Неточные совпадения
Самгин хотел
согласиться с этой мыслью, но — воздержался.
Мать вызывала чувство жалости к ней, и это связывало ему язык. Во всем, что она говорила, он слышал искусственное напряжение, неискренность, которая, должно быть, тяготила ее.
— Со всех сторон плохо говоришь, — кричал Варавка, и Клим
соглашался: да, отец плохо говорит и всегда оправдываясь, точно нашаливший.
Мать тоже
соглашалась с Варавкой.
Лидия уезжала в Москву, но собиралась не спеша, неохотно. Слушая беседы Варавки
с матерью Клима, она рассматривала их, точно людей незнакомых, испытующим взглядом и, очевидно, не
соглашаясь с тем, что слышит, резко встряхивала головою в шапке курчавых волос.
Nicolas Веревкин
согласился ехать в Петербург
с большим удовольствием, — раз, затем чтобы добраться наконец до тех злачных мест, где зимуют настоящие
матерые раки, а затем — ему хотелось немного встряхнуть свою засидевшуюся в провинциальной глуши натуру.
Этот страшный вопрос повторялся в течение дня беспрерывно. По-видимому, несчастная даже в самые тяжелые минуты не забывала о дочери, и мысль, что единственное и страстно любимое детище обязывается жить
с срамной и пьяной
матерью, удвоивала ее страдания. В трезвые промежутки она не раз настаивала, чтобы дочь, на время запоя, уходила к соседям, но последняя не
соглашалась.
Под конец вечера послышалось на дворе побрякивание бубенцов. Это за Линдгорстами приехали лошади. Младшая стала просить у
матери, чтобы еще остаться. Та не
соглашалась, но когда подошла Лена и, протянув руки на плечо
матери, сказала, ласкаясь: «Мамочка… Так хорошо!» — та сразу уступила и уехала
с мальчиком, обещая прислать лошадь через полчаса.
Но
согласись, милый друг,
согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред
матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет
с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово
с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
Лиза утешала ее, отирала ее слезы, сама плакала, но осталась непреклонной.
С отчаянья Марфа Тимофеевна попыталась пустить в ход угрозу: все сказать
матери… но и это не помогло. Только вследствие усиленных просьб старушки Лиза
согласилась отложить исполнение своего намерения на полгода; зато Марфа Тимофеевна должна была дать ей слово, что сама поможет ей и выхлопочет согласие Марьи Дмитриевны, если через шесть месяцев она не изменит своего решения.
Глафира еще при жизни
матери успела понемногу забрать весь дом в руки: все, начиная
с отца, ей покорялись; без ее разрешения куска сахару не выдавалось; она скорее
согласилась бы умереть, чем поделиться властью
с другой хозяйкой, — и какою еще хозяйкой!
Отцу было не до сына в это время, и он
согласился, а
мать была рада, что бабушка увезет ее сокровище из дома, который
с часу на час более и более наполнялся революционерами.
После кофе Дурасов предложил было нам катанье на лодке
с роговой музыкой по Черемшану, приговаривая, что «таких рогов ни у кого нет», но отец
с матерью не
согласились, извиняясь тем, что им необходимо завтра рано поутру переправиться через Волгу.
Сначала я слышал, как говорила моя
мать, что не надо ехать на бал к губернатору, и как
соглашались с нею другие, и потом вдруг все решили, что нельзя не ехать.
Прасковья Ивановна и
мать соглашались с Михайлушкой, и мой отец должен был замолчать.
Отец
с матерью согласились, и мы пошли.
Я подумал, что
мать ни за что меня не отпустит, и так, только для пробы, спросил весьма нетвердым голосом: «Не позволите ли, маменька, и мне поехать за груздями?» К удивлению моему,
мать сейчас
согласилась и выразительным голосом сказала мне: «Только
с тем, чтоб ты в лесу ни на шаг не отставал от отца, а то, пожалуй, как займутся груздями, то тебя потеряют».
По моей усильной просьбе отец
согласился было взять
с собой ружье, потому что в полях водилось множество полевой дичи; но
мать начала говорить, что она боится, как бы ружье не выстрелило и меня не убило, а потому отец, хотя уверял, что ружье лежало бы на дрогах незаряженное, оставил его дома.
Наконец мы собрались совсем, и хозяйка
согласилась отпустить нас, взяв честное слово
с моего отца и
матери, что мы непременно приедем в исходе лета и проживем всю осень.
Все это
мать говорила
с жаром и
с увлечением, и все это в то же время было совершенно справедливо, и я не мог сказать против ее похвал ни одного слова; мой ум был совершенно побежден, но сердце не
соглашалось, и когда
мать спросила меня: «Не правда ли, что в Чурасове будет лучше?» — я ту ж минуту отвечал, что люблю больше Багрово и что там веселее.
Мать в другое время ни за что бы не приняла такого одолженья — теперь же охотно и
с благодарностью
согласилась.
Мать протолкалась вперед и смотрела на сына снизу вверх, полна гордости: Павел стоял среди старых, уважаемых рабочих, все его слушали и
соглашались с ним. Ей нравилось, что он не злится, не ругается, как другие.
