Неточные совпадения
Дворовый, что у барина
Стоял за стулом с веткою,
Вдруг всхлипнул! Слезы катятся
По
старому лицу.
«Помолимся же Господу
За долголетье барина!» —
Сказал холуй чувствительный
И стал креститься дряхлою,
Дрожащею рукой.
Гвардейцы черноусые
Кисленько как-то глянули
На верного слугу;
Однако — делать нечего! —
Фуражки
сняли, крестятся.
Перекрестились барыни.
Перекрестилась нянюшка,
Перекрестился Клим…
Новые платья
сняли, велели надеть девочкам блузки, а мальчикам
старые курточки и велели закладывать линейку, опять, к огорчению приказчика, — Бурого в дышло, чтоб ехать за грибами и на купальню. Стон восторженного визга поднялся в детской и не умолкал до самого отъезда на купальню.
Войдя в тенистые сени, он
снял со стены повешенную на колышке свою сетку и, надев ее и засунув руки в карманы, вышел на огороженный пчельник, в котором правильными рядами, привязанные к кольям лычками, стояли среди выкошенного места все знакомые ему, каждый с своей историей,
старые ульи, а по стенкам плетня молодые, посаженные в нынешнем году.
— Выпейте с нами, мудрец, — приставал Лютов к Самгину. Клим отказался и шагнул в зал, встречу аплодисментам. Дама в кокошнике отказалась петь, на ее место встала другая, украинка, с незначительным лицом, вся в цветах, в лентах, а рядом с нею — Кутузов. Он
снял полумаску, и Самгин подумал, что она и не нужна ему, фальшивая серая борода неузнаваемо
старила его лицо. Толстый маркиз впереди Самгина сказал...
Выгнув грудь, закинув руки назад, офицер встряхнул плечами,
старый жандарм бережно
снял с него пальто, подал портфель, тогда офицер, поправив очки, тоже спросил тоном
старого знакомого...
Самгин
снял шляпу, поправил очки, оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, — широкий кожаный диван, пред ним, на полу, —
старая, истоптанная шкура белого медведя, в углу — шкаф для платья с зеркалом во всю величину двери; у стены — два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а на нем графин воды, стакан.
В самом деле он был в дрянном,
старом и не по росту длинном пальто. Он стоял передо мной какой-то сумрачный и грустный, руки в карманах и не
снимая шляпы.
Я узнал только, что он некогда был кучером у
старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал целый год и, должно быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал
снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
— Ну, посуди, Лейба, друг мой, — ты умный человек: кому, как не
старому хозяину, дался бы Малек-Адель в руки! Ведь он и оседлал его, и взнуздал, и попону с него
снял — вон она на сене лежит!.. Просто как дома распоряжался! Ведь всякого другого, не хозяина, Малек-Адель под ноги бы смял! Гвалт поднял бы такой, всю деревню бы переполошил! Согласен ты со мною?
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому,
снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже
старый человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
Долина Улахе является одной из самых плодородных местностей в крае. По ней растут в одиночку большие
старые вязы, липы и дубы. Чтобы они не заслоняли солнца на огородах, с них
снимают кору около корней. Деревья подсыхают и затем идут на топливо.
— Тетенька Марья Порфирьевна капор
сняла, чепчик надевает… Смотрите! смотрите! вынула румяны… румянится! Сколько они пряников, черносливу, изюму везут… страсть! А завтра дадут нам по пятачку на пряники… И вдруг расщедрятся, да по гривеннику… Они по гривеннику да мать по гривеннику… на торгу пряников, рожков накупим! Смотрите! да, никак, старик Силантий на козлах… еще не умер! Ишь ползут старушенции! Да стегни же ты,
старый хрен, правую-то пристяжную! видишь, совсем не везет!
— По отцу пойдет, — сказал
старый есаул,
снимая с себя люльку и отдавая ему, — еще от колыбели не отстал, а уже думает курить люльку.
— Для дураков, Андрей Михайлович, для дураков… Повешу в гостиной — за моих предков сойдут… Так в четверг, милости просим, там же на Цветном, над моей
старой квартирой… сегодня
снял в бельэтаже…
Пришли какие-то люди,
сняли одно крыльцо, приставили другое и при этом обнажили
старые столбы, заплесневелые и подгнившие.
Выходить было жутко, но мы, мальчики, взяли фонарь,
сняли со стены два ружья,
старый заряженный пистолет и вышли.
Шарлотта в
старой фуражке: она
сняла с плеч ружье и поправляет пряжку на ремне.
Дед
снял две темные комнатки в подвале
старого дома, в тупике, под горкой. Когда переезжали на квартиру, бабушка взяла
старый лапоть на длинном оборе, закинула его в подпечек и, присев на корточки, начала вызывать домового...
