Неточные совпадения
«Эх, Влас Ильич! где враки-то? —
Сказал бурмистр с досадою. —
Не в их руках мы, что ль?..
Придет пора последняя:
Заедем все в ухаб,
Не выедем никак,
В кромешный ад провалимся,
Так ждет и там крестьянина
Работа на господ...
— Что? подкрепляешься
на работу? —
сказал пухлый офицер, садясь подле него.
Левин читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они понравились ему. Вчера, встретив Левина
на публичной лекции, Катавасов
сказал ему, что известный Метров, которого статья так понравилась Левину, находится в Москве и очень заинтересован тем, что ему
сказал Катавасов о
работе Левина, и что Метров будет у него завтра в одиннадцать часов и очень рад познакомиться с ним.
После обеда однако Кити встала и пошла, как всегда, с
работой к больному. Он строго посмотрел
на нее, когда она вошла, и презрительно улыбнулся, когда она
сказала, что была больна. В этот день он беспрестанно сморкался и жалобно стонал.
— Да что же, я не перестаю думать о смерти, —
сказал Левин. Правда, что умирать пора. И что всё это вздор. Я по правде тебе
скажу: я мыслью своею и
работой ужасно дорожу, но в сущности — ты подумай об этом: ведь весь этот мир наш — это маленькая плесень, которая наросла
на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, — мысли, дела! Всё это песчинки.
Сдерживая
на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался
на сидевшего подле себя Ивана, не знавшего, что делать своими оставшимися без
работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога для начала разговора с ним. Он хотел
сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже
на упрек, а ему хотелось любовного разговора. Другого же ничего ему не приходило в голову.
— Да чего вы скупитесь? —
сказал Собакевич. — Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня что ядреный орех, все
на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская
работа, что
на один час, — прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!
Об издательской-то деятельности и мечтал Разумихин, уже два года работавший
на других и недурно знавший три европейские языка, несмотря
на то, что дней шесть назад
сказал было Раскольникову, что в немецком «швах», с целью уговорить его взять
на себя половину переводной
работы и три рубля задатку: и он тогда соврал, и Раскольников знал, что он врет.
Это она
сказала на Сибирской пристани, где муравьиные вереницы широкоплечих грузчиков опустошали трюмы барж и пароходов, складывали
на берегу высокие горы хлопка, кож, сушеной рыбы, штучного железа, мешков риса, изюма, катили бочки цемента, селедок, вина, керосина, машинных масл. Тут шум
работы был еще более разнообразен и оглушителен, но преобладал над ним все-таки командующий голос человека.
—
Работа на реакцию, —
сказал Клим.
— Тебе мое… самочувствие едва ли понятно, ты забронирован идеей, конспиративной
работой, живешь, так
сказать,
на высоте, в башне, неприступен.
— Конечно, зайду, —
сказал Клим. — Мне нужно съездить
на дачу, сделать одну
работу; завтра и поеду…
—
Работа на реакцию, —
сказал Клим, бросив газету
на пол. — Потом какой-нибудь Лев Тихомиров снова раскается,
скажет, что террор был глупостью и России ничего не нужно, кроме царя.
— Любопытна слишком. Ей все надо знать — судоходство, лесоводство. Книжница. Книги портят женщин. Зимою я познакомился с водевильной актрисой, а она вдруг спрашивает: насколько зависим Ибсен от Ницше? Да черт их знает, кто от кого зависит! Я — от дураков. Мне
на днях губернатор
сказал, что я компрометирую себя, давая
работу политическим поднадзорным. Я говорю ему: Превосходительство! Они относятся к
работе честно! А он: разве, говорит, у нас, в России, нет уже честных людей неопороченных?
— Значит — ложная тревога, —
сказал Макаров, подходя к Самгину и глядя
на часы в руке. — Мне пора
на работу, до свидания!
На днях зайду еще. Слушай, — продолжал он, понизив голос, — обрати внимание
на рыжего мальчишку — удивительно интересен!
Он, как встанет утром с постели, после чая ляжет тотчас
на диван, подопрет голову рукой и обдумывает, не щадя сил, до тех пор, пока, наконец, голова утомится от тяжелой
работы и когда совесть
скажет: довольно сделано сегодня для общего блага.
Свершилась казнь. Народ беспечный
Идет, рассыпавшись, домой
И про свои
работы вечны
Уже толкует меж собой.
Пустеет поле понемногу.
Тогда чрез пеструю дорогу
Перебежали две жены.
Утомлены, запылены,
Они, казалось, к месту казни
Спешили, полные боязни.
«Уж поздно», — кто-то им
сказалИ в поле перстом указал.
Там роковой намост ломали,
Молился в черных ризах поп,
И
на телегу подымали
Два казака дубовый гроб.
