Неточные совпадения
— Помилуйте, — говорил я, — ведь вот сейчас тут был за речкою Казбич, и мы по нем стреляли; ну, долго ли вам на него наткнуться? Эти горцы
народ мстительный: вы думаете, что он не догадывается, что вы частию помогли Азамату? А я бьюсь об заклад, что нынче он узнал Бэлу. Я знаю, что год тому назад она ему больно нравилась — он мне сам говорил, — и если б надеялся
собрать порядочный калым, то, верно, бы посватался…
— В кусочки, да! Хлебушка у них — ни поесть, ни посеять. А в магазее хлеб есть, лежит. Просили они на посев — не вышло, отказали им. Вот они и решили самосильно взять хлеб силою бунта, значит. Они еще в среду хотели дело это сделать, да приехал земской, напугал. К тому же и день будний, не
соберешь весь-то
народ, а сегодня — воскресенье.
После восьми или десяти совещаний полномочные объявили, что им пора ехать в Едо. По некоторым вопросам они просили отсрочки, опираясь на то, что у них скончался государь, что новый сиогун очень молод и потому ему предстоит сначала показать в глазах
народа уважение к старым законам, а не сразу нарушать их и уже впоследствии как будто уступить необходимости. Далее нужно ему, говорили они,
собрать на совет всех своих удельных князей, а их шестьдесят человек.
— Да так живем, вот, как видишь. Изба завалиться хочет, того гляди убьет кого. А старик говорит — и эта хороша. Вот и живем — царствуем, — говорила бойкая старуха, нервно подергиваясь головой. — Вот сейчас обедать
соберу. Рабочий
народ кормить стану.
И мыслью пробежав по всем тем лицам, на которых проявлялась деятельность учреждений, восстанавливающих справедливость, поддерживающих веру и воспитывающих
народ, — от бабы, наказанной за беспатентную торговлю вином, и малого за воровство, и бродягу за бродяжничество, и поджигателя за поджог, и банкира за расхищение, и тут же эту несчастную Лидию за то только, что от нее можно было получить нужные сведения, и сектантов за нарушение православия, и Гуркевича за желание конституции, — Нехлюдову с необыкновенной ясностью пришла мысль о том, что всех этих людей хватали, запирали или ссылали совсем не потому, что эти люди нарушали справедливость или совершали беззакония, а только потому, что они мешали чиновникам и богатым владеть тем богатством, которое они
собирали с
народа.
Велим
собрать, что есть в моем
народе,
Девиц-невест и парней-женихов
И всех зараз союзом неразрывным
Соединим, лишь только Солнце брызнет
Румяными лучами по зеленым
Верхам дерев.
Это последнее обстоятельство объяснялось тем, что в
народе прошел зловещий слух: паны взяли верх у царя, и никакой опять свободы не будет. Мужиков сгоняют в город и будут расстреливать из пушек… В панских кругах, наоборот, говорили, что неосторожно в такое время
собирать в город такую массу
народа. Толковали об этом накануне торжества и у нас. Отец по обыкновению махал рукой: «Толкуй больной с подлекарем!»
Народ афинский, священнослужителями возбужденный, писания Протагоровы запретил, велел все списки оных
собрать и сжечь.
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как делает это в наше время одна прелестнейшая из женщин, но не в этом дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до богов; и это до такой степени, с одной стороны, простое, а с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни целого
народа, сложившиеся в продолжение веков, и что Гомер только
собрал их.
— Каналья этакий! — произнес он. — Да и вы, господа чиновники, удивительное дело, какой нынче пустой
народ стали! Вон у меня покойный дядя исправником был… Тогда, знаете, этакие французские камзолы еще носили… И как, бывало, он из округи приедет, тетушка сейчас и лезет к нему в этот камзол в карманы: из одного вынимает деньги, что по округе
собрал, а из другого — волосы человечьи — это он из бород у мужиков надрал. У того бы они квасу не выпустили!
