Неточные совпадения
Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром
события; на первом углу она остановилась почти без
сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
— Екатерина Великая скончалась в тысяча семьсот девяносто шестом году, — вспоминал дядя Хрисанф; Самгину было ясно, что москвич верит в возможность каких-то великих
событий, и ясно было, что это — вера многих тысяч людей. Он тоже чувствовал себя способным поверить: завтра явится необыкновенный и, может быть, грозный человек, которого Россия ожидает целое столетие и который, быть может, окажется в
силе сказать духовно растрепанным, распущенным людям...
Но он незаметно убедил себя, что
события уже утратили свой революционный смысл и создаются
силою инерции.
«Мне уже скоро сорок лет. Это — более чем половина жизни. С детства за мною признавались исключительные способности. Всю жизнь я испытываю священную неудовлетворенность
событиями, людями, самим собою. Эта неудовлетворенность может быть только признаком большой духовной
силы».
Но бывать у нее он считал полезным, потому что у нее, вечерами, собиралось все больше людей, испуганных
событиями на фронтах, тревога их росла, и постепенно к страху пред
силою внешнего врага присоединялся страх пред возможностью революции.
Самгин чувствовал, что на него смотрят как на непосредственного участника в трагическом
событии, тайные
силы которого невозможно понять, несмотря на все красноречие рассказов о нем.
Он читал о казнях, не возмущаясь, казни стали так же привычны, как ничтожные
события городской хроники или как, в свое время, привычны были еврейские погромы: сильно возмутил первый, а затем уже не хватало
сил возмущаться.
Невольное участие в
событиях 905 года привило ему скептическое отношение к
силе масс.
«Люди с каждым днем становятся все менее значительными перед
силою возбужденной ими стихии, и уже многие не понимают, что не они — руководят
событиями, а
события влекут их за собою».
События его жизни умельчились до микроскопических размеров, но и с теми
событиями не справится он; он не переходит от одного к другому, а перебрасывается ими, как с волны на волну; он не в
силах одному противопоставить упругость воли или увлечься разумом вслед за другим.
Он не мог понять, откуда у ней является эта
сила, этот такт — знать и уметь, как и что делать, какое бы
событие ни явилось.
Красота, исполненная ума, — необычайная
сила, она движет миром, она делает историю, строит судьбы; она, явно или тайно, присутствует в каждом
событии.
Я записываю лишь
события, уклоняясь всеми
силами от всего постороннего, а главное — от литературных красот; литератор пишет тридцать лет и в конце совсем не знает, для чего он писал столько лет.
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру
события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по
силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
А покамест в скучном досуге, на который меня осудили
события, не находя в себе ни
сил, ни свежести на новый труд, записываю я наши воспоминания. Много того, что нас так тесно соединяло, осело в этих листах, я их дарю тебе. Для тебя они имеют двойной смысл — смысл надгробных памятников, на которых мы встречаем знакомые имена. [Писано в 1853 году. (Прим. А. И. Герцена.)]
Александров идет в лазарет по длинным, столь давно знакомым рекреационным залам; их полы только что натерты и знакомо пахнут мастикой, желтым воском и крепким, терпким, но все-таки приятным потом полотеров. Никакие внешние впечатления не действуют на Александрова с такой
силой и так тесно не соединяются в его памяти с местами и
событиями, как запахи. С нынешнего дня и до конца жизни память о корпусе и запах мастики останутся для него неразрывными.
Сколь понимаю я, не по человеческим каким-либо соображениям, а по божьему внушению он так обеспокоился, когда я ему рассказал, что господин Ченцов разошелся с женой, и твердо убежден, что Егор Егорыч по живому предчувствию уже предугадывал, что из того может проистечь, и пусть то же предчувствие скажет ему и ныне, в
силу какой правды совершилось и самое столь печальное для всех
событие.
Бывало, уже с первых страниц начинаешь догадываться, кто победит, кто будет побежден, и как только станет ясен узел
событий, стараешься развязать его
силою своей фантазии. Перестав читать книгу, думаешь о ней, как о задаче из учебника арифметики, и все чаще удается правильно решить, кто из героев придет в рай всяческого благополучия, кто будет ввергнут во узилище.
Ныне, по-видимому, эти отличнейшие традиции приходят в забвение. Подавляющие
события последнего времени вконец извратили смысл русской жизни, осудив на бессилие развитую часть общества и развязав руки и языки рыболовам мутной воды. Я, впрочем, далек от мысли утверждать, что в этом изменении жизненного русла участвовало какое-нибудь насилие, но что оно существует — в этом, кажется, никто не сомневается. Вероятнее всего, оно совершилось само собой,
силою обстоятельств.