Она проворно переложила книги
на стул, подвинула стол
на средину комнаты, достала аршин из комода и вся углубилась в отмеривание полотна, рассчитывала полотнища, с свойственным ей нервным проворством, когда одолевала ее охота или необходимость
работы, и
на Райского ни взгляда не бросила, ни слова ему не
сказала, как будто его тут не было.
В один из туманных, осенних дней, когда Вера, после завтрака, сидела в своей комнате, за
работой, прилежно собирая иглой складки кисейной шемизетки, Яков подал ей еще письмо
на синей бумаге, принесенное «парнишкой», и
сказал, что приказано ждать ответа.
А ведь стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя
на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его еще от нужды отдавали из деревни в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж был в городе и после 12 часов
работы на фабрике шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир, если бы тогда нашелся человек, который
сказал бы: «не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик не пошел бы, не заболтался и ничего бы не сделал дурного.
— Барыни мне новую лопоть [Лопоть по-сибирски — одежда.] шьют, —
сказала девочка, указывая отцу
на работу Ранцевой. — Хорошая, кра-а-асная, — лопотала она.
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла
на нары и с уставленными в угол косыми глазами лежала так до вечера. В ней шла мучительная
работа. То, что ей
сказал Нехлюдов, вызывало ее в тот мир, в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение, в котором жила, а жить с ясной памятью о том, что было, было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе с своими товарками.
Из этого можно заключить, что первоначально водопад был ниже по течению, и если бы удалось определить, сколько вода стирает ложе водопада в течение года, то можно было бы
сказать, когда он начал свою
работу, сколько ему лет и сколько еще осталось существовать
на свете.
— Да и то
сказать, Николай Еремеич, работы-то всего
на неделю будет, а продержат месяц. То материалу не хватит, а то и в сад пошлют дорожки чистить.
Сострадательные люди, не оправдывающие его, могли бы также
сказать ему в извинение, что он не совершенно лишен некоторых похвальных признаков: сознательно и твердо решился отказаться от всяких житейских выгод и почетов для
работы на пользу другим, находя, что наслаждение такою
работою — лучшая выгода для него;
на девушку, которая была так хороша, что он влюбился в нее, он смотрел таким чистым взглядом, каким не всякий брат глядит
на сестру; но против этого извинения его материализму надобно
сказать, что ведь и вообще нет ни одного человека, который был бы совершенно без всяких признаков чего-нибудь хорошего, и что материалисты, каковы бы там они ни были, все-таки материалисты, а этим самым уже решено и доказано, что они люди низкие и безнравственные, которых извинять нельзя, потому что извинять их значило бы потворствовать материализму.
«Все они бабы, —
сказал Павел, — они хотят свалить казнь
на меня, очень благодарен», — и заменил ее каторжной
работой.
Приезды не мешают, однако ж, Арсению Потапычу следить за молотьбой. Все знают, что он образцовый хозяин, и понимают, что кому другому, а ему нельзя не присмотреть за
работами; но, сверх того, наступили самые короткие дни,
работа идет не больше пяти-шести часов в сутки, и Пустотелов к обеду уж совсем свободен. Иногда, впрочем, он и совсем освобождает себя от надзора; придет в ригу
на какой-нибудь час,
скажет мужичкам...
Целый час я проработал таким образом, стараясь утвердить пальцы и вывести хоть что-нибудь похожее
на палку, изображенную в лежавшей передо мною прописи; но пальцы от чрезмерных усилий все меньше и меньше овладевали пером. Наконец матушка вышла из своего убежища, взглянула
на мою
работу и, сверх ожидания, не рассердилась, а только
сказала...
— Срамник ты! —
сказала она, когда они воротились в свой угол. И Павел понял, что с этой минуты согласной их жизни наступил бесповоротный конец. Целые дни молча проводила Мавруша в каморке, и не только не садилась около мужа во время его
работы, но
на все его вопросы отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем все это кончится. Попытался было он попросить «барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
— Славно! славная
работа! —
сказал преосвященный, разглядывая двери и окна. А окна все были обведены кругом красною краскою;
на дверях же везде были козаки
на лошадях, с трубками в зубах.
Однажды, когда отец был
на службе, а мать с тетками и знакомыми весело болтали за какой-то
работой,
на дворе послышалось тарахтение колес. Одна из теток выглянула в окно и
сказала упавшим голосом...
Как это ни странно, но до известной степени Полуянов был прав. Да, он принимал благодарности, а что было бы, если б он все правонарушения и казусы выводил
на свежую воду? Ведь за каждым что-нибудь было, а он все прикрывал и не выносил сору из избы. Взять хоть ту же скоропостижную девку, которая лежит у попа
на погребе: она из Кунары, и есть подозрение, что это
работа Лиодорки Малыгина и Пашки Булыгина. Всех можно закрутить так, что ни папы, ни мамы не
скажут.
Он клеит для канцелярии конверты, довольно неуклюжие; поглядевши
на его
работу, я
сказал...
