Неточные совпадения
—
Я ошибся: не про тебя то, что говорил
я. Да, Марфенька, ты права: грех хотеть того, чего не дано, желать жить, как живут эти барыни, о которых в книгах пишут. Боже тебя
сохрани меняться, быть другою! Люби цветы, птиц, занимайся хозяйством, ищи веселого окончания и в книжках, и в
своей жизни…
Я сейчас вообразил, что если б у
меня был хоть один читатель, то наверно бы расхохотался надо
мной, как над смешнейшим подростком, который,
сохранив свою глупую невинность, суется рассуждать и решать, в чем не смыслит.
Алексей Никанорович (Андроников), занимавшийся делом Версилова,
сохранял это письмо у себя и, незадолго до
своей смерти, передал его
мне с поручением «приберечь» — может быть, боялся за
свои бумаги, предчувствуя смерть.
Я, однако, должен прибавить, что в отношениях семейных он все-таки
сохранял свою независимость и главенство, особенно в распоряжении деньгами.
«
Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете!
Я десять раз ездил по этой дороге и знаю этот путь как
свои пять пальцев. И полверсты не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще не сошла с пригорка, или наоборот. Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не пройдет. Мученье!»
Старые славянофильские идеалы были прежде всего идеалами частной, семейной, бытовой жизни русского человека, которому не давали выйти в ширь исторического существования, который не созрел еще для такого существования [
Я не касаюсь здесь церковных идей Хомякова, которые очень глубоки и
сохраняют свое непреходящее значение.].
В статьях этих
я жил вместе с войной и писал в живом трепетании события. И
я сохраняю последовательность
своих живых реакций. Но сейчас к мыслям моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой печали от разрыва с великим прошлым моей родины.
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды людей, Бог посетил
меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать
свое преступление и что четырнадцать лет
сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
— Убивать ее не надо, точно; смерть и так
свое возьмет. Вот хоть бы Мартын-плотник: жил Мартын-плотник, и не долго жил и помер; жена его теперь убивается о муже, о детках малых… Против смерти ни человеку, ни твари не слукавить. Смерть и не бежит, да и от нее не убежишь; да помогать ей не должно… А
я соловушек не убиваю, —
сохрани Господи!
Я их не на муку ловлю, не на погибель их живота, а для удовольствия человеческого, на утешение и веселье.
Общее направление реки Вай-Фудзина юго-восточное. В одном месте она делает излом к югу, но затем выпрямляется вновь и уже
сохраняет это направление до самого моря. На западе ясно виднелся Сихотэ-Алинь.
Я ожидал увидеть громаду гор и причудливые острые вершины, но передо
мной был ровный хребет с плоским гребнем и постепенным переходом от куполообразных вершин к широким седловинам. Время и вода сделали
свое дело.
И
я должен сказать, что и теперь в Сергиевской, как прежде на Васильевском, три грани дня Веры Павловны составляют: чай утром, обед и вечерний чай; да, она
сохранила непоэтическое свойство каждый день обедать и два раза пить чай и находить это приятным, и вообще она
сохранила все
свои непоэтические, и неизящные, и нехорошего тона свойства.
Если бы Кирсанов рассмотрел
свои действия в этом разговоре как теоретик, он с удовольствием заметил бы: «А как, однако же, верна теория; самому хочется
сохранить свое спокойствие, возлежать на лаврах, а толкую о том, что, дескать, ты не имеешь права рисковать спокойствием женщины; а это (ты понимай уж сам) обозначает, что, дескать,
я действительно совершал над собою подвиги благородства к собственному сокрушению, для спокойствия некоторого лица и для твоего, мой друг; а потому и преклонись перед величием души моей.
— К моей рубашке она не идет, — сказал он
мне, — но запонку вашу
я сохраню до конца жизни и наряжусь в нее на
своих похоронах.
Мать моя была лютеранка и, стало быть, степенью религиознее; она всякий месяц раз или два ездила в воскресенье в
свою церковь, или, как Бакай упорно называл, «в
свою кирху», и
я от нечего делать ездил с ней. Там
я выучился до артистической степени передразнивать немецких пасторов, их декламацию и пустословие, — талант, который
я сохранил до совершеннолетия.