— Самая это, ваше сиятельство, полезная вещь будет! А для простого
народа, для черняди, легость какая — и боже ты мой! Потому что возьмем, к примеру, хоть этот самый хмель: сколько теперича его даром пропадает! Просто, с позволения сказать, в навоз валят! А тогда, значит, всякий, кто даже отроду хмелем не занимался, и тот его будет разводить. Потому, тут дело чистое: взял,
собрал в мешок, представил в прессовальное заведение, получил денежки — и шабаш!
—
Собирай,
народ, силы свои во единую силу!
Нечего сказать, — находка! — рассудили они, —
собрали какую-то комиссию, нагнали со всех сторон
народу, заставили о светопреставлении толковать, да еще и мнений не выражай: предосудительно, вишь!"И кончается обыкновенно затея тем, что"комиссия"глохнет да глохнет, пока не выищется делопроизводитель попредприимчивее, который на все"труды"и"мнения"наложит крест, а внизу напишет:"пошел!"И готово.
В самом деле, спросите порознь каждого человека нашего времени о том, считает ли он не только похвальным, но достойным человека нашего времени заниматься тем, чтобы, получая за это несоразмерное с трудами жалованье,
собирать с
народа — часто нищего — подати для того, чтобы на эти деньги строить пушки, торпеды и орудия убийства против людей, с которыми мы желаем быть в мире и которые этого же самого желают по отношению нас; или тем, чтобы опять за жалованье посвящать всю свою жизнь на устройство этих орудий убийства, или на то, чтобы самому готовиться к убийству и готовить к этому людей?
В другой брошюре, под заглавием: «Сколько нужно людей, чтобы преобразить злодейство в праведность», он говорит: «Один человек не должен убивать. Если он убил, он преступник, он убийца. Два, десять, сто человек, если они делают это, — они убийцы. Но государство или
народ может убивать, сколько он хочет, и это не будет убийство, а хорошее, доброе дело. Только
собрать побольше
народа, и бойня десятков тысяч людей становится невинным делом. Но сколько именно нужно людей для этого?
Если огромные богатства, накопленные рабочими, считаются принадлежащими не всем, а исключительным лицам; если власть
собирать подати с труда и употреблять эти деньги, на что они это найдут нужным, предоставлена некоторым людям; если стачкам рабочих противодействуется, а стачки капиталистов поощряются; если некоторым людям предоставляется избирать способ религиозного и гражданского обучения и воспитания детей; если некоторым лицам предоставлено право составлять законы, которым все должны подчиняться, и распоряжаться имуществом и жизнью людей, — то всё это происходит не потому, что
народ этого хочет и что так естественно должно быть, а потому, что этого для своих выгод хотят правительства и правящие классы и посредством физического насилия над телами людей устанавливают это.
Но яицкие заговорщики слишком привязаны были к своим богатым родимым берегам. Они, вместо побега, положили быть новому мятежу. Самозванство показалось им надежною пружиною. Для сего нужен был только прошлец, дерзкий и решительный, еще неизвестный
народу. Выбор их пал на Пугачева. Им нетрудно было его уговорить. Они немедленно начали
собирать себе сообщников.
— Какая сейчас станица, ежели пароходы груз забрали. А ежели сунуться куда вглубь,
народу много надо… Где его на большую станицу
соберешь? — сказал Петля.
Счастливцев. Ну, убежал куда-то. Уж не топиться ли? Вот бы хорошо-то. Туда ему и дорога! Зайду в беседку,
соберу свою библиотеку, и прощайте! Посижу в кустах до свету, и марш. Деньги есть; слава Богу, занял-таки, удалось наконец. Хороший это способ доставать деньги; да все как-то мне не счастливилось до сих пор, такой мнительный
народ стал. Ну, теперь доберусь до какого-нибудь театра. (Уходит в беседку.)
— Революционеров… А — какие же теперь революционеры, если по указу государя императора революция кончилась? Они говорят, чтобы
собирать на улицах
народ, ходить с флагами и «Боже царя храни» петь. Почему же не петь, если дана свобода? Но они говорят, чтобы при этом кричать — долой конституцию! Позвольте… я не понимаю… ведь так мы, значит, против манифеста и воли государя?
