Неточные совпадения
Но
позвольте:
совесть — это уже раскаяние, но раскаяния могло и не быть у самоубийцы, а было лишь отчаяние.
— Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз сделал, тому и навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет
совести, видно, и на полшеляга: сказал, да и назад… Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнули на все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые
позволяют себя седлать бабам…
Я имел известие из Иркутска. Меня туда ожидают, и я сижу теперь в Туринске и по
совести не могу выехать, пока детям Ивашева не
позволят переехать Урал.
Добрый друг мой, сколько мог, я вам, одним вам, высказал мои мысли по
совести; вы меня поймете. Между тем
позвольте мне думать, что одно письменное участие ваше представило вам нечто в мою пользу; в заключение скажу вам, что если бы и могли существовать те чувства, которые вы стараетесь угадать, то и тогда мне только остается в молчании благоговеть пред ними, не имея права, даже простым изъявлением благодарности, вызывать на такую решимость, которой вся ответственность на мне, Таков приговор судьбы моей.
— Лизавета Егоровна! —
позвольте, однако, если я человек с плохою
совестью, то я…
Это была женщина, вернее сказать, отставная девка, которые водятся только на юге России, не то полька, не то малороссиянка, уже достаточно старая и богатая для того, чтобы
позволить себе роскошь содержать мужа (а вместе с ним и кафешантан), красивого и ласкового полячка. Горизонт и Барсукова встретились, как старые знакомые. Кажется, у них не было ни страха, ни стыда, ни
совести, когда они разговаривали друг с другом.
— А хотя бы? Одного философа, желая его унизит! посадили за обедом куда-то около музыкантов. А он, садясь, сказал: «Вот верное средство сделать последнее место первым». И, наконец, я повторяю: если ваша
совесть не
позволяет вам, как вы выражаетесь, покупать женщин, то вы можете приехать туда и уехать, сохраняя свою невинность во всей ее цветущей неприкосновенности.
— Может быть, — не отвергнула Сусанна Николаевна, — но я тоже знаю, чего это будет стоить ему… Кроме того, мне моя собственная
совесть никогда не
позволит до такой степени сделаться порочною, как желает того Углаков.
— Какая тут
совесть и в чем тут
совесть? Человека, что ли, мы с вами убили? — воскликнул, смеясь, откупщик. — Я, как вы знаете, сам тоже не торгаш и не подьячий, а музыкант и артист в душе; но я понимаю жизнь!.. Вы же, будучи благороднейшим человеком, мало — видно — ее знаете; а потому
позвольте мне в этом случае быть руководителем вашим.
Как могут они не возмутиться против него, не стать поперек дороги и не закричать: «Нет, этого, убивать и сечь голодных людей за то, что они не отдают мошеннически отнимаемое у них последнее достояние, — этого мы не
позволим!» Но не только никто этого не делает, но, напротив, большинство людей, даже те люди, которые были заводчиками дела, как управляющий, помещик, судья и те, которые были участниками и распорядителями его, как губернатор, министр, государь, совершенно спокойны и даже не чувствуют укоров
совести.
— За фактическую достоверность журнала отвечает
совесть собиравшего документы; за психическую
позвольте вступиться мне.
— Нет, не разочаровался нисколько ни в чем, но меня смутило, что православия нельзя переменить. Сознание этой несвободности меня лишает спокойствия
совести. Самостоятельность моя этим подавлена и возмущается. Я подал просьбу, чтоб мне
позволили выйти, а если не
позволят, то думаю уйти в Турцию, где христианские исповедания не имеют протекции и оттого в известном отношении свободнее и ближе к духу Христова учения. Жду с нетерпением ответа, а теперь прощайте и извините меня, что я отнял у вас много времени.
Нет, это мне совершенно все равно: на умеренные мои потребности жалованья мне достает; я даже и роскошь себе
позволяю, фортепиано имею; а служба самая легкая: все только исполняю то, что велено, а своею
совестью, своим разумом и волей ни на волос ничего не делаю…
— Ну, хорошо, ну, пусть вам эта вина прощается за ваши недуги; но нынче-с!..