После ссылки
я его мельком встретил в Петербурге и нашел его очень изменившимся. Убеждения
свои он
сохранил, но он их
сохранил, как воин не выпускает меча из руки, чувствуя, что сам ранен навылет. Он был задумчив, изнурен и сухо смотрел вперед. Таким
я его застал в Москве в 1842 году; обстоятельства его несколько поправились, труды его были оценены, но все это пришло поздно — это эполеты Полежаева, это прощение Кольрейфа, сделанное не русским царем, а русскою жизнию.
Но почти до конца
своей жизни он
сохранил умственные запросы, и первые понятия, выходящие за пределы известного
мне тогда мира, понятия о том, что есть бог и есть какая-то наука, исследующая природу души и начало мира, мы, дети, получили от этого простодушного полуобразованного человека.
Согласилась со
мной, что мы при третьем коне, вороном, и при всаднике, имеющем меру в руке
своей, так как всё в нынешний век на мере и на договоре, и все люди
своего только права и ищут: «мера пшеницы за динарий и три меры ячменя за динарий»… да еще дух свободный и сердце чистое, и тело здравое, и все дары божии при этом хотят
сохранить.
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при
мне должна была случиться несчастная его история и если б
я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь:
я бы нашел средство
сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя не всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что
я хочу сказать; он минутно забывал
свое назначение и все это после нашей разлуки…
— Папа, насильно вы можете приказать делать со
мною все, что вам угодно, но
я здесь не останусь, — отвечала,
сохраняя всю
свою твердость, Лиза.
— А хотя бы? Одного философа, желая его унизит! посадили за обедом куда-то около музыкантов. А он, садясь, сказал: «Вот верное средство сделать последнее место первым». И, наконец,
я повторяю: если ваша совесть не позволяет вам, как вы выражаетесь, покупать женщин, то вы можете приехать туда и уехать,
сохраняя свою невинность во всей ее цветущей неприкосновенности.
— Monsieur Цапкин так был добр, — вмешалась в разговор m-me Фатеева, — что во время болезни моего покойного мужа и потом, когда
я сама сделалась больна, никогда не оставлял
меня своими визитами, и
я сохраню к нему за это благодарность на всю жизнь! — прибавила она уже с чувством и как-то порывисто собирая карты со стола.
На крыльце
меня встретила лохматая и босая девчонка в затрапезном платье (Машенька особенно старалась
сохранить за
своею усадьбой характер крепостного права и потому держала на
своих хлебах почти весь женский штат прежней барской прислуги) и торопливо объявила, что Филофей Павлыч в город уехали, а Марья Петровна в поле ушли.
Я так был весел и горд весь этот день,
я так живо
сохранял на моем лице ощущение Зинаидиных поцелуев,
я с таким содроганием восторга вспоминал каждое ее слово,
я так лелеял
свое неожиданное счастие, что
мне становилось даже страшно, не хотелось даже увидеть ее, виновницу этих новых ощущений.
К этому
мне ничего не остается прибавить. Разве одно: подобно убежденному писателю, и читатель-друг подвергается ампутациям со стороны ненавистников, ежели не успевает
сохранить свое инкогнито.
— Все вертишься под ногами… покричи еще у
меня; удавлю каналью! — проговорил, уходя, Флегонт Михайлыч, и по выражению глаз его можно было верить, что он способен был в настоящую минуту удавить
свою любимицу, которая, как бы поняв это, спустя только несколько времени осмелилась выйти из-под стула и, отворив сама мордой двери, нагнала
своего патрона, куда-то пошедшего не домой, и стала следовать за ним,
сохраняя почтительное отдаление.
Когда исповедь кончилась и
я, преодолев стыд, сказал все, что было у
меня на душе, он положил
мне на голову руки и
своим звучным, тихим голосом произнес: «Да будет, сын мой, над тобою благословение отца небесного, да
сохранит он в тебе навсегда веру, кротость и смирение. Аминь».
Проникнутый гуманною и высокою целью… несмотря на
свой вид… тою самою целью, которая соединила нас всех… отереть слезы бедных образованных девушек нашей губернии… этот господин, то есть
я хочу сказать этот здешний поэт… при желании
сохранить инкогнито… очень желал бы видеть
свое стихотворение прочитанным пред началом бала… то есть
я хотел сказать — чтения.
— Но ты
мне объясни одно, — допытывался,
сохраняя свой серьезный вид, Феодосий Гаврилыч, — что подерутся за картами, этому
я бывал свидетелем; но чтобы убить человека, — согласись, что странно.
