Неточные совпадения
Точно так же, как пчелы, теперь вившиеся вокруг него, угрожавшие ему и развлекавшие его, лишали его полного физического спокойствия, заставляли его сжиматься, избегая их, так точно заботы, обступив его с той минуты, как он сел в тележку, лишали его
свободы душевной; но это продолжалось только до тех пор, пока он был среди них. Как, несмотря на пчел, телесная
сила была вся цела в нем, так и цела была вновь сознанная им его духовная
сила.
— Я только хочу сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми
силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми
силами защищать эти права, защищать мои права образования,
свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я не понимаю и не могу.
Одинцова ему нравилась: распространенные слухи о ней,
свобода и независимость ее мыслей, ее несомненное расположение к нему — все, казалось, говорило в его пользу; но он скоро понял, что с ней «не добьешься толку», а отвернуться от нее он, к изумлению своему, не имел
сил.
Она выработала певучую речь, размашистые, но мягкие и уверенные жесты, — ту
свободу движений, которая в купеческом круге именуется вальяжностью. Каждым оборотом тела она ловко и гордо подчеркивала покоряющую
силу его красоты. Клим видел, что мать любуется Алиной с грустью в глазах.
Но человек сделал это на свою погибель, он — враг свободной игры мировых
сил, схематизатор; его ненавистью к
свободе созданы религии, философии, науки, государства и вся мерзость жизни.
А если огонь не угаснет, жизнь не умрет, если
силы устоят и запросят
свободы, если она взмахнет крыльями, как сильная и зоркая орлица, на миг полоненная слабыми руками, и ринется на ту высокую скалу, где видит орла, который еще сильнее и зорче ее?.. Бедный Илья!
Открытие в Вере смелости ума,
свободы духа, жажды чего-то нового — сначала изумило, потом ослепило двойной
силой красоты — внешней и внутренней, а наконец отчасти напугало его, после отречения ее от «мудрости».
Время сняло с вас много оков, наложенных лукавой и грубой тиранией: снимет и остальные, даст простор и
свободу вашим великим, соединенным
силам ума и сердца — и вы открыто пойдете своим путем и употребите эту
свободу лучше, нежели мы употребляем свою!
Но если покойный дух жизни тихо опять веял над ним, или попросту «находил на него счастливый стих», лицо его отражало запас
силы воли, внутренней гармонии и самообладания, а иногда какой-то задумчивой
свободы, какого-то идущего к этому лицу мечтательного оттенка, лежавшего не то в этом темном зрачке, не то в легком дрожании губ.
И то, что выше человека, т. е. божественное, не есть
сила внешняя, над ним стоящая и им господствующая, а то, что в нем самом делает его вполне человеком, есть его высшая
свобода.
Но действует и просветленная
свобода, действует и
сила божественная.
Он совершенно лишен всякой мужественности духа, всякой активной
силы сопротивления стихиям ветра, всякой внутренней
свободы.
Свобода предполагает сопротивление, она есть обнаружение
силы.
Славянофилы хотели оставить русскому народу
свободу религиозной совести,
свободу думы,
свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть
силы, неограниченно управляющей русским народом.
Поэтому в истории мира и человека могут действовать иррациональные
силы, темная
свобода, порождающая необходимость и насилие.
С необыкновенной
силой раскрывается в стихах Пушкина столкновение творческой
свободы поэта и утилитарных требований человеческой массы, черни, которая была у него, может быть, более всего чернью дворян, чиновников, придворных, а не трудящихся масс.
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в
силах они будут справиться со своею
свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
Не любит романский мир
свободы, он любит только домогаться ее;
силы на освобождение он иногда находит, на
свободу — никогда. Не печально ли видеть таких людей, как Огюст Конт, как Прудон, которые последним словом ставят: один — какую-то мандаринскую иерархию, другой — свою каторжную семью и апотеозу бесчеловечного pereat mundus — fiat justicia! [пусть погибнет мир, но да свершится правосудие! (лат.)]
Неугомонные французские работники, воспитанные двумя революциями и двумя реакциями, выбились наконец из
сил, сомнения начали одолевать ими; испугавшись их, они обрадовались новому делу, отреклись от бесцельной
свободы и покорились в Икарии такому строгому порядку и подчинению, которое, конечно, не меньше монастырского чина каких-нибудь бенедиктинцев.
Беспокойный дух мой искал арены, независимости; мне хотелось попробовать свои
силы на
свободе, порвавши все путы, связывавшие на Руси каждый шаг, каждое движение.
Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри, и
свобода есть моя творческая
сила, не выбор между поставленным передо мной добром и злом, а мое созидание добра и зла.
Я сознавал в себе большую
силу духа, большую независимость и
свободу от окружающего мира и в обыденной жизни часто бывал раздавлен беспорядочным напором ощущений и эмоций.
С одной стороны, человек есть существо падшее и греховное, не способное собственными
силами подняться,
свобода его ослаблена и искажена.
Бог присутствует не в имени Божьем, не в магическом действии, не в
силе этого мира, а во всяческой правде, в истине, красоте, любви,
свободе, героическом акте.
Но самая большая страсть и
сила притяжения влечет его к принципу
свободы.
И остается непонятным, откуда личность возьмет
силы противопоставить свою
свободу власти природы и общества, власти детерминизма.
Он не переживал с остротой проблему
свободы, личности и конфликта, но с большой
силой переживал проблему единства, целостности, гармонии.
Киреевский, им выражена так: «Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее сосредоточие для всех отдельных
сил разума, и одно достойное постигать высшую истину — такое сознание постоянно возвышает самый образ мышления человека: смиряя его рассудочное самомнение, оно не стесняет
свободы естественных законов его мышления; напротив, укрепляет его самобытность и вместе с тем добровольно подчиняет его вере».
