Неточные совпадения
Всё это вместе было так необычайно хорошо, что Левин
засмеялся и заплакал
от радости.
Она теперь ясно сознавала зарождение в себе нового чувства любви к будущему, отчасти для нее уже настоящему ребенку и с наслаждением прислушивалась к этому чувству. Он теперь уже не был вполне частью ее, а иногда жил и своею независимою
от нее жизнью. Часто ей бывало больно
от этого, но вместе с тем хотелось
смеяться от странной новой
радости.
Серые глава адвоката старались не
смеяться, но они прыгали
от неудержимой
радости, и Алексей Александрович видел, что тут была не одна
радость человека, получающего выгодный заказ, — тут было торжество и восторг, был блеск, похожий на тот зловещий блеск, который он видал в глазах жены.
— Ну, вот и ты! — начала она, запинаясь
от радости. — Не сердись на меня, Родя, что я тебя так глупо встречаю, со слезами: это я
смеюсь, а не плачу. Ты думаешь, я плачу? Нет, это я радуюсь, а уж у меня глупая привычка такая: слезы текут. Это у меня со смерти твоего отца,
от всего плачу. Садись, голубчик, устал, должно быть, вижу. Ах, как ты испачкался.
Он
засмеялся и ушел
от нее — думать о Вере, с которой он все еще не нашел случая объясниться «о новом чувстве» и о том, сколько оно счастья и
радости приносит ему.
Он,
от радости, вдруг
засмеется и закроется салфеткой, потрет руки одна о другую с жаром или встанет и ни с того ни с сего поклонится всем присутствующим и отчаянно шаркнет ножкой. А когда все
засмеются над ним, он
засмеется пуще всех, снимет парик и погладит себе с исступлением лысину или потреплет, вместо Пашутки, Василису по щечке.
Однажды в Портсмуте он прибежал ко мне, сияя
от радости и сдерживая смех. «Чему ты радуешься?» — спросил я. «Мотыгин… Мотыгин…» — твердил он,
смеясь. (Мотыгин — это друг его, худощавый, рябой матрос.) «Ну, что ж Мотыгин?» — «С берега воротился…» — «Ну?» — «Позови его, ваше высокоблагородие, да спроси, что он делал на берегу?» Но я забыл об этом и вечером встретил Мотыгина с синим пятном около глаз. «Что с тобой? отчего пятно?» — спросил я. Матросы захохотали; пуще всех радовался Фаддеев.
— Сашенька, друг мой, как я рада, что встретила тебя! — девушка все целовала его, и
смеялась, и плакала. Опомнившись
от радости, она сказала: — нет, Вера Павловна, о делах уж не буду говорить теперь. Не могу расстаться с ним. Пойдем, Сашенька, в мою комнату.
— Да уж ступай, ступай, — прогоняла Наташа,
смеясь, — заболтался
от радости…
Что мог я сказать ей? Она стояла передо мною и глядела на меня — а я принадлежал ей весь, с головы до ног, как только она на меня глядела… Четверть часа спустя я уже бегал с кадетом и с Зинаидой взапуски; я не плакал, я
смеялся, хотя напухшие веки
от смеха роняли слезы; у меня на шее, вместо галстучка, была повязана лента Зинаиды, и я закричал
от радости, когда мне удалось поймать ее за талию. Она делала со мной все, что хотела.
Он схватил мои руки, целовал их, прижимал к груди своей, уговаривал, утешал меня; он был сильно тронут; не помню, что он мне говорил, но только я и плакала, и
смеялась, и опять плакала, краснела, не могла слова вымолвить
от радости.
Ну, и Андрияшка тут
смеется, сосуд сатанин, словно
от того ему
радость сердечная, что вот благодетеля своего погубил. Бывают, сударь, экие скареды, что просто тебя из-за ничего, без всякой, то есть, выгоды загубить готовы.
Велики вы, славны, красивы, горды, переходит имя ваше из уст в уста, гремят ваши дела по свету — голова старушки трясется
от радости, она плачет,
смеется и молится долго и жарко.
И совсем утешился, закраснел
от радости, что так удачно ответил, и принялся
смеяться, выкручивая губы.
