Неточные совпадения
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете
народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Я
слово вам скажу!»
Притихла площадь людная,
И тут Ермил про мельницу
Народу рассказал:
«Давно купец Алтынников
Присватывался к мельнице,
Да не плошал и я,
Раз пять справлялся в городе,
Сказали: с переторжкою
Назначены торги.
Живя с
народом, сам,
Что думывал, что читывал,
Всё — даже и учителя,
Отца Аполлинария,
Недавние
слова:
«Издревле Русь спасалася
Народными порывами».
И русскую деву влекли на позор,
Свирепствовал бич без боязни,
И ужас
народа при
слове «набор»
Подобен был ужасу казни?
С козою с барабанщицей
И не с простой шарманкою,
А с настоящей музыкой
Смотрели тут они.
Комедия не мудрая,
Однако и не глупая,
Хожалому, квартальному
Не в бровь, а прямо в глаз!
Шалаш полным-полнехонек.
Народ орешки щелкает,
А то два-три крестьянина
Словечком перекинутся —
Гляди, явилась водочка:
Посмотрят да попьют!
Хохочут, утешаются
И часто в речь Петрушкину
Вставляют
слово меткое,
Какого не придумаешь,
Хоть проглоти перо!
Уж сумма вся исполнилась,
А щедрота народная
Росла: — Бери, Ермил Ильич,
Отдашь, не пропадет! —
Ермил
народу кланялся
На все четыре стороны,
В палату шел со шляпою,
Зажавши в ней казну.
Сдивилися подьячие,
Позеленел Алтынников,
Как он сполна всю тысячу
Им выложил на стол!..
Не волчий зуб, так лисий хвост, —
Пошли юлить подьячие,
С покупкой поздравлять!
Да не таков Ермил Ильич,
Не молвил
слова лишнего.
Копейки не дал им!
Одним
словом, произошло то, что всегда случается, когда просвещение слишком рано приходит к
народам младенческим и в гражданском смысле незрелым.
А теперь
народ, по
словам Сергей Иванычей, отрекался от этого, купленного такой дорогой ценой, права.
— Это
слово «
народ» так неопределенно, — сказал Левин. — Писаря волостные, учителя и из мужиков один на тысячу, может быть, знают, о чем идет дело. Остальные же 80 миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою волю. Какое же мы имеем право говорить, что это воля
народа?
И геройство Сербов и Черногорцев, борющихся за великое дело, породило во всем
народе желание помочь своим братьям уже не
словом, а делом.
Цитует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, — и рассуждение заключено
словами: «так это вот как было, так вот какой
народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет!» Потом во всеуслышанье с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников.
— Ну, извольте, и я вам скажу тоже мое последнее
слово: пятьдесят рублей! право, убыток себе, дешевле нигде не купите такого хорошего
народа!
Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, которые, впрочем, несколько плохо услыхали произнесенные им
слова, и, наконец, стоящий далеко у дверей у самого выхода какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед тем
народу кулак, и тот по неизменным законам отражения выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.
И всякий
народ, носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров бога, своеобразно отличился каждый своим собственным
словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть собственного своего характера.
Под видом избрания места для жительства и под другими предлогами предпринял он заглянуть в те и другие углы нашего государства, и преимущественно в те, которые более других пострадали от несчастных случаев, неурожаев, смертностей и прочего и прочего, —
словом, где бы можно удобнее и дешевле накупить потребного
народа.
«Я?» — «Да, Татьяны именины
В субботу. Оленька и мать
Велели звать, и нет причины
Тебе на зов не приезжать». —
«Но куча будет там
народуИ всякого такого сброду…» —
«И, никого, уверен я!
Кто будет там? своя семья.
Поедем, сделай одолженье!
Ну, что ж?» — «Согласен». — «Как ты мил!»
При сих
словах он осушил
Стакан, соседке приношенье,
Потом разговорился вновь
Про Ольгу: такова любовь!
