Неточные совпадения
Служа при строгом барине,
Нес тяготу
на совестиНевольного участника
Жестокостей его.
К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут
служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной
совести».
Тут же, вероятно для очищения
совести, приткнулись две комнаты — одна бильярдная, а другая — читальня; впрочем, эти две комнаты по большей части оставались пустыми и
служили только для некоторых таинственных tete-a-tete, когда писались безденежные векселя, выпрашивались у хорошего человека взаймы деньги, чтобы отыграться; наконец, здесь же,
на плетеных венских диванчиках, переводили свой многомятежный дух потерпевшие за зеленым полем полное крушение и отдыхали поклонники Бахуса.
Гораздо более злостными оказываются последствия, которые влечет за собой «система». В этом случае детская жизнь подтачивается в самом корне, подтачивается безвозвратно и неисправимо, потому что
на помощь системе являются мастера своего дела — педагоги, которые
служат ей не только за страх, но и за
совесть.
Быстрая и нелепая ссора Платонова с Борисом долго
служила предметом разговора. Репортер всегда в подобных случаях чувствовал стыд, неловкость, жалость и терзания
совести. И, несмотря
на то, что все оставшиеся были
на его стороне, он говорил со скукой в голосе...
Очередь дошла до левофлангового солдатика Хлебникова, который
служил в роте общим посмешищем. Часто, глядя
на него, Ромашов удивлялся, как могли взять
на военную службу этого жалкого, заморенного человека, почти карлика, с грязным безусым лицом в кулачок. И когда подпоручик встречался с его бессмысленными глазами, в которых, как будто раз навсегда с самого дня рождения, застыл тупой, покорный ужас, то в его сердце шевелилось что-то странное, похожее
на скуку и
на угрызение
совести.
Как бы то ни было, но для нас, мужей совета и опыта, пустяки составляют тот средний жизненный уровень, которому мы фаталистически подчиняемся. Я не говорю, что тут есть сознательное"примирение", но в существовании"подчинения"сомневаться не могу. И благо нам. Пустяки
служат для нас оправданием в глазах сердцеведцев; они представляют собой нечто равносильное патенту
на жизнь, и в то же время настолько одурманивают
совесть, что избавляют от необходимости ненавидеть или презирать…
— Слава тебе господи! — вскричал Алексей. — Насилу ты за ум хватился, боярин! Ну, отлегло от сердца! Знаешь ли что, Юрий Дмитрич? Теперь я скажу всю правду: я не отстал бы от тебя, что б со мной
на том свете ни было, если б ты пошел
служить не только полякам, но даже татарам; а как бы знал да ведал, что у меня было
на совести? Каждый день я клал по двадцати земных поклонов, чтоб господь простил мое прегрешение и наставил тебя
на путь истинный.
— Эх, барин! барин!.. ты грешишь! я видел, как ты приезжал… и тотчас сел
на лошадь и поскакал за тобой следом, чтоб
совесть меня после не укоряла… я всё знаю, батюшка! времена тяжкие… да уж Федосей тебя не оставит; где ты, там и я сложу свою головушку; бог велел мне
служить тебе, барин; он меня спросит
на том свете:
служил ли ты верой и правдой господам своим… а кабы я тебя оставил, что бы мне пришлось отвечать…
На самом первом шагу своего выхода в свет, когда бывшие товарищи по училищу собрались вместе, чтобы «взбрызнуть свои эполеты», Фермор за обедом прочитал стихи своего сочинения, в которых взывал к
совести своих однокашников, приглашая их тут же дать друг перед другом торжественную клятву, что они будут
служить отечеству с совершенным бескорыстием и не только ни один никогда не станет вознаграждать себя сам, по «системе самовознаграждения», но и другим этого не дозволит делать, а, несмотря ни
на что, остановит всякое малейшее злоупотребление и не пощадит вора.
— У меня просто
на совести этот Ватрушкин, — говорил Гаврило Степаныч, — из отличного работника в одну секунду превратиться в нищего и пустить по миру целую семью за собой… Ведь это такая несправедливость, тем более, что она из года в год совершается под носом заводоуправления; вот и мы с тобой, Епинет,
служим Кайгородову, так что известная доля ответственности падает и
на нас…
Неуеденов. Да ведь, Капочка, у них
совести очень мало. Другой сунется в службу, в какую бы то ни
на есть,
послужит без году неделю, повиляет хвостом, видит: не тяга — умишка-то не хватает, учился-то плохо, двух перечесть не умеет, лень-то прежде его родилась, а побарствовать-то хочется: вот он и пойдет бродить по улицам да по гуляньям, — не объявится ли какая дура с деньгами. Так нешто честно это?
— То-то оно и есть. Сподобились и матросики, братцы… Теперь пропадет эта лютость самая
на флоте. Про-па-дет! И матрос, братцы, правильный станет… Хорошо будет
служить.
На совесть, значит, а не из-за страха.