—
Я тебе очень благодарен, Савелий Власьев, — говорил он,
сохраняя свой надменный вид, — что у нас по откупу не является никаких дел.
Я было сначала того да сего, а она
мне: «Нет, этого не моги, Саша, потому
я хочу всю невинность
свою сохранить, чтоб тебе же достойной женой быть», и только ласкается, смеется таково звонко… да чистенькая такая была,
я уж и не видал таких, кроме нее.
Я сел подле них. Справа
меня разговаривали два степенные арестанта, видимо стараясь друг перед другом
сохранить свою важность.
—
Я не говорю этого, баронесса, — опять-таки, зачем впадать в крайности? — но
я могу…
я во всяком случае могу
сохранить свою независимость! Этого,
я надеюсь, никто от
меня не отнимет!
Я боролся с Гезом. Видя, что
я заступился, женщина вывернулась и отбежала за мою спину. Изогнувшись, Гез отчаянным усилием вырвал от
меня свою руку. Он был в слепом бешенстве. Дрожали его плечи, руки; тряслось и кривилось лицо. Он размахнулся: удар пришелся
мне по локтю левой руки, которой
я прикрыл голову. Тогда, с искренним сожалением о невозможности
сохранять далее мирную позицию,
я измерил расстояние и нанес ему прямой удар в рот, после чего Гез грохнулся во весь рост, стукнув затылком.
Во всем крылся великий и опасный сарказм, зародивший тревогу.
Я ждал, что Гез
сохранит в распутстве
своем по крайней мере возможную элегантность, — так
я думал по некоторым его личным чертам; но поведение Геза заставило ожидать худших вещей, а потому
я утвердился в намерении совершенно уединиться. Сильнее всего мучила
меня мысль, что, выходя на палубу днем,
я рисковал, против воли, быть втянутым в удалую компанию.
Мне оставались — раннее, еще дремотное утро и глухая ночь.
— Да,
я был там, — сказал
я, уже готовясь рассказать ей о
своем поступке, но испытал такое же мозговое отвращение к бесцельным словам, какое было в Лиссе, при разговоре со служащим гостиницы «Дувр», тем более что
я поставил бы и Биче в необходимость затянуть конченый разговор. Следовало
сохранить внешность недоразумения, зашедшего дальше, чем полагали.
Одно
меня утешает: ведь и вы, мой друг, не лишены
своего рода ссылок и оправдательных документов, которые можете предъявить едва ли даже не с большим успехом, нежели
я —
свои. В самом деле, виноваты ли вы, что ваша maniere de causer [манера беседовать (франц.)] так увлекательна? виноваты ли вы, что до сорока пяти лет
сохранили атуры и контуры, от которых мгновенно шалеют les messieurs?
Мамаев. «Человеку Мамаева, за то, что привез ко
мне своего барина обманом, пользуясь его слабостью к отдающимся внаймы квартирам — этому благодетелю моему три рубля. Чувствую, что мало». Тут дальше разговор со
мной, совсем не интересный. «Первый визит Крутицкому. Муза! Воспоем доблестного мужа и его прожекты. Нельзя довольно налюбоваться тобой, маститый старец! Поведай нам, поведай миру, как ты ухитрился, дожив до шестидесятилетнего возраста,
сохранить во всей неприкосновенности ум шестилетнего ребенка?»
Я бы, кажется, имела основание уподобить состояние бабушки с состоянием известной сверстницы Августа Саксонского, графини Кόзель, когда ее заключили в замке. Обе они были женщины умные и с большими характерами, и обе обречены на одиночество, и обе стали анализировать
свою религию, но Кόзель оторвала от
своей Библии и выбросила в ров Новый Завет, а бабушка это одно именно для себя только и выбрала и лишь это одно
сохранила и все еще добивалась, где тут материк?
— Оттого, что
я довольно им давал и документ даже насчет этого нарочно
сохранил, — проговорил князь и, проворно встав с
своего места, вынул из бюро пачку писем, взял одно из них и развернул перед глазами Елены. — На, прочти!.. — присовокупил он, показывая на две, на три строчки письма, в которых говорилось: «Вы, мой милый князь, решительно наш второй Походяшев: вы так же нечаянно, как и он, подошли и шепнули, что отдаете в пользу несчастных польских выходцев 400 тысяч франков. Виват вам!»
