, имеет свое право и хозяйство, и источник ее
социальный.
Бесспорно церковь как
социальный институт была в России подчинена и даже порабощена
государству.
Советская власть есть не только власть коммунистической партии, претендующей осуществить
социальную правду, она есть также
государство и имеет объективную природу всякого
государства, она заинтересована в защите
государства и в его экономическом развитии, без которого власть может пасть.
Но отрицательно он предшественник коммунизма, он отрицает прошлое, традиции истории, старую культуру, церковь и
государство, отрицает всякое экономическое и
социальное неравенство, он громит привилегированные, господствующие классы, не любит культурную элиту.
Сковывание духа
социальной обыденностью мы видим в организации
государства, церкви как
социального института, догмы как системы рациональных понятий, академий, сословий и классов, семейного строя, нравов, законов и норм.
Объективация духа, которая ведет к признанию священными структуры Церкви, как
социального института, иерархической власти,
государства, национального родового быта и пр., роковым образом переходит в идолопоклонство.
В процессе объективации церковь как
социальный институт была превращена в идола, как и
государство, как и нация, как все, что организует
социальную обыденность.
Это пленение объективацией происходит в исторической Церкви как
социальном институте у книжников и фарисеев, в застывших ортодоксиях, в
государстве, организующем дух, в законническом морализме, в формальном искусстве, претендующем на классицизм, в духе академичности, организующей и нормирующей познание, в законнической семье, подавляющей любовь, и т. п.
Маркс окончательно отрицает самоценность человеческой личности, видит в человеке лишь функцию материального
социального процесса и подчиняет и приносит в жертву каждого человека и каждое человеческое поколение идолу грядущего Zukunftstaat’a [
Государство будущего (нем.).] и блаженствующего в нем пролетариата.
Всякая общественность, послушная бремени «мира», на противоположных своих полюсах уклоняется к общественности антихристовой — на полюсе империализма и социализма, самодержавного
государства и
социальной республики.
Наука и искусство, право и
государство,
социальная справедливость и свобода, половая любовь, техника — все то, чем живет современный человек и от чего не может отречься, должно быть евангельски оправдано для того, кто ищет Христовой правды.
Кроме того, в доме Зееманов перед москвичом Хрущевым открылся другой мир: мир отвлеченных идей,
социальных и государственных проектов, долженствовавших, якобы, облагодетельствовать Россию, поставить ее на равную ступень с
государствами Западной Европы в государственном отношении. Чад этих громких фраз отуманил молодого корнета, как отуманил многих, мнивших себя благодетелями своей родины и превратившихся вскоре в гнусных преступников…
Все революции, политические и
социальные, направлены на механическое, внешнее разрушение закона и искупления,
государства и церкви.
Выздоровление России должно прийти от идей совершенно противоположных: от идеи личности, сознавшей себя свободной, ответственной и творческой силой, от идеи нации как реальности, превосходящей все
социальные классы, от идеи
государства и идеи церкви как высочайшей реальности.
И сверху и снизу перестали видеть в
государстве и в национальности объективные и духовные начала и подчинили их произвольным и субъективным целям
социального благополучия.
Сложение общества и
государства, образование
социального космоса есть всегда процесс возникновения неравенства и иерархии, выделение правящего слоя.