Армейские небылицы. Сборник рассказов

Марита Мовина-Майорова

Сборник рассказов «Армейские небылицы» сразу завоевал симпатии широкого круга читателей. Лёгкий, ненавязчивый юмор автора и самоирония героев на фоне зарисовок из жизни армии 80-х и 90-х, проиллюстрированных рисунками, созданными самим автором, – всё это делает книгу незабываемой.Предупреждаем, читая, вы не сможете сдержать улыбки, а вспоминая прочитанное – снова улыбнётесь.Приятного чтения!

Переводчица

Готовился я тогда к своему первому, по-настоящему ответственному, наряду.

Полгода уже прошло с тех пор, как молодым, только что выпустившимся из училища лейтенантом, прибыл я к месту службы, которое, как считал, должно было стать для меня настоящим трамплином в моей военной карьере.

Нет, ничего такого особенного я себе не воображал — отец, подполковник запаса, — во многом просветил меня. От него я узнал, что главное для достижения успеха — это просто служить на совесть, и «тебя заметят». Это он так говорил. И его слова не разошлись с его делами: должности у него всегда шли впереди очередных званий.

Потому его успешный служебный опыт и заветные слова сопровождали меня, начиная с первого курса училища и по сегодняшний день. Я, действительно, старался хорошо служить, не бегал бегом от ответственности и проблемы с личным составом разрешал самостоятельно. В результате такого старательного поведения, довольно быстро стал я числиться на хорошем счету у командира части.

Но, как и всем молодым лейтенантам, мне пришлось, всё же, последовательно карабкаться по всем ступенькам служебного доверия командира, в результате чего готовился я тогда к самому ответственному наряду — мне, наконец, было оказано мощное поощрение — приказано было заступить помощником дежурного по части — помдежем, проще говоря.

Надо сказать, к этому наряду я шёл целых полгода. Вначале меня выпускали, как и всех «зелёных» офицеров, ходить в наряды по КПП. Это самые простые и лёгкие наряды! Затем было дано согласие подняться на следующую ступень — и начал я ходить в караулы, а к этому наряду совсем другое уже отношение, этот наряд — не хухры-мухры! Здесь уже — бойцы, оружие, полдня подготовки. Но, ежели, всё нормально, то есть — всё спокойно в военном королевстве, то и наряд — одно удовольствие.

И уж совсем другое дело — помдеж! Ответственности на тебе — полные погоны — вся часть! И, как правило, ставят в него только командиров рот и не ниже старлея — старшего лейтенанта, то есть.

Но я в данном случае получил мандат доверия вне очереди, так сказать, и очень гордился этим, посему подошёл к этому со всем своим старанием, и к наряду начал готовиться, как… как, можно сказать… если сравнить… — как Наташа Ростова к своему первому балу.

Во-первых, по Уставу перед нарядом полагалось выспаться. Но я-то знал, что все офицеры «забивали» на это. Кто в киношку бегал, кто с подружкой встречался, а семейные — жёнам и детям это время посвящали. Но я решил строго следовать Уставу во всём! Потому добросовестно вылежал с закрытыми глазами положенные часы (спать не мог — сильное волнение испытывал), затем с особой тщательностью нагуталинил и после этого до шикарного блеска надраил сапоги; попытался отпарить китель, но понял, что без гладильной доски только всё испорчу — потому ограничился утюжкой лацканов и отпариванием погонов. Зато старательно выгладил рубашку и с усердием запарил «стрелки» на брюках. Я даже с утра выстирал галстук! А то на узле он уже начал засаливаться.

Каждую складочку и щетинку на лице я вылизал электрической бритвой до небывалой гладкости, и, таким образом, отполировал его, обветренное в суровых Сибирских зимних условиях, — после чего, ради наряда, с мазохистcким удовольствием вылил на него целую пригоршню лавандового одеколона, хотя знал, что щипать будет до пульсирования крови во всех частях тела. Так разве доверие командира не стоит того?

К положенному времени, приведя себя всеми описанными ранее действиями в полную боевую готовность — выбритый, отутюженный, нагуталининый, благоухающий лавандой и хрустящий новенькой портупеей — я поспешил в штаб, где располагалась полковая дежурная часть.

Развод на наряд прошёл без сучка, без задоринки.

И вот я уже полноценный помдеж!

И дальше пошло у меня всё, как по маслу.