— Ты не
смейся надо мной, Марьяна! Ей-Богу! Что ж, что у меня душенька есть? А чорт ее возьми! Только слово скажи, уж так любить буду — чтò хошь, то и сделаю. Вон они! (И он погремел деньгами в кармане.) Теперь заживем. Люди радуются, а я что? Не вижу
от тебя
радости никакой, Марьянушка!
Однако как
радость и счастие делают человека прекрасным! как кипит сердце любовью! Кажется, хочешь излить все свое сердце в другое сердце, хочешь, чтоб все было весело, все
смеялось. И как заразительна эта
радость! Вчера в ее словах было столько неги, столько доброты ко мне в сердце… Как она ухаживала за мной, как ласкалась ко мне, как ободряла и нежила мое сердце! О, сколько кокетства
от счастия! А я… Я принимал все за чистую монету; я думал, что она…
Все
смеялись надо мною, говоря, что дикий оренбурец помешался
от радости, вырвавшись на простор из столичной тесноты, и применяли ко мне стихи Пушкина: «Мне душно здесь, я в лес хочу».
Я — молчу, а несказанно рад; для меня это свобода
от всего, что тяготило душу, а главное —
от дорогого тестя. Дома —
радость Ольгина; плачет и
смеётся, милая, хвалит меня и ласкает, словно я медведя убил.
Как познали мы с нею друг друга, то оба заплакали, сидим на постели обнявшись, и плачем, и
смеёмся от великой и не чаянной нами
радости супружества. До утра не спали, целовались всё и разговаривали, как будем жить; чтобы видеть друг друга — свечу зажгли.
Прежние наши отношения, когда, бывало, всякая не переданная ему мысль, впечатление, как преступление, тяготили меня, когда всякий его поступок, слово казались мне образцом совершенства, когда нам
от радости смеяться чему-то хотелось, глядя друг на друга, — эти отношения так незаметно перешли в другие, что мы и не хватились, как их не стало.
Увидев меня, она вскрикнула
от радости, и если б это было не в парке, наверное, бросилась бы мне на шею; она крепко жала мне руки и
смеялась, и я тоже
смеялся и едва не плакал
от волнения. Начались расспросы: как в деревне, что отец, видел ли я брата и проч. Она требовала, чтобы я смотрел ей в глаза, и спрашивала, помню ли я пескарей, наши маленькие ссоры, пикники…
Вот и я хочу эту самую
радость испытать… и чтобы было много её — задохнуться бы мне в ней! Потому что смотреть ни них, как они
смеются от своей
радости, — заноза мне. Взною весь и загорюсь. Эх ты… чорт!
Она была в духе,
смеялась и шутила; приживалки
смеялись и шутили тоже, но особенной
радости они не чувствовали: в доме не очень-то любили, когда на барыню находил веселый час, потому что, во-первых, она тогда требовала
от всех немедленного и полного сочувствия и сердилась, если у кого-нибудь лицо не сияло удовольствием, а во-вторых, эти вспышки у нее продолжались недолго и обыкновенно заменялись мрачным и кислым расположением духа.
Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и
смеется, и рыдает… Он над тучами
смеется, он
от радости рыдает!
И недалеко
от нее, в розовых кустах, откуда пахло так томно и нежно,
засмеялся кто-то тихо, но таким звонким и сладким смехом, что
от непонятной
радости замерло сердце Мафальды. Вот, только пошепталась она с лукавым искусителем, и уже подпала под власть его поганых чар.
Когда они входили в столовую, Александру Антоновичу было стыдно своего порыва, которому с такой неудержимой силой отдалось его доброе сердце. Но
радость от свидания, хотя и отравленная, бурлила в груди и искала выхода, и вид сына, который пропадал неведомо где в течение целых семи лет, делала его походку быстрой и молодой и движения порывистыми и несолидными. И он искренне
рассмеялся, когда Николай остановился перед сестрой и, потирая озябшие руки, спросил...
После обеда, гуляя в саду, я встретился с «утопленницей». Увидев меня, она страшно покраснела и — странная женщина —
засмеялась от счастья. Стыд на ее лице смешался с
радостью, горе с счастьем. Поглядев на меня искоса, она разбежалась и, не говоря ни слова, повисла мне на шею.