— Какая
сила, а? Жили люди каждый отдельно — вдруг двинулись все вместе, — неестественное
событие! А Мельников, — видели вы?
Без сомнения, великие исторические преобразователи имеют большое влияние на развитие и ход исторических
событий в свое время и в своем народе; но не нужно забывать, что прежде, чем начнется их влияние, сами они находятся под влиянием понятий и нравов того времени и того общества, на которое потом начинают они действовать
силою своего гения.
Тогда только и может составиться истинная история царствования Петра, во всей
силе и обширности ученого ее значения, а не биография исторического лица, с изложением
событий, имеющих отношение к этому лицу.
«Перевес идеи над формою», говоря строго, относится к тому роду
событий в мире нравственном и явлений в мире материальном, когда предмет разрушается от избытка собственных
сил; неоспоримо, что эти явления часто имеют характер чрезвычайно возвышенный; но только тогда, когда
сила, разрушающая сосуд, ее заключающий, уже имеет характер возвышенности или предмет, ею разрушаемый, уже кажется нам возвышенным, независимо от своей погибели собственною
силою.
Так сказал Соломону Бог, и по слову его познал царь составление мира и действие стихий, постиг начало, конец и середину времен, проник в тайну вечного волнообразного и кругового возвращения
событий; у астрономов Библоса, Акры, Саргона, Борсиппы и Ниневии научился он следить за изменением расположения звезд и за годовыми кругами. Знал он также естество всех животных и угадывал чувства зверей, понимал происхождение и направление ветров, различные свойства растений и
силу целебных трав.
И вот, помимо рокового конфликта случайных
событий с психологическою подкладкой основного характера, помимо, так сказать, вопроса «почему?» — окончательные результаты этого конфликта выступают с такою
силой, что сокровеннейшая глубина аффекта внезапно развертывается пред нами...
Никакая блестящая всеобщность, с своей стороны, не составит полного, наукообразного знания, если, заключенная в ледяную область отвлечений, она не имеет
силы воплотиться, раскрыться из рода в вид, из всеобщего в личное, если необходимость индивидуализации, если переход в мир
событий и действий не заключен во внутренней потребности ее, с которой она не может совладеть.
Событие вспять не пойдет; однажды начав разоблачаться и показав нам торс поразительной прелести, истина не наденет снова покрывала из ложного стыда; она знает
силу, славу и красоту наготы своей [Следующая статья посвящена будет исключительно дилетантам-романтикам.].
Юношу вступившего встречают нравы и обычаи, окостенелые и наросшие поколениями; его вталкивают в споры, бесконечные и совершенно бесполезные; бедный истощает свои
силы, втягивается в искусственную жизнь касты и забывает мало-помалу все живые интересы, расстается с людьми и с современностью; с тем вместе начинает чувствовать высоту жизни в области схоластики, привыкает говорить и писать напыщенным и тяжелым языком касты, считает достойными внимания только те
события, которые случились за 800 лет и были отвергаемы по-латине и признаваемы по-гречески.
— Гранитный мир
событий, подвергаясь огненной струе отрицания, не имеет
силы противостоять и низвергается растопленной каскадой в океан науки.
Вот ровно пятьдесят девять лет, как это восхитительное
событие случилось со мной, но я все живо помню, помню каждое биение сердца моего и
силу удара, каждое движение души, т. е. нравственности моей, каждый помысл ума моего…
Их последняя цель — не совершенная, рабская верность отвлеченным высшим идеям, а принесение возможно большей пользы человечеству; в их суждениях люди возвышаются не по тому, сколько было в них сокрыто великих
сил и талантов, а по тому, сколько они желали и умели сделать пользы человечеству; не те
события обращают на себя особое внимание, которые имеют характер грандиозный или патетический, а те, которые сколько-нибудь подвинули благосостояние масс человечества.
Эти люди почерпнули жизненный опыт в своей непрерывной борьбе и умели его переработать
силою своей мысли; поэтому они всегда стояли в уровень с
событиями, и как только явилась им опять возможность действовать, они радушно и вполне сознательно подали руку молодому поколению.
Переход этот в столичный монастырь был важным
событием в жизни Сергия. Соблазнов всякого рода было много, и все
силы Сергия были направлены на это.
И разве я не чувствовал своей мысли, твердой, светлой, точно выкованной из стали и безусловно мне послушной? Словно остро отточенная рапира, она извивалась, жалила, кусала, разделяла ткани
событий; точно змея, бесшумно вползала в неизведанные и мрачные глубины, что навеки сокрыты от дневного света, а рукоять ее была в моей руке, железной руке искусного и опытного фехтовальщика. Как она была послушна, исполнительна и быстра, моя мысль, и как я любил ее, мою рабу, мою грозную
силу, мое единственное сокровище!