Как-то рано утром я его видел в толпе каторжников около рудника: необыкновенно тощий, сутулый, с тусклыми глазами, в
старом летнем пальто и в порванных брюках навыпуск, заспанный, дрожа от утреннего холода, он подошел к смотрителю, который стоял рядом со мной, и,
снявши картузик, обнажив свою плешивую голову, стал просить о чем-то.
— Угодно пятьдесят рублев за вашу мантилью! — протянул он вдруг деньги девушке. Покамест та успела изумиться, пока еще собиралась понять, он уже всунул ей в руку пятидесятирублевую,
снял мантилью с платком и накинул всё на плечи и на голову Настасье Филипповне. Слишком великолепный наряд ее бросался в глаза, остановил бы внимание в вагоне, и потом только поняла девушка, для чего у нее купили, с таким для нее барышом, ее
старую, ничего не стоившую рухлядь.
В этих словах сказывалось ворчанье дворовой собаки на волчью стаю, и Карачунский только пожал плечами. А вид у рабочих был некрасив — успели проесть летние заработки и отощали. По
старой привычке они
снимали шапки, но глаза смотрели угрюмо и озлобленно. Карачунский являлся для них живым олицетворением всяческих промысловых бед и напастей.
Старый коморник, по прозванию Слепень, не узнал его и даже не
снял шапки, приняв за кого-нибудь из служащих с медного рудника, завертывавших по вечерам на фабрику, чтобы в конторке сразиться в шашки.
И еще тебе скажу, затаилась ты и, как змея, хочешь
старую кожу с себя
снять, а того не подумала, што всем отпустятся грехи, кроме Июды-христопродавца.
Зоя стасовывает
старые, черные, замаслившиеся карты и дает Мане
снять, потом сдает, поплевав предварительно на пальцы.
Спутник Самойлова, тяжело и хрипло вздыхая,
снял шапку и, протянув матери широкую руку с короткими пальцами, сказал ей дружески, как
старой знакомой...
Он охотно
снимает в краткосрочную аренду земельные участки, в особенности запущенные
старые пашни, поросшие мелким лесом; поросль выжжет, землю распашет"за благодарность",
снимет хлеб-другой, ограбит землю и уйдет.
Покуда в доме идет содом, он осматривает свои владения. Осведомляется, где в последний раз сеяли озимь (пашня уж два года сряду пустует), и нанимает топографа, чтобы
снял полевую землю на план и разбил на шесть участков, по числу полей. Оказывается, что в каждом поле придется по двадцати десятин, и он спешит посеять овес с клевером на том месте, где было
старое озимое.
Оба не
старые, один черный, с большой бородой, в халате, будто и на татарина похож, но только халат у него не пестрый, а весь красный, и на башке острая персианская шапка; а другой рыжий, тоже в халате, но этакий штуковатый: всё ящички какие-то при себе имел, и сейчас чуть ему время есть, что никто на него не смотрит, он с себя халат долой
снимет и остается в одних штанцах и в курточке, а эти штанцы и курточка по-такому шиты, как в России на заводах у каких-нибудь немцев бывает.
Мне казалось, что и
старый швейцар, который отворил мне дверь, и лакей, который
снял с меня шинель, и три дамы и два господина, которых я нашел в гостиной, и в особенности сам князь Иван Иваныч, который в штатском сюртуке сидел на диване, — мне казалось, что все смотрели на меня как на наследника, и вследствие этого недоброжелательно.
— Морозов? — сказал Иоанн, — да разве он не сгорел на пожаре? Живуч
старый пес! Что ж? Я
снял с него опалу, пусть войдет!
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и до того несносным, что, несмотря на свои золотые руки, она не находила себе места нигде и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей
старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей хаты и оставит там, не
снимая, от зари до зари.
Хозяин сакли, Садо, был человек лет сорока, с маленькой бородкой, длинным носом и такими же черными, хотя и не столь блестящими глазами, как у пятнадцатилетнего мальчика, его сына, который бегал за ним и вместе с отцом вошел в саклю и сел у двери.
Сняв у двери деревянные башмаки, хозяин сдвинул на затылок давно не бритой, зарастающей черным волосом головы
старую, истертую папаху и тотчас же сел против Хаджи-Мурата на корточки.
Скинув в передней на руки подбежавшего
старого камер-лакея шинель, Чернышев подошел к зеркалу и осторожно
снял шляпу с завитого парика.
Надежде Петровне показалось, что его стесняет портрет
старого помпадура! Его
сняли со стола и повесили на стену. Но и оттуда он как будто бы примечал. Тогда надворный советник Бламанже предложил перенести его, как личного своего друга, в свою комнату. Надежда Петровна задумалась, вздохнула… и согласилась.
Косяков уже шагал по двору. Ночь была светлая, и Косяков боязливо оглядывался в сторону дома, точно боялся какой засады. Вот и знакомый
старый ларь.
