Неточные совпадения
— Вронский — это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал в Твери, когда я там
служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем — очень милый,
добрый малый. Но более, чем просто
добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
— Нет, — отвечал я с твердостию. — Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе
служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне
добра, так отпусти меня в Оренбург.
Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну,
добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька.
Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?».
Как обходительна!
добра! мила! проста!
Балы дает нельзя богаче,
От рождества и до поста,
И летом праздники на даче.
Ну, право, что́ бы вам в Москве у нас
служить?
И награжденья брать и весело пожить?
Неразменный рубль — это есть сила, которая может
служить истине и добродетели, на пользу людям, в чем для человека с
добрым сердцем и ясным умом заключается самое высшее удовольствие.
«За внешней грубостью —
добрая, мягкая душа. Тип Тани Куликовой, Любаши Сомовой, Анфимьевны. Тип человека, который чувствует себя созданным для того, чтоб
служить, — определял он, поспешно шагая и невольно оглядываясь: провожает его какой-нибудь субъект? —
Служить — все равно кому. Митрофанов тоже человек этой категории. Не изжито древнее, рабское, христианское. Исааки, как говорил отец…»
О, мы тогда все кипели ревностью делать
добро,
служить гражданским целям, высшей идее; осуждали чины, родовые права наши, деревни и даже ломбард, по крайней мере некоторые из нас…
Добрая, веселая, часто улыбающаяся Федосья эта была соседка Масловой по нарам и не только полюбила Маслову, но признала своей обязанностью заботиться о ней и
служить ей.
«Да, о чем, бишь, я думал? — спросил себя Нехлюдов, когда все эти перемены в природе кончились, и поезд спустился в выемку с высокими откосами. — Да, я думал о том, что все эти люди: смотритель, конвойные, все эти служащие, большей частью кроткие,
добрые люди, сделались злыми только потому, что они
служат».
— Ах! Марья Степановна… — встрепенулась Хиония Алексеевна всеми своими бантами, вскакивая с дивана. В скобках заметим, что эти банты
служили не столько для красоты, сколько для прикрытия пятен и дыр. — А я действительно с
добрыми вестями к вам.
А все-таки дочь; и теперь, когда уже не представлялось никакого случая, чтобы какой-нибудь вред Веры Павловны мог
служить для выгоды Марье Алексевне, мать искренно желала дочери
добра.
— Что же!
доброе дело,
послужите в военной; я все в военной службе был — видите, дослужился, и вы, может, будете фельдмаршалом…
С уходом Стрелкова матушка удаляется в сестрицыну комнату и
добрый час убеждает, что в фамилии «Стриженая» ничего зазорного нет; что Стриженые исстари населяют Пензенскую губернию, где будто бы один из них даже
служил предводителем.
Одно время
служил у отца кучер Иохим, человек небольшого роста, с смуглым лицом и очень светлыми усами и бородкой. У него были глубокие и
добрые синие глаза, и он прекрасно играл на дудке. Он был какой-то удачливый, и все во дворе его любили, а мы, дети, так и липли к нему, особенно в сумерки, когда он садился в конюшне на свою незатейливую постель и брал свою дудку.
Все, что
служит революции — морально, революция есть единственный критерий
добра и зла.
На Сахалине среди интеллигенции, управляющей и работающей в канцеляриях, мне приходилось встречать разумных,
добрых и благородных людей, присутствие которых
служит достаточной гарантией, что возвращение прошлого уже невозможно.
И ну-ну-ну, ну-ну-ну: по всем по трем, вплоть до Питера, к Корзинкину прямо на двор. —
Добро пожаловать. Куды какой его высокопревосходительство затейник, из-за тысячи верст шлет за какою дрянью. Только барин
доброй. Рад ему
служить. Вот устерсы теперь лишь с биржи. Скажи, не меньше ста пятидесяти бочка, уступить нельзя, самим пришли дороги. Да мы с его милостию сочтемся. — Бочку взвалили в кибитку; поворотя оглобли, курьер уже опять скачет; успел лишь зайти в кабак и выпить два крючка сивухи.
Во всей пьесе Бородкин выставляется благородным и
добрым по-старинному; последний же его поступок вовсе не в духе того разряда людей, которых представителем
служит Бородкин.
Это
послужило точно сигналом, и туляцкое
добро полетело: продавали покосы, избы, скотину. Из кержаков купили избы в Туляцком конце старик Основа и брательник-третьяк Гущин, а потом накинулись хохлы. Туляцкая стройка была крепкая, а свои избы у хохлов были поставлены кое-как.