«
Свобода и единство — таковы две
силы, которым достойно вручена тайна
свободы человеческой во Христе».
Искупление творения, освобождение от греха и спасение совершается не слабыми и порабощенными человеческими
силами, не естественными
силами, и мистической диалектикой Троичности, соединяющей Творца и творение, преодолевающей трагедию
свободы греха.
Свобода веры и достоинство человека в деле спасения основаны на этой извне видимой слабости Сына Божьего и извне невидимой Его
силы.
Поэтому дело спасения не было делом насилия над человеком: человеку предоставлена
свобода выбора, от него ждут подвига веры, подвига вольного отречения от разума этого мира и от смертоносных
сил этого мира во имя разума большого и
сил благодатных и спасающих.
Лишь церковная философия в
силах решить проклятые вопросы, лишь ей доступны проблемы
свободы и зла, личности и мирового смысла, реализма и брачной тайны познания.
Преследования и принуждения в делах веры и совести невозможны и нецерковны не в
силу права
свободы совести или формального принципа веротерпимости, что не важно и не относится к сущности религии, а в
силу долга
свободы, обязанности нести бремя, в
силу того, что
свобода есть сущность христианства.
Даже старые гностики не в
силах были совладать с тайной
свободы и вынуждены были ее отвергнуть.
Достоевский ставит вопрос о христианской
свободе на религиозную почву и дает невиданную еще по
силе апологию
свободы.
В Ветхом Завете и язычестве Бог открывается человеку как
Сила, но он еще не Отец; люди сознают себя не детьми Бога, а рабами; отношение к Богу основано не на любви и
свободе, и на насилии и устрашении.
Силой божественной любви Христос возвращает миру и человечеству утраченную в грехе
свободу, освобождает человечество из плена, восстанавливает идеальный план творения, усыновляет человека Богу, утверждает начало богочеловечности, как оно дано в идее космоса.
Творение, в
силу присущей ему
свободы,
свободы избрания пути, отпало от Творца, от абсолютного источника бытия и пошло путем природным, натуральным; оно распалось на части, и все части попали в рабство друг к другу, подчинились закону тления, так как источник вечной жизни отдалился и потерялся.
Но человечество возревет в оковах и, направляемое надеждою
свободы и неистребимым природы правом, двинется… И власть приведена будет в трепет. Тогда всех
сил сложение, тогда тяжелая власть
Папы, уразумев опасность их власти, от
свободы печатания родиться могущей, не укоснили законоположить о ценсуре, и сие положение прияло
силу общего закона на бывшем вскоре потом соборе в Риме.
И великая правда, воскресая, всех одинаково приветно зовет к себе, всем равно обещает
свободу от жадности, злобы и лжи — трех чудовищ, которые поработили и запугали своей циничной
силой весь мир…
— Вы посмотрите, какой ужас! Кучка глупых людей, защищая свою пагубную власть над народом, бьет, душит, давит всех. Растет одичание, жестокость становится законом жизни — подумайте! Одни бьют и звереют от безнаказанности, заболевают сладострастной жаждой истязаний — отвратительной болезнью рабов, которым дана
свобода проявлять всю
силу рабьих чувств и скотских привычек. Другие отравляются местью, третьи, забитые до отупения, становятся немы и слепы. Народ развращают, весь народ!
Когда весною,
В сиянье первой красоты,
Откроет с
силой молодою
Могучий дуб свои листы, —
Тогда ничто его
свободыИ свежих
сил не сокрушит —
Под грозным вихрем непогоды
Неколебимо он стоит.
«Судьбе было угодно, чтобы первое боевое крещение молодой газеты было вызвано горячей защитой новых учреждений общественного самоуправления и сопровождалось формулировкой с ее стороны высоких требований самой печати:
свобода слова,
сила знания, возвышенная идея и либеральная чистота. Вот путь, которым должна идти газета».
Но и в сем жалком состоянии падения не вконец порвалась связь человека с началом божественным, ибо человек не отверг сего начала в глубине существа своего, как сделал сие сатана, а лишь уклонился от него похотью, и, в
силу сего внешнего или центробежного стремления, подпавши внешнему рабству натуры, сохранил однако внутреннюю
свободу, а в ней и залог восстановления, как некий слабый луч райского света или некое семя божественного Логоса.
Как в ясной лазури затихшего моря
Вся слава небес отражается,
Так в свете от страсти свободного духа
Нам вечное благо является.
Но глубь недвижимая в мощном просторе
Все та же, что в бурном волнении.
Дух ясен и светел в свободном покое,
Но тот же и в страстном хотении.
Свобода, неволя, покой и волненье
Проходят и снова являются,
А он все один, и в стихийном стремленьи
Лишь
сила его открывается.
Надо думать, что Тамани-ринг, которого, как известно, м-р Робинзон является деятельным членом, еще не в
силах ограничить в этой стране
свободу слова, завещанную великими творцами ее конституции!
И поэтому, как для того, чтобы вернее обеспечить жизнь, собственность,
свободу, общественное спокойствие и частное благо людей, так и для того, чтобы исполнить волю того, кто есть царь царствующих и господь господствующих, мы от всей души принимаем основное учение непротивления злу злом, твердо веруя, что это учение, отвечая всем возможным случайностям и выражая волю бога, в конце концов должно восторжествовать над всеми злыми
силами.
Да и как же покорить
силою народы, которых всё воспитание, все предания, даже религиозное учение ведет к тому, чтобы высшую добродетель видеть в борьбе с поработителями и в стремлении к
свободе?