— Это точно, —
соглашалась с нею
мать.
— Я женат единственно по своей глупости и по хитрости женской, — сказал он
с ударением. — Я, как вам докладывал, едва не умер, и меня бы, вероятно, отправили в госпиталь; но тут явилась на помощь мне одна благодетельная особа, в доме которой жила ваша матушка. Особа эта начала ходить за мной, я не говорю уж, как сестра или
мать, но как сиделка, как служанка самая усердная.
Согласитесь, что я должен был оценить это.
— Это так-с, так!.. —
согласился Елпидифор Мартыныч. — А она
матерью себя почитает, и какой еще полновластной: «Если, говорит, князь не сделает этого для меня, так я обращусь к генерал-губернатору, чтобы мне возвратили дочь».
— Нет-с, она никак не
соглашается на то! — начал Елпидифор Мартыныч нежным голосом. — «Я, говорит,
мать, и так люблю моего ребенка, что никак не могу расстаться
с ним».
—
С ней два удара собственно было! — отвечал тот
с какой-то особенною пунктуальностью и резкостью. — Один вот первый вскоре после поступления дочери в кастелянши! — На слове этом Елпидифор Мартыныч приостановился немного. — Сами
согласитесь, — продолжал он, грустно усмехаясь, — какой
матери это может быть приятно!.. А потом-с другой раз повторился, как дочь и оттуда переехала.
Ограниченность применения женского труда в ту эпоху в России вынуждала девушек стремиться к получению преимущественно педагогического и медицинского образования.]
мать очень мало понимала и гораздо больше бы желала, чтобы она вышла замуж за человека
с обеспеченным состоянием, или, если этого не случится, она, пожалуй, не прочь бы была
согласиться и на другое, зная по многим примерам, что в этом положении живут иногда гораздо лучше, чем замужем…
Лидия (прилегая на плечо к
матери). Надо
с ним
согласиться. (Тихо.) У нас будут деньги, и мы
с вами будем жить богато. (Громко мужу.) Мой друг, я согласна. Не противиться тебе, а благодарить тебя я должна. (Тихо
матери.) Как я проведу его. (Громко мужу.) Мы не будем никого принимать.
— Непременно, это необходимо! —
согласилась она и, встав, сначала поцеловала Мерову, а потом перекрестила. — Целую вас и кладу на вашу грудь крестное знамение
с таким же чувством, как бы делала это
мать ваша, — проговорила она и вышла.
— Вы спрашивали меня, — продолжала она
с новой силой, — что я ответила моей
матери, когда она объявила мне, что скорее
согласится на мою смерть, чем на брак мой
с вами: я ей ответила, что скорее умру, чем выйду за другого замуж… А вы говорите: покориться! Стало быть, она была права: вы точно, от нечего делать, от скуки, пошутили со мной…
Не один раз слышал я сам из другой комнаты,
с каким жаром сердечного красноречия,
с какими горячими слезами моя
мать убеждала, умоляла Григорья Иваныча быть моим воспитателем… наконец, твердость его была побеждена: он
согласился, хотя весьма неохотно.
Мой отец безусловно
соглашался с этим мнением, а
мать, пораженная мыслию разлуки
с своим сокровищем, побледнела и встревоженным голосом возражала, что я еще мал, слаб здоровьем (отчасти это была правда) и так привязан к ней, что она не может вдруг на это решиться.
Я совсем не против народной медицины и верю ей, особенно в соединении
с магнетизмом; я давно отрекся от презрительного взгляда,
с которым многие смотрят на нее
с высоты своего просвещения и учености; я видел столько поразительных и убедительных случаев, что не могу сомневаться в действительности многих народных средств; но мне тогда не помогли они, может быть оттого, что не попадали на мою болезнь, а может быть и потому, что
мать не
согласилась давать мне лекарства внутрь.
После я узнал, что мой отец и Княжевичи продолжали уговаривать мою
мать отдать меня немедленно на казенное содержание в казанскую гимназию, убеждая ее тем, что теперь есть ваканция, а впоследствии, может быть, ее не будет; но
мать моя ни за что не
согласилась и сказала решительно, что ей надобно по крайней мере год времени, чтобы совладеть
с своим сердцем, чтобы самой привыкнуть и меня приучить к этой мысли.
Наконец, Бенис посоветовал ей просить директора, чтоб он приказал при себе освидетельствовать меня гимназическому доктору, вместе
с другими посторонними докторами, и чтобы
согласился с их мнением, — и
мать моя поехала просить директора.
Мать моя поручила ему устроить мое будущее пребывание в Казани, и я,
с согласия Григорья Иваныча (удивляюсь, как мог он
согласиться), условился
с адъюнкт-профессором философии и логики Львом Семенычем Левицким в том, что я буду жить у него, платя за стол и квартиру небольшую сумму и в то же время присматривая за его тремя воспитанниками, своекоштными гимназистами.
«Ничего не надо говорить», — подумал Яков, выходя на крыльцо, и стал смотреть, как тени чёрной и белой женщин стирают пыль
с камней; камни становятся всё светлее.