позвольте вас искренно, по душе, по
совести просить ответить: чего вы стояли этаким рыцарем и таращили на меня глаза, когда мне захотелось помолиться с Жервезой?
— Позвольте-с!
Позвольте! — перебил его Хмурин, как-то отстраняя даже рукою его доказательства. — Господину мировому судье закон тоже
позволяет судить по
совести — раз!.. Второе — коли убийцу какого-нибудь или вора судят присяжные, суди и драчуна присяжные: суд для всех должен быть одинакий!
Бессеменов. Нет, уж вы
позвольте! Хотя вы люди и образованные… хотя вы потеряли
совесть… и никого не уважаете…
— Ты очень счастлив; твоя душа в день рождества была — как ясли для святого младенца, который пришел на землю, чтоб пострадать за несчастных. Христос озарил для тебя тьму, которою окутывало твое воображение — пусторечие темных людей. Пугало было не Селиван, а вы сами, — ваша к нему подозрительность, которая никому не
позволяла видеть его добрую
совесть. Лицо его казалось вам темным, потому что око ваше было темно. Наблюди это для того, чтобы в другой раз не быть таким же слепым.
— Но какой же отец решится отдать за вас свою дочь теперь — будь вы хоть размиллионер в будущем или там какой-нибудь будущий благодетель человечества? Человек девятнадцати лет даже и за себя самого — отвечать не может, а вы решаетесь еще брать на
совесть чужую будущность, то есть будущность такого же ребенка, как вы! Ведь это не совсем тоже благородно, как вы думаете? Я
позволил себе высказать потому, что вы сами давеча обратились ко мне как к посреднику между вами и Павлом Павловичем.
Снадобья эти не утрачивали своей цены и здесь, потому что, к чести человечества,
совесть не за всеми исцелениями
позволяла обращаться к угоднику.
— По-моему — про душу тот болтает, у кого ума ни зерна нет! Ему говорят: вот как делай! А он: душа не
позволяет или там —
совесть… Это все едино —
совесть али душа, лишь бы от дела отвертеться! Один верит, что ему все запрещено, — в монахи идет, другой — видит, что все можно, — разбойничает! Это — два человека, а не один! И нечего путать их. А чему быть, то — будет сделано… надо сделать — так и
совесть под печку спрячется и душа в соседи уйдет.
— Послушайте, Лучков, — сказал он, наконец, — если вы действительно, не шутя, убеждены в том, что вы говорите, — чему я, признаюсь, не верю, — то
позвольте вам сказать: стыдно и грешно вам так оскорбительно толковать мои поступки и мои намерения. Я не хочу оправдываться… Я обращаюсь к вашей собственной
совести, к вашей памяти.
— Разорвана! Связь разорвана! — повторил Авдей. — Поймите меня: я с вами не кланялся и не был у вас из сожаления к вам; ведь вы
позволите мне сожалеть о вас, коли вы обо мне сожалеете!.. Я не хотел поставить вас в ложное положение, возбудить в вас угрызение
совести… Вы толкуете о нашей связи… как будто бы вы могли остаться моим приятелем по-прежнему после вашей свадьбы! Полноте! Вы и прежде-то со мной знались только для того, чтоб тешиться вашим мнимым превосходством…
— Говоря по
совести, как надо между друзьями, конечно, нет, но… произошла роковая неосторожность: мы, сентиментальные немки, мы иногда бываем излишне чувствительны к человеческому несчастию… Если вы честный человек, в чем я не сомневаюсь, вы должны уехать из этого города или… я ведь вам не
позволю, чтобы Лина страдала. Она вас любит, и поэтому вы ее стоите. А я вас спрашиваю: когда вы хотите уехать?