…Новая семья, [Семья Н. В. Басаргина.] с которой я теперь под одной крышей, состоит из
добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, — тоска больше или меньше и
служит к убеждению холостяка старого, что в Сибири лучше не жениться. Басаргин доволен своим состоянием. Ночью и после обеда спит. Следовательно, остается меньше времени для размышления.
Мы бы должны принимать всякого, кто к нам просится, и действовать на его нравственность
добрым примером и готовностью
служить друг другу.
Точкой сближения
послужило пустое обстоятельство, которое, впрочем, в
доброе старое время многих вывело в люди: это обстоятельство — красивый почерк.
— И
добро бы доподлинно не
служили! А то, кажется, какой еще службы желать! Намеднись его высокородие говорит:"Ты, говорит, хапанцы свои наблюдай, да помни тоже, какова совесть есть!"Будто мы уж и «совести» не знаем-с! Сами, чай, изволите знать, про какую их высокородие «совесть» поминают-с! так мы завсегда по мере силы-возможности и себя наблюдали, да и начальников без призрения не оставляли… Однако сверх сил тяготы носить тоже невозможно-с.
Да, я люблю тебя, далекий, никем не тронутый край! Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей! И если перо мое нередко коснется таких струн твоего организма, которые издают неприятный и фальшивый звук, то это не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому собственно, что эти звуки грустно и болезненно отдаются в моей душе. Много есть путей
служить общему делу; но смею думать, что обнаружение зла, лжи и порока также не бесполезно, тем более что предполагает полное сочувствие к
добру и истине.
Так и сделали. Она ушла в родильный дом; он исподволь подыскивал квартиру. Две комнаты; одна будет
служить общею спальней, в другой — его кабинет, приемная и столовая. И прислугу он нанял, пожилую женщину, не ветрогонку и
добрую; сумеет и суп сварить, и кусок говядины изжарить, и за малюткой углядит, покуда матери дома не будет.
Несомненно, такие личности бывают, для которых история
служит только свидетельством неуклонного нарастания
добра в мире; но ведь это личности исключительные, насквозь проникнутые светом.
Не зная, как провести вечер, он решился съездить еще к одному своему знакомому, который, бог его знает, где
служил, в думе ли, в сенате ли секретарем, но только имел свой дом, жену, очень
добрую женщину, которая сама всегда разливала чай, и разливала его очень вкусно, всегда сама делала ботвинью и салат, тоже очень вкусно.
Иван Иваныч и ему с почтением начал подносить свою табакерку, предчувствуя, что он, подобно множеству других,
послужив, как он говаривал, без году неделю, обгонит его, сядет ему на шею и махнет в начальники отделения, а там, чего
доброго, и в вице-директоры, как вон тот, или в директоры, как этот, а начинали свою служебную школу и тот и этот под его руководством.
—
Добро пожаловать, господин юнкер! Как изволите поживать? Как драгоценное здоровьице? Чем
служу вам?
— Стало быть, вы по необходимости
служите? — проговорил Егор Егорыч, пристально взглянув в
добрые, как у верблюда, глаза капитана.
Эти-то три возвышенные идеи — истинного,
доброго и прекрасного — составляют три основных столба, на которых покоится здание франкмасонского союза и которые, нося три масонских имени: имя мудрости, имя крепости и имя красоты, —
служат, говоря языком ремесла, причалом образа действий вольного каменщика.
Артасьев был хоть и недалекого ума, но очень
добрый человек и, состоя тоже некогда в масонстве, со времени еще князя Александра Николаича Голицына,
служил директором гимназии в изображаемой мною губернии.
— Выдать им, — продолжал Иоанн, — по
доброму кафтану да по гривне на человека. Я их в опричнину впишу. Хотите, висельники, мне в опричниках
служить?
— Вот как! — сказал Иоанн и снял руку с плеча Серебряного, — это значит, мы не угодны его княжеской милости! Должно быть, с ворами оставаться честнее, чем быть моим оружничим! Ну что ж, — продолжал он насмешливо, — я никому в дружбу не набиваюсь и никого насильно не держу. Свыклись вместе, так и
служите вместе!
Доброго пути, разбойничий воевода!
«Да; мы народ не лиходейный, но
добрый», — размышлял старик, идучи в полном спокойствии
служить раннюю обедню за сей народ не лиходейный, но
добрый. Однако же этот покой был обманчив: под тихою поверхностью воды, на дне, дремал крокодил.