Сижу я в «аквариуме» — это такая комнатка при штабе, где вместо стен — окна, — то есть, для обзора лучшего всего вокруг; пульт дежурного по части передо мной (самого дежурного в караул вызвали), и на пульте том, мама не горюй! — лампочек, кнопочек, тумблеров! И все они такие ответственные и важные! И надписи всякие тоже важные и суровые над ними — «Тревога», «Внимание», «Не включать!». И прочее, и прочее. И вся сама обстановка до того напряжённая! Периодически звонки значительные приходят с докладами от дежурных разных — с КПП, из караула, — и даже из дивизии звонят.

И вот сижу я весь в напряжении, чтобы чего особенно важного, доклада, например, какого-то тревожного не упустить, и чувствую такую гордость! Это же надо!? Весь полк на мне! А я всего-то лейтенант «зелёный»! Значит, действительно, большое доверие есть ко мне у командира полка. Но не то, чтобы возношусь я от этого очень, нет, такого нет, а — приятно всё ж. И самое главное — не подвести это доверие командирское очень хочется!

Мысли мыслить такие мне ничто не мешает: ни глубокая ночь, ни кромешная темнота и вой вьюги за окном, ни гул пульта, ни расшатанный стул подо мной. Сижу себе. Службу несу.

Принимаю очередной доклад от дежурного по КПП, своего дружка, лейтенанта, Стычкина:

— Командир приехал, — докладывает он, как положено — сурово, и вслед за тем, слышу от него вполголоса доверительное, — навеселе.

— Понял, — отвечаю, и вешаю трубку.

Продолжаю службу нести. Несу так, примерно, минут двадцать.

И тут раздаётся новый звонок с телефона. Смотрю, а это как раз тот телефон, посредством которого через коммутатор невидимая связь с жилой зоной гарнизона протягивается.

Не волнуюсь. Снимаю трубку. Докладываю, как по Уставу положено: помдеж по части такой-то и так далее. Закончил докладывать, а в трубке и в моём ухе — полная тишина. Чувствую — волнение по членам моим пошло.

«Кашлянуть?», — думаю, — «что ли? Может ночью спросонья кто по ошибке в коммутатор голос свой отправил?»

Только так подумал, как в ухо мне рёв раздался и такой силы, что мембраны в ухе и в трубке телефонной одновременно начали вибрировать! Ревёт кто-то нечленораздельно в трубку, точно тигр раненый или медведь, может, добычу на части разрывающий!

Я как стоял по стойке смирно, так и окаменел в ней! А трубка ревёт!

Но, всё же, я офицер военный, и на службе, к тому же, потому мысль возвращается в мою голову, и она такая: «Кто звонит?»

И здесь, скажу я вам, начинает до меня доходить, что тембр (немного я в своё время в музыкальной школе обучался, потому термин мне этот — «тембр», сразу в голову пришёл), — так вот тембр рёва этого больно голос, хотя и отдалённо, командирский — командира полка, напоминает. Я даже весь похолодел! Ведь что сказать мне командир силится — не пойму. От этого ещё страшнее делается — доверие терять вот так сразу, на первом ответственном посту, не хочется. Стою и трясусь. И тут рёв прекращается, и слышу я совсем отчётливо — «…!» И главное, с растяжкой смачной так на букве «с» оно сказано! Так: «С-с-с-су — а!» И восклицательный знак в конце слова этого, всем нутром чувствую — лично для меня, ставится, и — жирная точка под ним — как приговор! И сразу — хлоп-щёлк — и гудки, гудки… так мелодично побежали друг за дружкой…

Стою навытяжку. Смотрю на трубку. Потею. Трубка гудками дразнит. Чувствую — губами шевелить беззвучно начинаю.

И тут первая мысль в голову шибает — дежурному в караулку звонить!

Стоп! А что скажу? Что скажу?! Не кину же я ему, старшему по званию, прямо вот так вслух, это слово!

…И что оно на самом деле значит, обращённое ко мне?

Продолжаю потеть, и доходить до меня начинает, что раздумывать времени нет — самостоятельно принимать решение срочно надо — вдруг с боевой готовностью в части что-то связано, может, по тревоге поднимать её надо?

И тут вторая — спасительная — мысль: «На коммутаторе, может, знают, что командир сказать хотел», — и я набираю коммутатор.

Коммутатор отвечает мне милым девичьим голосом. Он говорит, что меня слушают. И я, цепляясь за этот голос, как за последнюю соломинку, заискивающе так, спрашиваю у него, а не знает ли милая девушка, по какому поводу сейчас командир полка в штаб звонил. И милая девушка (конечно же, слышавшая от начала и до конца всё, что проревел мне командир полка), и потому голосом, ставшим до предельной невозможности ещё более милым, и, можно сказать прямо — просто сладким, произносит:

— Командир приказал разбудить его ровно в шесть.