Народ в городе голодный; стало быть, все съест духом, да и коням тоже сена… уж я не знаю, разве с неба кинет им на вилы какой-нибудь их святой… только про это еще Бог знает; а ксендзы-то их горазды на одни
слова.
Такие
слова перелетали по всем концам. Зашумели запорожцы и почуяли свои силы. Тут уже не было волнений легкомысленного
народа: волновались всё характеры тяжелые и крепкие, которые не скоро накалялись, но, накалившись, упорно и долго хранили в себе внутренний жар.
Он вдруг вспомнил
слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись
народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: „Я убийца!“ Он весь задрожал, припомнив это.
Он отворотился и отъехал, не сказав более ни
слова. Швабрин и старшины последовали за ним. Шайка выступила из крепости в порядке.
Народ пошел провожать Пугачева. Я остался на площади один с Савельичем. Дядька мой держал в руках свой реестр и рассматривал его с видом глубокого сожаления.
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно»,
словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».
К его вескому
слову прислушиваются политики всех партий, просветители, озабоченные культурным развитием низших слоев
народа, литераторы, запутавшиеся в противоречиях критиков, критики, поверхностно знакомые с философией и плохо знакомые с действительной жизнью.
— Жестокие, сатанинские
слова сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого
народа нашего, ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну поют.
— И в революцию, когда
народ захочет ее сам, — выговорил Муромский, сильно подчеркнул последнее
слово и, опустив глаза, начал размазывать ложкой по тарелке рисовую кашу.
Мужики, конечно, жаловались на малоземелье, на податную тяготу, на фабрики, которые «портят
народ», жаловались они почти теми же
словами, как в рассказах мужиколюбивых писателей.
Во флигеле Клим чувствовал себя все более не на месте. Все, что говорилось там о
народе, о любви к
народу, было с детства знакомо ему, все
слова звучали пусто, ничего не задевая в нем. Они отягощали скукой, и Клим приучил себя не слышать их.
А после каких-то особенно пылких
слов Маракуева она невнятно пробормотала о «воспалении печени от неудовлетворенной любви к
народу» — фразу, которая показалась Самгину знакомой, он как будто читал ее в одном из грубых фельетонов Виктора Буренина.
Самгин молчал. Да, политического руководства не было, вождей — нет. Теперь, после жалобных
слов Брагина, он понял, что чувство удовлетворения, испытанное им после демонстрации, именно тем и вызвано: вождей — нет, партии социалистов никакой роли не играют в движении рабочих. Интеллигенты, участники демонстрации, — благодушные люди, которым литература привила с детства «любовь к
народу». Вот кто они, не больше.
Он употреблял церковнославянские
слова: аще, ибо, паче, дондеже, поелику, паки и паки; этим он явно, но не очень успешно старался рассмешить людей. Он восторженно рассказывал о красоте лесов и полей, о патриархальности деревенской жизни, о выносливости баб и уме мужиков, о душе
народа, простой и мудрой, и о том, как эту душу отравляет город. Ему часто приходилось объяснять слушателям незнакомые им
слова: па́морха, мурцовка, мо́роки, сугрев, и он не без гордости заявлял...
— Ну, что вы — сразу? Дайте вздохнуть человеку! — Он подхватил Самгина под локоть. — Пожалуйте в дом, там приготовлена трапеза… — И, проходя мимо казака, сказал ему вполголоса: — Поглядывай, Данило, я сейчас Васю пришлю. — И тихими
словами оправдал свое распоряжение: —
Народ здесь — ужасающий, Клим Иванович, чумовой
народ!
Слово «
народ» было удивительно емким, оно вмещало самые разнообразные чувства.
— Вспомните-ко вчерашний день, хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое
слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг, князь Николай черногорский». Его, черногорского-то, и не видно на земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с! Она, Европа-то, если вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему
народу нашему ножку подставляет.
— Отечество в опасности, — вот о чем нужно кричать с утра до вечера, — предложил он и продолжал говорить, легко находя интересные сочетания
слов. — Отечество в опасности, потому что
народ не любит его и не хочет защищать. Мы искусно писали о
народе, задушевно говорили о нем, но мы плохо знали его и узнаем только сейчас, когда он мстит отечеству равнодушием к судьбе его.
