Неточные совпадения
У каждого крестьянина
Душа что туча черная —
Гневна, грозна, — и
надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям,
А все вином кончается.
Пошла по жилам чарочка —
И
рассмеялась добрая
Крестьянская душа!
Не горевать тут надобно,
Гляди кругом — возрадуйся!
Ай парни, ай молодушки,
Умеют погулять!
Повымахали косточки,
Повымотали душеньку,
А удаль молодецкую
Про случай сберегли!..
— Хорош! —
смеясь сказал Степан Аркадьич, — а меня же называешь нигилистом! Однако ведь это нельзя. Тебе
надо говеть.
— Вот оно! Вот оно! —
смеясь сказал Серпуховской. — Я же начал с того, что я слышал про тебя, про твой отказ… Разумеется, я тебя одобрил. Но на всё есть манера. И я думаю, что самый поступок хорош, но ты его сделал не так, как
надо.
«Да, очень беспокоит меня, и на то дан разум, чтоб избавиться; стало быть,
надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда смотреть больше не на что, когда гадко смотреть на всё это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они
смеются? Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё зло!..»
— Ах, это
надо рассказать вам! —
смеясь обратилась Бетси к входившей в ее ложу даме. — Он так насмешил меня.
— Это вы захватываете область княгини Мягкой. Это вопрос ужасного ребенка, — и Бетси, видимо, хотела, но не могла удержаться и разразилась тем заразительным смехом, каким
смеются редко смеющиеся люди. —
Надо у них спросить, — проговорила она сквозь слезы смеха.
Но был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором
надо быть главное элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным
смеяться.
— Что ж вы,
смеяться, что ли,
надо мной приехали? — сказал, сердясь, Петух. — Что мне в вас после обеда?
Она не сразу ответила. Когда смысл вопроса коснулся наконец ее духовного слуха, Ассоль встрепенулась, как ветка, тронутая рукой, и
засмеялась долгим, ровным смехом тихого торжества. Ей
надо было сказать что-нибудь, но, как всегда, не требовалось придумывать — что именно; она сказала...
Порфирий Петрович
смеялся и желал
смеяться, но очевидно было, что ему
надо объяснений.
Раскольников до того
смеялся, что, казалось, уж и сдержать себя не мог, так со смехом и вступили в квартиру Порфирия Петровича. Того и
надо было Раскольникову: из комнат можно было услышать, что они вошли
смеясь и все еще хохочут в прихожей.
— Ведь вот прорвался, барабанит! За руки держать
надо, —
смеялся Порфирий. — Вообразите, — обернулся он к Раскольникову, — вот так же вчера вечером, в одной комнате, в шесть голосов, да еще пуншем напоил предварительно, — можете себе представить? Нет, брат, ты врешь: «среда» многое в преступлении значит; это я тебе подтвержу.
— Эй вы, Свидригайлов! Вам чего тут
надо? — крикнул он, сжимая кулаки и
смеясь своими запенившимися от злобы губами.
Надо мной
смейся, но ко мне мать приехала, — повернулся он вдруг к Порфирию, — и если б она узнала, — отвернулся он опять поскорей к Разумихину, стараясь особенно, чтобы задрожал голос, — что эти часы пропали, то, клянусь, она была бы в отчаянии!
Чтобы помогать,
надо сначала право такое иметь, не то: «Crevez, chiens, si vous n’ êtes pas contents!» [Подыхайте, собаки, если вам плохо! (фр.)] — Он
рассмеялся.
Вижу, вижу, батюшка Родион Романович,
смеетесь вы
надо мною, что я, такой статский человек, все из военной истории примерчики подбираю.
— Так ведь они же
надо мной сами
смеяться будут, скажут: дурак, что не взял.
— Да, хроническим и очень упорным иктером. Я прописывал ему золототысячник и зверобой, морковь заставлял есть, давал соду; но это все паллиативные средства;
надо что-нибудь порешительней. Ты хоть и
смеешься над медициной, а я уверен, можешь подать мне дельный совет. Но об этом речь впереди. А теперь пойдем чай пить.
— Ах, Лионель, чудак! —
смеялась она почти до слез и вдруг сказала серьезно, не скрывая удовольствия: — Так ему и
надо! Пускай попробует, чем пахнет русская жизнь. Он ведь, знаешь, приехал разнюхивать, где что продается. Сам он, конечно, молчит об этом. Но я-то уж чувствую!
— Видите, что я не кокетничаю! —
смеялся он, довольный, что поймал ее. — Ведь нам, после нынешнего разговора,
надо быть иначе друг с другом: мы оба уж не те, что были вчера.
— А тебе, — сказал он, обращаясь к дворнику, —
надо бы унять этих разбойников, а не
смеяться. Ты зачем приставлен здесь? Порядок всякий исправлять. А ты что? Я вот скажу барину-то; постой, будет тебе!
— Не хочу, братец, не
надо… — начала она с иронией повторять и
засмеялась. — Не
надо так не
надо! — прибавила она и вздохнула, лукаво поглядывая на него.
— Он
засмеялся сейчас мне в глаза: это не
надо мной; тут все Бьоринг, а не я.
— Ты это врешь. Ты
надо мной
смеешься. Почему ты знаешь, что она меня любит?