Дулебов. Вот видите ли, мое блаженство,
я человек очень добрый, нежный — это тоже всем известно…
я, несмотря на
свои лета, до сих пор
сохранил всю свежесть чувства…
я еще до сих пор могу увлекаться, как юноша…
Хотя
я и знаю, что Прокоп проедает
свое последнее выкупное свидетельство, но покуда он еще не проел его, он
сохраняет все внешние признаки человека достаточного, живущего в
свое удовольствие.
— За что мы так несчастливы! Гнусный этот Пандалевский!.. Вы
меня спрашиваете, Наталья Алексеевна, что
я намерен делать? У
меня голова кругом идет —
я ничего сообразить не могу…
Я чувствую только
свое несчастие… Удивляюсь, как вы можете
сохранять хладнокровие!..
Священник постоянно
сохранял ко
мне какое-то неблагорасположение, несмотря на то, что
я знал
свои уроки всегда очень твердо.
—
Я тебе сейчас объясню, — сказал Самойленко. — Лет восемь назад у нас тут был агентом старичок, величайшего ума человек. Так вот он говаривал: в семейной жизни главное — терпение. Слышишь, Ваня? Не любовь, а терпение. Любовь продолжаться долго не может. Года два ты прожил в любви, а теперь, очевидно, твоя семейная жизнь вступила в тот период, когда ты, чтобы
сохранить равновесие, так сказать, должен пустить в ход все
свое терпение…
«Одно только очень желательно, — думал
я в этот день по уходе Шульца, — желательно, чтобы Фридрих Фридрихович
сохранил втайне это
свое хорошее великодушие и не распространился об этой истории у Норков. Только нет — где уж Фридриху Фридриховичу отказать себе в таком удовольствии».
За обедом отец, у которого сердце было, как
я сказал, отходчивое, да и совестно ему немножко стало
своей горячности — шестнадцатилетних мальчиков уже не бьют по щекам, — отец попытался приласкать
меня; но
я отклонил его ласку не из злопамятства, как он вообразил тогда, а просто
я боялся расчувствоваться:
мне нужно было в целости
сохранить весь пыл мести, весь закал безвозвратного решения!
Лотохин. Тогда молодого-то мужа потребуют в суд. Это будет спектакль любопытный, особенно для жены. Она может во всей подробности ознакомиться с любовными похождениями
своего мужа. Мещанские девицы имеют привычку и на суде в речах
своих сохранять прежнюю короткость с
своими изменниками. И заговорит она с чувством: «Сердечный ты друг мой, кабы
я прежде-то знала, что ты такой мошенник, не стала бы
я с тобой и вязаться».
«Однако что же это такое? — подумал господин Голядкин. — Да где же Петрушка?» Все еще
сохраняя тот же костюм, заглянул он другой раз за перегородку. Петрушки опять не нашлось за перегородкой, а сердился, горячился и выходил из себя лишь один поставленный там на полу самовар, беспрерывно угрожая сбежать, и что-то с жаром, быстро болтал на
своем мудреном языке, картавя и шепелявя господину Голядкину, — вероятно, то, что, дескать, возьмите же
меня, добрые люди, ведь
я совершенно поспел и готов.
— Нет! Настенька,
я не сяду;
я уже более не могу быть здесь, вы уже
меня более не можете видеть;
я все скажу и уйду.
Я только хочу сказать, что вы бы никогда не узнали, что
я вас люблю.
Я бы
сохранил свою тайну.
Я бы не стал вас терзать теперь, в эту минуту, моим эгоизмом. Нет! но
я не мог теперь вытерпеть; вы сами заговорили об этом, вы виноваты, вы во всем виноваты, а
я не виноват. Вы не можете прогнать
меня от себя…
Не прошло и двух минут, как, надев сапоги и халат,
я уже тихонько отворял дверь в спальню матери. Бог избавил
меня от присутствия при ее агонии; она уже лежала на кровати с ясным и мирным лицом, прижимая к груди большой серебряный крест. Через несколько времени и остальные члены семейства, начиная с отца, окружили ее одр. Усопшая и на третий день в гробу
сохранила свое просветленное выражение, так что несловоохотливый отец по окончании панихиды сказал
мне: «
Я никогда не видал более прекрасного покойника».