Мать шепталась
с Тихоном, он согласно кивал головою, конь тоже
соглашался; в глазу его светилось медное пятно. Вышел из дома отец,
мать сказала ему...
— Двоих братов под Севастополь угнали, там они и загибли. Старший в бунт ввязался, когда мужики волей смутились; отец — тоже причастный бунту —
с картошкой не
соглашался, когда картошку силком заставляли есть; его хотели пороть, а он побежал прятаться, провалился под лёд, утонул. Потом было ещё двое у
матери, от другого мужа, Вялова, рыбака, я да брат Сергей…
Словом, это была та самая Верочка, которая, вбежав как-то в гостиную и застав там сидевшего
с матерью известного нашего поэта Тютчева, ни за что не хотела
согласиться, что седой этот старичок мог сочинять стихи; напрасно уверяли
мать и сам Тютчев, — Верочка стояла на своем; поглядывая недоверчиво на старика своими большими голубыми глазами, она повторяла...
— Нет, позвольте, это еще не все, — возразил Хозаров. — Теперь жена моя целые дни проводит у
матери своей под тем предлогом, что та больна; но знаете ли, что она делает в эти ужасные для семейства минуты? Она целые дни любезничает
с одним из этих трех господ офицеров, которые всегда к вам ездят неразлучно втроем, как три грации. Сами
согласитесь, что это глупо и неприлично.
Пристал Степан Степанович к соседу, чтобы тот продал Акульку; сосед поломался, потом
согласился с условием, чтобы Столыгин купил отца и
мать. «Я, — говорит, — христианин и не хочу разлучать того, что бог соединил». Степан Степанович на все
согласился и заплатил ему три тысячи рублей; по тогдашним ценам на такую сумму можно было купить пять Акулек и столько же Дуняшек
с их отцами и
матерями.
«Она скорее
согласится умереть, чем сделать несчастной
матери уступку, попросить у нее прощения», — подумал Петр Михайлыч, идя к
матери с письмом.
Это было бы недурно! Попрошу-ка Софью отложить отъезд недели на две, а сам
с генеральшей поеду! Право… Две недели — только! Софья
согласится… Может пока у
матери пожить… Попрошу-ка… а?.. Пока я буду ездить
с генеральшей, Софья поотдохнет… сил наберется то есть… Ну да ведь не навеки же уеду!
— Да, да, — качая головой,
согласилась мать Таисея. — Подымался Пугач на десятом году после того, как Иргиз зачался, а Иргиз восемьдесят годов стоял, да вот уже его разоренью пятнадцатый год пошел. Значит, теперь Пугачу восемьдесят пять лет, да если прадедушке твоему о ту пору хоть двадцать лет от роду было, так всего жития его выйдет сто пять годов… Да… По нонешним временам мало таких долговечных людей… Что ж, как он перед кончиной-то?.. Прощался ли
с вами?.. Дóпустил ли родных до себя?
Мать просила Машу, чтоб она осталась
с нею, но Маша не
согласилась. Она сказала, что обещала мужу вернуться.
Нюточка, пока еще не знала, что такое
мать, не противоречила Ардальону и даже
соглашалась с ним, находя, что это, конечно, всего удобнее, хотя в душе у нее какое-то смутное чувство и шептало в то же самое время, что такой удобный расчет
с будущим существом сдается почему-то и не совсем удобным.
Когда сказан был набор и
с семьи чубаловской рекрут потребовался, отцом-матерью решено было — и сам Абрам, тогда еще холостой, охотно на то
соглашался — идти ему в солдаты за женатого брата, но во время приема нашли у него какой-то недостаток.
— Если моя Тарочка будет хоть отчасти похожа на Тасю, я буду самая счастливая
мать, — говорила мужу Екатерина Александровна, и тот
соглашался с ней.
Зимой в 1863 году поехал я на свидание
с моей
матерью и пожил при ней некоторое время. В Нижнем жила и моя сестра
с мужем. Я вошел в тогдашнее нижегородское общество. И там театральное любительство уже процветало. Меня стали просить ставить"Однодворца"и играть в нем. Я
согласился и не только сыграл роль помещика, но и выступил в роли графа в одноактной комедии Тургенева"Провинциалка".
— И удивляться нечего… — продолжал Николай Сергеич, помолчав немного. — Обыкновенная история! Мне деньги нужны, а она… не дает. Ведь этот дом и все это мой отец наживал, Марья Андреевна! Все ведь это мое, и брошка принадлежала моей
матери, и… все мое! А она забрала, завладела всем… Не судиться же мне
с ней,
согласитесь… Прошу вас убедительно, извините и… и останьтесь. Tout comprendre, tout pardonner. [Все понять, все простить (фр.).] Остаетесь?
Ваня и Нина в ужасе. Смерть в помойке, помимо своей жестокости, грозит еще отнять у кошки и деревянной лошади их детей, опустошить ящик, разрушить планы будущего, того прекрасного будущего, когда один кот будет утешать свою старуху-мать, другой — жить на даче, третий — ловить крыс в погребе… Дети начинают плакать и умолять пощадить котят. Отец
соглашается, но
с условием, чтобы дети не смели ходить в кухню и трогать котят.