— И Антонине Васильевне (жене Тушара) обидно станет-с. Товарищи тоже будут
надо мною
смеяться…
Через полчаса, когда Тушар вышел из классной, я стал переглядываться с товарищами и пересмеиваться; конечно, они
надо мною
смеялись, но я о том не догадывался и думал, что мы
смеемся оттого, что нам весело.
— Ах ты, кокетка! Ну, Лиза, признавайся прямо:
смеялась ты
надо мной в этот месяц или нет?
Надо мной бы, конечно, стали
смеяться: дескать, подождали бы, в десять бы раз больше взяли.
О да, она допустила меня высказаться при Татьяне, она допустила Татьяну, она знала, что тут сидит и подслушивает Татьяна (потому что та не могла не подслушивать), она знала, что та
надо мной
смеется, — это ужасно, ужасно!
Лишь кликнут: «Ричард!», да и кликать не
надо: он не допустит; он глазами ловит взгляд, подбегает к вам, и вы — особенно с непривычки — непременно
засмеетесь прежде, а потом уже скажете, что вам нужно: такие гримасы делает он, приготовляясь слушать вас!
А я все хожу в петербургском байковом пальто и в резиновых калошах.
Надо мной
смеются и пророчат простуду, но ничего: только брови, ресницы, усы, а у кого есть и борода, куржевеют, то есть покрываются льдом, так что брови срастаются с ресницами, усы с бородой и образуют на лице ледяное забрало; от мороза даже зрачкам больно.
Надо мной будут
смеяться, если я скажу… будут считать сумасшедшей…
— Четыре дня, экой вздор! Послушайте, вы очень
надо мной
смеялись?
— Так вы бы так и спросили с самого начала, — громко
рассмеялся Митя, — и если хотите, то дело
надо начать не со вчерашнего, а с третьеводнишнего дня, с самого утра, тогда и поймете, куда, как и почему я пошел и поехал. Пошел я, господа, третьего дня утром к здешнему купчине Самсонову занимать у него три тысячи денег под вернейшее обеспечение, — это вдруг приспичило, господа, вдруг приспичило…
Я воображаю иногда бог знает что, что
надо мной все
смеются, весь мир, и я тогда, я просто готов тогда уничтожить весь порядок вещей.
А вы знаете, она поминутно
надо мною
смеется.
Смеется, должно быть, с другою
надо мной, и уж я ж его, думаю, только бы увидеть его, встретить когда: то уж я ж ему отплачу, уж я ж ему отплачу!» Ночью в темноте рыдаю в подушку и все это передумаю, сердце мое раздираю нарочно, злобой его утоляю: «Уж я ж ему, уж я ж ему отплачу!» Так, бывало, и закричу в темноте.
— Пожалуй что и так, — улыбнулся Алеша. — Ты ведь не
смеешься теперь
надо мною, брат?
Что в том, что вы
смеетесь и шутите, и
надо мной тоже; напротив,
смейтесь, я так этому рад…
С краской в лице начал вспоминать, как много раз почти высказывал ей любовь мою, а так как она меня не останавливала и не предупредила, то, стало быть, вывел я,
надо мною
смеялась.
— А черт его дери, Чижова, с тобой вместе! Отколочу его, вот что!
Смеялся он
надо мной!
Вот я раз в жизни взял да и поступил искренно, и что же, стал для всех вас точно юродивый: хоть и полюбили меня, а все же
надо мной, говорю,
смеетесь».
— Не Чижова, не Чижова, баба ты злая, вредная, мальчишку отколочу, вот что! Давайте его, давайте его сюда,
смеялся он
надо мной!
Он
смеялся, но он и плакал… ибо русский весьма часто
смеется там, где
надо плакать.
Никогда она прежде серьезно не раскаивалась, когда
надо мною
смеялась, а все в шутку.
— Э, черт возьми! Почему ты так уверен, что придет падучая, черт тебя побери?
Смеешься ты
надо мной или нет?
— Вот ему кого
надо, —
засмеялась Грушенька, — да посиди со мной минутку. Митя, сбегай за его Максимовым.
— Да, но он зол. Он
надо мной
смеялся. Он был дерзок, Алеша, — с содроганием обиды проговорил Иван. — Но он клеветал на меня, он во многом клеветал. Лгал мне же на меня же в глаза. «О, ты идешь совершить подвиг добродетели, объявишь, что убил отца, что лакей по твоему наущению убил отца…»
Да как вспомню вдруг, что ничего-то я ему не сделаю, а он-то
надо мной
смеется теперь, а может, и совсем забыл и не помнит, так кинусь с постели на пол, зальюсь бессильною слезой и трясусь-трясусь до рассвета.
Мои спутники
рассмеялись, а он обиделся. Он понял, что мы
смеемся над его оплошностью, и стал говорить о том, что «грязную воду» он очень берег. Одни слова, говорил он, выходят из уст человека и распространяются вблизи по воздуху. Другие закупорены в бутылку. Они садятся на бумагу и уходят далеко. Первые пропадают скоро, вторые могут жить сто годов и больше. Эту чудесную «грязную воду» он, Дерсу, не должен был носить вовсе, потому что не знал, как с нею
надо обращаться.