20-е апреля. Приезжал ко мне приятный карлик и сообщил, что Марфа Андревна указала, дабы каждогодне на летнего Николу, на зимнего и на Крещение я был трижды приглашаем
служить к ней в плодомасовскую церковь, за что мне через бурмистра будет платимо жалованье 150 руб., по 50 руб. за обедню. Ну, уж эти случайности! Чего
доброго, я их даже бояться стану.
Ты
служил у меня — я был доволен тобою и считал тебя
добрым человеком.
Все эти
добрые люди, — как оба Франциска, d’Assise и de Lobes, наш Тихон Задонский, Фома Кемпийский и др. были
добрые люди, несмотря на то, что они
служили делу, враждебному христианству, и они были бы еще
добрее и достойнее, если бы не подпали тому заблуждению, которому
служили.
А этот и словам и времени меру знает,
служит негромко, душевно и просто, лицо некрасиво, а
доброе и милое, только щёку всё подёргивает у него, и кажется, будто он моргает глазом, дескать погодите, сейчас вот, сию минуту!
— Дуня была на верху счастия; она на Глафиру Львовну смотрела как на ангела; ее благодарность была без малейшей примеси какого бы то ни было неприязненного чувства; она даже не обижалась тем, что дочь отучали быть дочерью; она видела ее в кружевах, она видела ее в барских покоях — и только говорила: «Да отчего это моя Любонька уродилась такая хорошая, — кажись, ей и нельзя надеть другого платьица; красавица будет!» Дуня обходила все монастыри и везде
служила заздравные молебны о
доброй барыне.
—
Добрый был человек и с нашим братом прост; мы вот недавно говорили с Максим Федоровым, что у маменьки
служит в буфетчиках, то есть о вас.
Мы весело отправились к
доброй лесной фее, и я вперед рисовал себе этот уютный лесной уголок, который
послужит приютом нашей любви, — в моем воображении она уже любила меня, и я говорил «мы». Я вперед любил этот приют и
добрую лесную фею. Небольшая дачка совсем пряталась под столетними соснами.
Эта маленькая неудача
служила только введением к следующей: одна
добрая мать без слов встретила нас так сурово, что мысль о домашнем ужине могла показаться чуть не святотатством.
— Кто? я беглый? — сказал прохожий, приостановя свою лошадь. Этот вопрос был сделан таким голосом, что Алексей невольно схватился за рукоятку своего охотничьего ножа. —
Добро,
добро, так и быть, — продолжал он, — мне грешно на тебя сердиться. Беглый! Нет, господин честной, запорожцы — люди вольные и
служат тому, кому хотят.
— И, Юрий Дмитрич, охота тебе говорить! Слава тебе господи, что всякий раз удавалось; а как считать по разам, так твой один раз стоит всех моих. Не диво, что я тебе
служу: за
добро добром и платят, а ты из чего бился со мною часа полтора, когда нашел меня почти мертвого в степи и мог сам замерзнуть, желая помочь бог знает кому? Нет, боярин, я век с тобой не расплачусь.
Карп. Да разве я осуждаю! Барыня
добрая,
служить нам хорошо. А правду отчего не сказать? Я деньги-то на почту вожу, так мне верней знать, кому их посылают, родственникам или нет.
Лука.
Добрый, говоришь? Ну… и ладно, коли так… да! (За красной стеной тихо звучит гармоника и песня.) Надо, девушка, кому-нибудь и
добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел… Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно,
служил я сторожем на даче… у инженера одного под Томском-городом… Ну, ладно! В лесу дача стояла, место — глухое… а зима была, и — один я, на даче-то… Славно-хорошо! Только раз — слышу — лезут!
В нем есть совесть, есть желание
добра, но он постоянно действует против себя и
служит покорным орудием матери, даже в отношениях своих к жене.
Потом являлась Александра Викторовна Травкина с мужем, — высокая, тонкая, рыжая, она часто сморкалась так странно, точно коленкор рвали. А муж её говорил шёпотом, — у него болело горло, — но говорил неустанно, и во рту у него точно сухая солома шуршала. Был он человек зажиточный,
служил по акцизу, состоял членом правления в каком-то благотворительном обществе, и оба они с женой постоянно ругали бедных, обвиняли их во лжи, в жадности, в непочтительности к людям, которые желают им
добра…
Фамилии даже не называли, а только: Вася. И лились воспоминания о безвременно погибшем друге —
добром, сердечном человеке. Женат был Вася на младшей из артистической семьи Талановых. Супруги никогда не разлучались, и в злополучный день —
служили они в Козлове — жена была в театре, а он не был занят в пьесе, уснул дома, да так и не проснулся.