Ел человек мало, пил осторожно и говорил самые обыкновенные
слова, от которых в памяти не оставалось ничего, — говорил, что на улицах много
народа, что обилие флагов очень украшает город, а мужики и бабы окрестных деревень толпами идут на Ходынское поле.
Клим довольно рано начал замечать, что в правде взрослых есть что-то неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто говорили о царе и
народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь — не вызывало у него никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала другое
слово...
На другой день, 8-го числа, явились опять, попробовали, по обыкновению, настоять на угощении завтраком, также на том, чтоб ехать на их шлюпках, но напрасно. Им очень хотелось настоять на этом, конечно затем, чтоб показать
народу, что мы не едем сами, а нас везут,
словом, что чужие в Японии воли не имеют.
Он унимал
народ, не давал лезть вперед, чему кроме убедительных
слов немало способствовала ему предлинная жердь, которая была у него в руках.
Не думайте, чтоб в понятиях,
словах, манерах японца (за исключением разве сморканья в бумажки да прятанья конфект; но вспомните, как сморкаются две трети русского
народа и как недавно барыни наши бросили ридикюли, которые наполнялись конфектами на чужих обедах и вечерах) было что-нибудь дикое, странное, поражающее европейца.
Все эти
народы образуют одну общую физиономию, характер, склад ума —
словом, общую нравственную жизнь в главных ее чертах, но с бесчисленными оттенками, которыми один
народ отличается от другого.
Кроме всей этой живности у них есть жены, каначки или сандвичанки, да и между ними самими есть канаки, еще выходцы из Лондона, из Сан-Франциско —
словом, всякий
народ. Один живет здесь уже 22 года, женат на кривой пятидесятилетней каначке. Все они живут разбросанно, потому что всякий хочет иметь маленькое поле, огород, плантацию сахарного тростника, из которого, мимоходом будь сказано, жители выделывают ром и сильно пьянствуют.
Я видел его на песках Африки, следящего за работой негров, на плантациях Индии и Китая, среди тюков чаю, взглядом и
словом, на своем родном языке, повелевающего
народами, кораблями, пушками, двигающего необъятными естественными силами природы…
Словом, только внешние чрезвычайные обстоятельства, как я сказал прежде, могут потрясти их систему, хотя
народ сам по себе и способен к реформам.
Затем одинаковое трудолюбие и способности к ремеслам, любовь к земледелию, к торговле, одинаковые вкусы, один и тот же род пищи, одежда —
словом, во всем найдете подобие, в иных случаях до того, что удивляешься, как можно допустить мнение о разноплеменности этих
народов!
Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики, и писатель свободен пробираться в недра гор, или опускаться в глубину океанов, с ученою пытливостью, или, пожалуй, на крыльях вдохновения скользить по ним быстро и ловить мимоходом на бумагу их образы; описывать страны и
народы исторически, статистически или только посмотреть, каковы трактиры, —
словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику.
«Интересы
народа, — повторил он
слова Топорова. — Твои интересы, только твои», — думал он, выходя от Топорова.
И в христианском мире возможен пророческий мессианизм, сознание исключительного религиозного призвания какого-нибудь
народа, возможна вера, что через этот
народ будет сказано миру
слово нового откровения.
Чужд русскому
народу империализм в западном и буржуазном смысле
слова, но он покорно отдавал свои силы на создание империализма, в котором сердце его не было заинтересовано.
Все
народы призваны сказать свое
слово, сделать свой вклад в мировую жизнь, достигнуть высшего цветения своего бытия.
Миссии
народов в истории еще не выполнены, и существуют
народы и расы, которые не сказали еще своего
слова, не выполнили своего дела, и им предстоят еще периоды высшего подъема.
И по своему географическому положению, и по коренным свойствам своей расы англичане — самый империалистический, и быть может, единственный империалистический
народ в современном смысле
слова.