Поколение, захваченное в гвардии павловской сиверкой, было бодро и полно
сил.
События их довоспитали. Шуточное ли дело Аустерлиц, Эйлау, Тильзит, борьба 1812 года, Париж в Москве, Москва в Париже?
На станке о предстоящих
событиях говорили мало. Все понимали, что где-то там, в глубине этой ночи, должны столкнуться разные
силы и, значит, готовятся происшествия, от которых кому-нибудь может «пофартить», а кому-нибудь прийтись очень плохо. Но до станка это не касалось… Это был гром где-то в далеких тучах, перебрасывающихся зарницами в недосягаемой вышине. Станок притаился внизу и ждал последствий.
Брат Павлин с трогательной наивностью перепутывал исторические
события, лица и отдельные факты, так что Половецкому даже не хотелось его разубеждать. Ведь наивность — проявление нетронутой
силы, а именно такой
силой являлся брат Павлин. Все у него выходило как-то необыкновенно просто. И обитель, и о. игумен, и удивительная история города Бобыльска, и собственная жизнь — все в одном масштабе, и от всего веяло тем особенным теплом, какое дает только одна русская печка.
Современная буржуазная мысль, выработавшаяся выродившаяся и бесталанная, предвидя великие
события, бороться с коими она не
силах, идет к Востоку, пытается оживить умирающие идеи и учения о призрачности мира, о бессмыслии жизни, об анархическом своеволии личности, оправдывающем ее фантазии и капризы, ее жестокость и деспотизм.
Уже пятнадцать дней прошло со времени
события, а он все думал о нем — как будто само время потеряло
силу над памятью и вещами или совсем остановилось, подобно испорченным часам.
Случалось ли вам видеть или хоть слышать о таком случае, где какая-то непостижимая
сила заставляет уверовать в себя то в таинственном сплетении целой цепи
событий, то в неясном предчувствии, то в пророческом сне?
События не ждут и, как видите, опережают даже благоразумие и осторожность, но эти же самые
события знаменуют всю
силу нетерпеливого брожения.
Но здесь мы действительно имеем проблему, которая превышает наши человеческие
силы, здесь нужно религиозное
событие, новый опыт и новое слово.
Напротив, сознание, что в человека входит нечеловеческая
сила и в нем совершаются превышающие его собственную меру
события, одно только и создает жизненную убедительность мифа.
Ближайшее участие ангелов в
событиях нашего спасения и в молитвенном предстоянии Богу при совершении таинств многообразно выражается в нашей литургике [Возьмем только обычную литургию: «херувимская», «победную песнь поюще»; на литургии преждеосвященных даров — «ныне
силы небесные с нами невидимо служат»; на литургии Великой субботы: «да молчит всякая плоть человеча… предходят же Сему лики ангельстии, со всяким началом и властию, многоочитии херувими и шестокрылатии серафими».
Он не в
силах был предотвратить взрыва, так как не он управлял
событиями, а
события управляли им.
В то время, когда в Петербурге весело праздновалось рождение великого князя Павла Петровича и заветные замыслы Бестужева и Екатерины через это рождение получили новую
силу,
события на Западе быстро шли вперед.
Заранее ли предвкушал он всю сладость жестокого отмщения, придуманного им для врага своего, князя Василия Прозоровского, радовался ли гибели Якова Потапова, этого ничтожного сравнительно с ним по положению человека, но почему-то казавшегося ему опаснейшим врагом, которого он не в
силах был сломить имевшеюся в руках его властию, чему лучшим доказательством служит то, что он, совместно с достойным своим помощником, Хлопом, подвел его под самоубийство, довел его до решимости казнить себя самому, хотя хвастливо, как мы видели, сказал своему наперснику об умершем: «Разве не достало бы на его шею другой петли, не нашлось бы и на его долю палача», но внутри себя таил невольно какое-то странное, несомненное убеждение, что «другой петли» для этого человека именно не достало бы и «палача не нашлось бы», — или, быть может, Григорий Лукьянович погрузился в сластолюбивые мечты о красавице княжне Евпраксии Васильевне, которую он теперь считал в своей власти, — не будем строить догадок и предупреждать
событий.
Как мы уже упоминали, воевода готовил, на удивление Европы, чтоб заявить начало и
силу мятежа, два громких
события: овладение Горками, городом лежащим почти на смоленской границе, и взятие, среди губернии, в Кричеве, полевой батареи.
События последних дней и так расстроили ее. Беспокойство еще усилилось в
силу осложнившейся болезни ребенка — у него сделалось воспаление мозга.
В описываемое же время двигателем
событий являлся религиозный фанатизм — слепая антигосударственная
сила, справиться с которой было бы невмочь и человеку покрепче Станислава Понятовского.