Урманов объезжает дальние стойбища,
собирает вокруг себя молодежь, говорит о «славном прошлом отцов и дедов» (поэт предполагал, что было такое прошлое и у самоедов), говорит им о том, что в великой России
народ уже просыпается для борьбы с рабством и угнетением…
Наивность простого человека погибает, как скоро касается до него цивилизация; народные песни исчезают, когда обращают на них внимание, начинают
собирать их; живописный костюм полудиких
народов перестает им нравиться, когда они видят кокетливый фрак живописца, пришедшего изучать их; если цивилизация, прельстившись живописным нарядом, хочет сохранить его, он уже обратился в маску, и
народ покидает его.
— Но, ваше превосходительство, — сказал Акакий Акакиевич, стараясь
собрать всю небольшую горсть присутствия духа, какая только в нем была, и чувствуя в то же время, что он вспотел ужасным образом, — я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того… ненадежный
народ…
У него и у Савёлки одна вера была. Помню, икона чудесно явилась у нас на селе. Однажды рано утром по осени пришла баба до колодца за водой и — вдруг видит: но тьме на дне колодца — сияние.
Собрала она
народ, земский явился, поп пришёл, Ларион прибежал, спустили в колодезь человека, и поднял он оттуда образ «Неопалимой купины». Тут же начали молебен служить, и решено было часовню над колодцем поставить. Поп кричит...
Лариса. Коль скоро вы ходите по лавкам
собирать на приданое и даже бумагу для этого выправили, как же вы можете быть без жениха? Потому вы не должны
народ обманывать.
— Точно так. Перед ужином бумагу читали: с августа по сей день Наталья Гавриловна
собрали тысяч восемь деньгами, кроме хлеба. Слава богу-с… Я так понимаю, ваше превосходительство, ежели барыня похлопочут за спасение души, то много
соберут.
Народ тут есть богатый.
Лишь ступил на двор широкий —
Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех
Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,
А скорлупку
собирает,
Кучки равные кладет,
И с присвисточкой поет
При честном при всем
народе:
Во саду ли, в огороде.
Ты не пойдешь, мы без тебя пойдем.
Позволь мне завтра кликнуть клич к
народу;
Что
соберем, с тем и пойдем к Москве.
По деньгам глядя, принаймем казаков.
Служил бы правде, силы не хватает,
Последнюю на службе истерял.
Работал много, наработал мало!
Хлопот по горло, дела на алтын!
Любовью начали — свели на ссору!
Хотели волей
собирать подмогу,
Теперь хоть силой отымай, так впору.
Что было силы, послужил
народу —
Уж не взыщите, утрудился больно.
Благодарим тебя, Василий княж Андреич,
Что ты позволил нам к
народу кликнуть
И
собирать казну на Божье дело!
За что бы, кажется, благодарить!
Свои мы деньги
соберем, положим
Свои труды; да ведь другой, пожалуй,
И помешал бы нам, а ты велишь.
Так уж тебе спасибо и за это!
Макар горячился и кричал нарочно, чтобы
собрать вокруг себя побольше
народу, так как он привык бояться татар. Но попик остановил его...
— Это ты, Пётр Васильич,
народ собрал?
Однажды
собрал нам Кузин человек с двадцать
народу, сошлись мы в глухом лесном овраге, куда в старину, бывало, ходили охотники стеречь, как папоротник зацветёт.
И о новых путях жизни говорил, как соединить
народ,
собрать разбитого одиночеством человека.
Силинчи стала смотреть червей и увидала, что когда они замирают, то на них бывает паутина. Она размотала эту паутину, спряла ее в нитки и соткала шелковый платок. Потом она приметила, что черви водятся на тутовых деревьях. Она стала
собирать лист с тутового дерева и кормить им червей. Она развела много червей и научила свой
народ, как водить их.
Собирает он казачий круг, говорит казакам такую речь: «Так и так, атаманы-молодцы, так и так, братцы-товарищи: пали до меня слухи, что за морем у персиянов много тысячей крещеного
народу живет в полону в тяжелой работе, в великой нужде и горькой неволе; надо бы нам, братцы, не полениться, за море съездить потрудиться, их, сердечных, из той неволи выручить!» Есаулы-молодцы и все казаки в один голос гаркнули: «Веди нас, батька, в бусурманское царство русский полон выручать!..» Стенька Разин рад тому радешенек, сам первым делом к колдуну.