— Ну, уж нашла кого вспомнить! —
засмеялась Оня. — А я так рада-радехонька, что нету у нас больше Пашки… Новая «рукодельная» добрая да молоденькая… Никому замечания из нас, старших, не сделает, а при Пашке я из угла да
от печки не уходила! Велика
радость, тоже, «спину греть»…
«Кити теперь ясно сознавала зарождение в себе нового чувства любви к будущему, отчасти для нее уже настоящему ребенку и с наслаждением прислушивалась к этому чувству. Он теперь уж не был вполне частью ее, а иногда жил и своею, не зависимою
от нее жизнью. Часто ей бывало больно
от этого, но вместе с тем хотелось
смеяться от странной новой
радости».
Услышит это Аполлон и с омерзением отшатнется
от Ницше: если лютый, не знающий стыда Ахиллес — дикий лев, то ведь Цезарь Борджиа — просто подлая гиена, а «
радость и невинность зверя» есть и в гиене, хотя она и питается падалью. Но вглядится Аполлон попристальнее в грозное лицо Ницше, вглядится — и
рассмеется, и махнет рукою, и пренебрежительно повернется к нему спиной.
Оля подняла голову и увидала Егорова…Она посмотрела на меня, потом на Егорова, потом опять на меня…Я
засмеялся…Лицо ее просияло. Она вскрикнула
от радости, сделала шаг вперед…Я думал, что она на нас рассердится…Но эта девочка не умела сердиться…Она сделала шаг вперед, подумала и бросилась к Егорову. Егоров быстро застегнул жилет и растопырил руки. Оля упала ему на грудь. Егоров
засмеялся от удовольствия, повернул в сторону голову, чтоб не дышать на Олю, и забормотал какую-то чепуху.
Зато иногда, — ох, редко, редко! — судьба бывала ко мне милостива. Я сталкивался с Конопацкими в гуще выходящего потока, увильнуть никуда нельзя было. Екатерина Матвеевна,
смеясь черными глазами, заговаривала со мною. Катя, краснея, протягивала руку. И я шел с ними уж до самого их дома, и они приглашали зайти; я отнекивался, но в конце концов заходил. И уходил поздно вечером, пьяный
от счастья, с запасом
радости и мечтаний на многие недели.
Доктор захохотал басом и махнул рукой, как бы желая показать, что
от смеха он не может выговорить ни одного слова.
Смеялся он тяжело, резко, с крепко стиснутыми зубами, как
смеются недобрые люди, и по его голосу, лицу и блестящим, немножко наглым глазам можно было понять, что он глубоко презирал и княгиню, и приют, и старух. Во всем, что он так неумело и грубо рассказал, не было ничего смешного и веселого, но хохотал он с удовольствием и даже с
радостью.
Небо безмерное
от сверкающего света. Солнце
смеется и колдует. Очарованно мелькают у кустов ярко-зеленые мотыльки. Сорока вспорхнет, прямо, как стрела, летит в голую чащу леса и бессмысленно-весело стрекочет. Чужды липкие вопросы, которые ткал из себя сморщившийся, затемневший Хозяин. Где они? Тают, как испаренья этой земли, замершей
от неведомого счастья. Отчего в душе такая широкая, такая чистая
радость?
На
радостях достал четыре бутылки вина, которое мне еще в августе добыл пан Зволянский, и мы блестяще его распили. Конечно, не
от вина, а
от событий все были необыкновенно возбуждены, спорили, кричали,
смеялись над Турцией, потом под пианино, на котором играл Киндяков, пели гимны. Лег только около трех часов, так как пришлось еще провожать домой Фимочку. Хорошо, что хоть днем сегодня прикорнул, а то бы совсем раскис.
Она
засмеялась громко и весело — и действительно он с ужасом увидел это: на ее лице была дикая, отчаянная
радость. Точно она сходила с ума. И
от мысли, что все погибло так нелепо, что придется совершить это глупое, жестокое и ненужное убийство и все-таки, вероятно, погибнуть — стало еще ужаснее. Совсем белый, но все еще с виду спокойный, все еще решительный, он смотрел на нее, следил за каждым движением и словом и соображал.