Сняв осторожно замок и накладку, Косяков еще раз оглянулся кругом и по пояс опустился в глубокий ларь, где долго шарил руками в овсе, прежде чем ущупал заветный узелок. Достав узелок из ларя, Косяков вернулся с ним в Зотушкин флигелек, проверил там деньги и передал Зотушке ту самую жилку, которую когда-то привез Михалко из Полдневской от Маркушки.
Да полно, брат, личину ты
сними,
Не опускай так важно взоры.
Ведь это хорошо с людьми,
Для публики, — а мы с тобой актеры.
Скажи-ка, брат… Да как ты бледен стал,
Подумаешь, что ночь всю в карты проиграл.
О,
старый плут — да мы разговориться
Успеем после… Вот твоя родня:
Покойнице идут, конечно, поклониться.
Прощай же, до другого дня.
На лето Бренко
сняла у казны
старый деревянный Петровский театр, много лет стоявший в забросе.
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему,
снял с костей своих лохмотья, положил на камни эту
старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой, лег на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
Илья повторил клятву, и тогда Яков отвёл его в угол двора, к
старой липе. Там он
снял со ствола искусно прикреплённый к нему кусок коры, и под нею в дереве открылось большое отверстие. Это было дупло, расширенное ножом и красиво убранное внутри разноцветными тряпочками и бумажками, свинцом от чая, кусочками фольги. В глубине этой дыры стоял маленький, литой из меди образок, а пред ним был укреплён огарок восковой свечи.
Я ходил и щелкал моим большим «Кодаком», увековечивая эту интересную картину и типы.
Снял одного
старого отставного фельдфебеля в мундире того времени.
Мы собирались с В. П. Далматовым идти завтракать, когда сторож Григорьич ввел в кабинет И. К. Казанцева, известного актера и антрепренера. С Далматовым они расцеловались, как
старые друзья. Казанцев проездом из Самары в Москву заехал в Пензу, чтобы пригласить Далматова на летний сезон в Воронеж, где он
снял театр.
— Теперь не узнаете. Носит подвесную бороду, а Безухий и ходит и спит, не
снимая телячьей шапки с лопастями: ухо скрывает. Длинный, худющий, черная борода… вот они сейчас перед вами ушли от меня втроем. Злые. На какой хошь фарт пойдут. Я их, по
старому приятству, сюда в каморку пускаю, пришли в бедственном положении, пока что в кредит доверяю. Болдохе сухими две красненьких дал… Как откажешь? Сейчас!
Из слободки князь и Елена прошли через сад к главному дворцу; здесь князь вызвал к себе смотрителя дома; оказалось, что это был какой-то
старый лакей. Прежде всего князь назвал ему фамилию свою; лакей при этом сейчас же
снял шапку.
Невзлюбились такие поносные слова Полуекту Степанычу,
снял он со стены киргизскую нагайку и поучил свою
старую воеводшу, чтобы хоть чем-нибудь унять проклятый бабий язык.
Когда урядник его увидал, то
снял шапку и поклонился, как
старому знакомому, но Вадим, ибо это был он, не заметив его, обратился к мужикам и сказал: «отойдите подальше, мне надо поговорить о важном деле с этими молодцами»… мужики посмотрели друг на друга и, не заметив ни на чьем лице желания противиться этому неожиданному приказу, и побежденные решительным видом страшного горбача, отодвинулись, разошлись и в нескольких шагах собрались снова в кучку.
—
Сними ты с моей
старой головы срам-покор; пожалей ты и самое себя!
Возвратясь в столовую, Гаврила Афанасьевич казался очень озабочен. Сердито приказал он слугам скорее сбирать со стола, отослал Наташу в ее светлицу и, объявив сестре и тестю, что ему нужно
сними поговорить, повел их в опочивальню, где обыкновенно отдыхал он после обеда.
Старый князь лег на дубовую кровать, Татьяна Афанасьевна села на старинные штофные кресла, придвинув под ноги скамеечку; Гаврила Афанасьевич запер все двери, сел на кровать, в ногах к.<нязя> Лыкова, и начал в полголоса следующий разговор...
Рассказав не менее ста раз, всем и каждому, счастливое событие со всеми его подробностями, я своими руками стащил волка к
старому скорняку и заставил при себе
снять с него шкуру. Я положил волку двадцать четыре дробины под левую лопатку. Волк был необыкновенно велик и сыт; в одной его ноге нашли два железных жеребья, давно заросшие в теле. Очевидно, что он был стрелян.
Проходя мимо, Антон не замедлил, однако,
снять шапку; так прошел он вдоль
старого сада, флигелей, пчельника, пока наконец не поравнялся с помещичьими ригою и овином.
Снимает с себя дорожный прибор, вертится живо, козловато; увидал, что мой чайник вскипел, сейчас
снял его и спрашивает, как
старый товарищ...