На «толоку»
народ собирать ему тоже не стать: мужик богатый, к тому же тороватый, горд, спесив, любит по́чет: захочет ли миром одолжаться?..
Поликрат прочел это и послушался своего друга. Он сделал вот что: был у него дорогой перстень; взял он этот перстень,
собрал много
народа и сел со всем
народом в лодку. Потом велел ехать в море. И когда выехал далеко ва острова, тогда при всем
народе бросил перстень в море и вернулся домой.
Проповедовать в наше время всемирного общения
народов любовь к одному своему
народу и готовность к нападению на другой
народ или к ограждению себя войною от нападения в наше время почти что то же, что проповедовать деревенским жителям исключительную любовь к своей деревне и в каждой деревне
собирать войска и строить крепости.
И вздумал благодетель устроить в таком месте, где много
народа, постоялый двор и
собрать в этом дворе всё, что только может быть на пользу и на удовольствие человеку. И устроил благодетель во дворе теплые горницы, и печи хорошие, и дрова, и освещение, и амбары, полные хлеба всякого, и подвалы с овощами, и запасы плодов, и всякие напитки, и кровати, и постели, и всякую одежду, и белье, и обувь, и всего столько, что на многих и многих достанет. Сделал так благодетель, а сам ушел и стал дожидаться, что будет.
Строгоновы написали царю письмо: «Отдай нам эту землю, а мы сами по ней городки построим и
народ соберем, заселим и не будем давать через эту землю ходу татарам».
Призывает Строгонов Ермака и говорит: «Я вас теперь больше держать не стану, если вы так шалить будете». А Ермак и говорит: «Я и сам не рад, да с
народом моим не совладаешь — набаловались. Дай нам работу». Строгонов и говорит: «Идите за Урал воевать с Кучумом, завладейте его землею. Вас и царь наградит». И показал Ермаку царское письмо. Ермак обрадовался,
собрал казаков и говорит...
В каждом уезде ежегодно будет производимо исчисление
народа, и через каждые три года будут посылаемы на места особые чиновники, которые будут
собирать составленные чиновниками переписи.
Сам по себе он был совсем не"бунтарь"; даже и не ходок в
народе с целью какой бы то ни было пропаганды. Он ходил
собирать песни для П.Киреевского, а после своей истории больше уже этим не занимался, проживал где придется и кое-что пописывал.
—
Народ шумит, безумствует, королева! Не хочет слушать нас. Мы уже
собрали войска, чтобы наказать непокорных, и тебе, королева, предстоит стать во главе верных воинов с мечом в руке. Возьми его и поведи войска против непокорных.
Вокруг них толпился
народ, успевший проникнуть в храмину. Подьячий Родька Косой, как кликали его бояре, чинно стоял в углу первого стола и по мере надобности раскапывал столбцы и, сыскав нужное, прочитывал вслух всему собранию написанное. Давно уже шел спор о «черной, или народной, дани». Миром положено было
собрать двойную и умилостивить ею великого князя. Такого мнения было большинство голосов.
Народ хлынул к Варварским воротам, где стоял знакомый вам парень с деревянной чашкой и действительно
собирал деньги на «всемирную свечу» Царице Небесной и всем желающим рассказывал свой сон.
— Постой, может, это нужные грамотки, — сказал Дмитрий,
собирая разметанные по полю ветром бумаги и пристально вглядываясь в них. — Ишь, ведь как писали-то. Сам черт прежде ослепнет, чем разберет и поймет, что здесь написано; я малую толику знаю грамоте, а от этого отступлюсь. Этот лесной
народ перенял язык у медведей, так диво ли, что по-нашему редкие из них смыслят.
После отречения от короны Христина жила в основном в Италии, покровительствуя художникам и ученым.], хотела только
собирать дань удивления чуждых
народов, а не любовь своего.
Торговые бани
собирали к себе, по русскому необходимому обычаю, постоянно много
народа, но они были на окраинах тогдашнего города, в слободах.