Она вздохнула трудно и тяжело, как бы переводя дыхание после тяжелой
работы, и оглянулась кругом. Она не могла бы
сказать, долго ли длилось молчание, давно ли смолк студент, говорил ли он еще что-нибудь… Она посмотрела туда, где за минуту сидел Петр… Его не было
на прежнем месте.
Да хотя растянись
на барской
работе, то спасибо не
скажут.
— Это твоя
работа… — шутил Кишкин, показывая Мыльникову
на пробитую по берегу Суходойки сакму. — Спасибо тебе
скажут.
Это была, во всяком случае, оригинальная компания: отставной казенный палач, шваль Мыльников и Окся. Как ухищрялся добывать Мыльников пропитание
на всех троих, трудно
сказать; но пропитание, хотя и довольно скудное, все-таки добывалось. В котелке Окся варила картошку, а потом являлся ржаной хлеб. Палач Никитушка, когда был трезвый, почти не разговаривал ни с кем — уставит свои оловянные глаза и молчит. Поест, выкурит трубку и опять за
работу. Мыльников часто приставал к нему с разными пустыми разговорами.
— Да я… как гвоздь в стену заколотил: вот я какой человек. А что касаемо казенных
работ, Андрон Евстратыч, так будь без сумления: хоша к самому министру веди — все как
на ладонке покажем. Уж это верно… У меня двух слов не бывает. И других сговорю. Кажется, глупый народ, всего боится и своей пользы не понимает, а я всех подобью: и Луженого, и Лучка, и Турку. Ах, какое ты слово
сказал… Вот наш-то змей Родивон узнает, то-то
на стену полезет.
— Куды ни пошевелись, все купляй… Вот какая наша земля, да и та не наша, а господская. Теперь опять так
сказать: опять мы в куренную
работу с волею-то своей али
на фабрику…
Сегодня портретный день. Отправляюсь к Сашеньке, Не могу
сказать, чтобы портрет был
на меня похож. Разве еще что-нибудь изменится, а до сих пор более напоминает Луку Шишкина, которого Евгений и Иван Дмитриевич знали в Петровском. Сашенька трудится, я сижу очень смирно, но пользы мало. Мне даже совестно, что она начала эту
работу масляными красками.
Мы остановились, сошли с роспусков, подошли близко к жнецам и жницам, и отец мой
сказал каким-то добрым голосом: «Бог
на помощь!» Вдруг все оставили
работу, обернулись к нам лицом, низко поклонились, а некоторые крестьяне, постарше, поздоровались с отцом и со мной.
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало
на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые,
сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но
на работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев, то есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
Отец прибавил, что поедет после обеда осмотреть все полевые
работы, и приглашал с собою мою мать; но она решительно отказалась,
сказав, что она не любит смотреть
на них и что если он хочет, то может взять с собой Сережу.
И я все
сказал ему. Он
сказал: «Хорошо, молодой человек, поедемте
на мою канатную фабрик. Я дам вам
работу, платье, деньги, и вы будете жить у меня».
— Душа-человек. Как есть русский. И не
скажешь, что немец. И вино пьет, и сморкается по-нашему; в церковь только не ходит. А
на работе — дошлый-предошлый! все сам! И хозяйка у него — все сама!
— Н-да, братец ты мой, ничего не поделаешь… Сказано: в поте лица твоего, — продолжал наставительно Лодыжкин. — Положим, у тебя, примерно
сказать, не лицо, а морда, а все-таки… Ну, пошел, пошел вперед, нечего под ногами вертеться… А я, Сережа, признаться
сказать, люблю, когда эта самая теплынь. Орган вот только мешает, а то, кабы не
работа, лег бы где-нибудь
на траве, в тени, пузом, значит, вверх, и полеживай себе. Для наших старых костей это самое солнце — первая вещь.
Этим скоробленным, зачерствевшим
на господской
работе людям мерещились те покосы, выгоны и леса, которые у них оттягал Родька Сахаров и которые они должны получить, потому что барину стоит
сказать слово…
— Да ведь чего же надо еще? — задумчиво
сказала мать. — Уж если люди тысячами день за днем убиваются в
работе для того, чтобы хозяин мог деньги
на шутки бросать, чего же?..
— Иной раз говорит, говорит человек, а ты его не понимаешь, покуда не удастся ему
сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих
на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и не очень это задевает сердце. А он вдруг
сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь
работе люди отдают, чтобы хозяева насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
В мае Ольга Васильевна начала ходить в поле, где шла пахота и начался посев ярового.
Работа заинтересовала ее; она присматривалась, как управляющий распоряжался, ходил по пашне, тыкал палкою в вывороченные сохой комья земли, делал работникам выговоры и проч.; ей хотелось и самой что-нибудь узнать, чему-нибудь научиться.
На вопросы ее управляющий отвечал как мог, но при этом лицо его выражало такое недоумение, как будто он хотел
сказать: ты-то каким образом сюда попала?