— Чего —
позвольте! Про меня написал — и про них пиши. Коли я с ними поступил не по
совести, так ты знаешь, что и они со мною поступили этак же; на твоих глазах было. Однако вот ты молчишь! А говоришь — из справедливости! Эх ты…
Не знаю, долго ли бы простоял я тут или долго ли бы мне
позволили простоять. Но раздался густой, протяжный, одинокий звук колокола с другой стороны; звук колокола заставляет трепетать; он слишком силен для человеческого уха, слишком силен для сердца; в нем есть доля угрызения
совести и печальный упрек; он зовет, но не просит; он напоминает о небе, но пренебрегает землею.
И я начинал жалеть, что бросил свою практику и приехал в Петербург. Бильрот говорит: «Только врач, не имеющий ни капли
совести, может
позволить себе самостоятельно пользоваться теми правами, которые ему дает его диплом». А кто в этом виноват? Не мы! Сами устраивают так, что нам нет другого выхода, — пускай сами же и платятся!..
Я сам понимал, что мысль эта нелепа: теперешняя бессистемная, сомневающаяся научная медицина, конечно, несовершенна, но она все-таки неизмеримо полезнее всех выдуманных из головы систем и грубых эмпирических обобщений; именно
совесть врача и не
позволила бы ему гнать больных в руки гомеопатов, пасторов Кнейппов и Кузьмичей.
А относительно настоящего можно лишь повторить то, что сказал когда-то средневековый арабский писатель Аерроес: «Честному человеку может доставлять наслаждение теория врачебного искусства, но его
совесть никогда не
позволит ему переходить к врачебной практике, как бы обширны ни были его познания».
Бедные, несчастные, бессмысленные народы, упорные в своем зле, слепые к своему добру, вы
позволяете отбирать от вас лучшую часть вашего дохода, грабить ваши поля, ваши дома; вы живете так, как будто всё это принадлежит не вам,
позволяя отнимать у вас вашу
совесть, соглашаясь быть убийцами.
— И Корнев, наверно, отдал бы под суд или, по меньшей мере, отрешил меня от командования, если бы я поступил по правилам, а не так, как велит
совесть… Вот почему он благодарил меня вместо того, чтобы отдать под суд! Сам он тоже не по правилам спешил к Сахалину и тоже в густой туман бежал полным ходом… Так
позвольте, господа, предложить тост за тех моряков и за тех людей, которые исполняют свой долг не за страх, а за
совесть! — заключил капитан, поднимая бокал шампанского.
Дядин (плачущим голосом). Жорженька, я не люблю, когда ты это говоришь. Ну вот, право… Я даже дрожу… Господа, я не обладаю талантом и цветами красноречия, но
позвольте мне без пышных фраз высказать вам по
совести… Господа, кто изменяет жене или мужу, тот, значит, неверный человек, тот может изменить и отечеству!
—
Позвольте вам заметить, Иван Захарыч, — заговорил он, меняя тон, — что у каждого человека есть своя присяга. Я — по
совести — считаю вашу лесную дачу хоть и вдесятеро меньше, чем у Низовьева, моего главного патрона в настоящую минуту, но по качеству выше. И оценка ей сделана была очень низкая при проекте залога в банк.
— Батюшка, Василий Иваныч, — просительно кончил он, придя за вещами Теркина в его комнату, —
позвольте на вас надеяться. Признаться вам по
совести, ежели дело крякнет — пропадет и мое жалованье за целых семь месяцев.
— Истинно наказуешь, — воскликнул последний со слезами в голосе, целуя руку великого князя. — Раскаяние гложет,
совесть душит меня.
Позволь хоть умереть за тебя.
Пусть так, пусть ханжеское лицемерие или глупость говорят, что
позволяет им их бедный смысл и прожженная
совесть; но им никогда не удастся убедить рассудительных людей, что сдавленность, в которой наше духовенство утрачивает свои человеческие достоинства, есть наилучшая форма, навсегда необходимая для нашей церкви.