Неточные совпадения
На другой день рано утром мы ее похоронили
за крепостью, у речки, возле того места, где она в последний раз
сидела; кругом ее могилки теперь разрослись
кусты белой акации и бузины. Я хотел было поставить крест, да, знаете, неловко: все-таки она была не христианка…
— Через тридцать лет Пращев с женой, дочерью и женихом ее
сидели ночью в саду своем. Залаяла собака, бросилась в
кусты. Пращев —
за нею и видит: стоит в
кустах Середа, отдавая ему честь. «Что, Середа, настал день смерти моей?» — «Так точно, ваше благородие!»
— Я сначала попробовал полететь по комнате, — продолжал он, — отлично! Вы все
сидите в зале, на стульях, а я, как муха, под потолок залетел. Вы на меня кричать, пуще всех бабушка. Она даже велела Якову ткнуть меня половой щеткой, но я пробил головой окно, вылетел и взвился над рощей… Какая прелесть, какое новое, чудесное ощущение! Сердце бьется, кровь замирает, глаза видят далеко. Я то поднимусь, то опущусь — и, когда однажды поднялся очень высоко, вдруг вижу, из-за
куста, в меня целится из ружья Марк…
Из пернатых в этот день мы видели сокола-сапсана. Он
сидел на сухом дереве на берегу реки и, казалось, дремал, но вдруг завидел какую-то птицу и погнался
за нею. В другом месте две вороны преследовали сорокопута. Последний прятался от них в
кусты, но вороны облетели
куст с другой стороны, прыгали с ветки на ветку и старались всячески поймать маленького разбойника.
Собака с долгим чутьем, не гоняющаяся
за взлетающей дичью, много поправит неудобства этой стрельбы: она сейчас потянет и тем издали укажет, где
сидит вальдшнеп; охотник не пройдет мимо и поставит себя в такое положение, чтоб
кусты и мелкий лес не помешали выстрелам.
Каждый день надо было раза два побывать в роще и осведомиться, как
сидят на яйцах грачи; надо было послушать их докучных криков; надо было посмотреть, как развертываются листья на сиренях и как выпускают они сизые кисти будущих цветов; как поселяются зорки и малиновки в смородинных и барбарисовых
кустах; как муравьиные кучи ожили, зашевелились; как муравьи показались сначала понемногу, а потом высыпали наружу в бесчисленном множестве и принялись
за свои работы; как ласточки начали мелькать и нырять под крыши строений в старые свои гнезда; как клохтала наседка, оберегая крошечных цыпляток, и как коршуны кружились, плавали над ними…
— Да, я там
за кустом сидел. Мне ведь только и дела, что бегать
за тобой да подслушивать всякий вздор.
Он весь встрепенулся в испуге и осмотрелся кругом: «Ну что, если где-нибудь тут
за кустом сидит этот Федька; ведь, говорят, у него где-то тут целая шайка разбойников на большой дороге? О боже, я тогда… Я тогда скажу ему всю правду, что я виноват… и что я десятьлет страдал
за него, более чем он там в солдатах, и… и я ему отдам портмоне. Гм, j’ai en tout quarante roubles; il prendra les roubles et il me tuera tout de même». [у меня всего-навсего сорок рублей; он возьмет эти рубли и все-таки убьет меня (фр.).]
Набежало множество тёмных людей без лиц. «Пожар!» — кричали они в один голос, опрокинувшись на землю, помяв все
кусты, цепляясь друг
за друга, хватая Кожемякина горячими руками
за лицо,
за грудь, и помчались куда-то тесной толпою, так быстро, что остановилось сердце. Кожемякин закричал, вырываясь из крепких объятий горбатого Сени, вырвался, упал, ударясь головой, и — очнулся
сидя, опираясь о пол руками, весь облепленный мухами, мокрый и задыхающийся.
— Смотрю, а перед нами Фома! и откуда он взялся? Неужели
за кустом сидел да этого греха выжидал?
— Ты зачем здесь? Тебе сказано
сидеть в
кустах за кассой и не показывать своей морды в публике!
Час без малого
сидел он
за своим делом у опушки
кустов, там, где начинались луга, когда подошел к нему дедушка Кондратий.
Аристарх. Вот теперь расставим людей. Вы двое на бугор, вы двое к мосту, да хоронитесь хорошенько
за кусты, — на проселок не надо, там только крестьяне да богомольцы ходят. Вы, коли увидите прохожего или проезжего, так сначала пропусти его мимо себя, а потом и свистни. А вы, остальные, тут неподалеку в
кусты садитесь. Только
сидеть не шуметь, песен не петь, в орлянку не играть, на кулачки не биться. Свистну, так выходите. (Подходит к Хлынову).
— Однако тебе это всё равно. И колдун — человек. Ты вот что знай: город — он опасный, он вон как приучает людей: жена у человека на богомолье ушла, а он сейчас на её место стряпуху посадил и — балуется. А старик такого примера показать не может… Я и говорю, что, мол, тебе с ним ладно будет, надо думать. Будешь ты жить
за ним, как
за кустом,
сиди да поглядывай.
Из окна чердака видна часть села, овраг против нашей избы, в нем — крыши бань, среди
кустов.
За оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они уходили к синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке крыши бани
сидел синий мужик, держа в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот избы вышла старуха, вся в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
Из-за
куста сирени показалась небольшая колясочка. Два человека везли ее. В ней
сидела старуха, вся закутанная, вся сгорбленная, с головой, склоненной на самую грудь. Бахрома ее белого чепца почти совсем закрывала ее иссохшее и съеженное личико. Колясочка остановилась перед террасой. Ипатов вышел из гостиной,
за ним выбежали его дочки. Они, как мышата, в течение всего вечера то и дело шныряли из комнаты в комнату.
Вскоре передо мной мелькнула лесная вырубка. Распаханная земля густо чернела жирными бороздами, и только островками зелень держалась около больших, еще не выкорчеванных пней.
За большим
кустом, невдалеке от меня, чуть тлелись угли костра, на которых стоял чайник. Маруся
сидела вполоборота ко мне. В эту минуту она распустила на голове платок и поправляла под ним волосы. Покончив с этим, она принялась есть.
Сидя рядом с Кузиным, я слушаю краем уха этот разговор и с великим миром в душе любуюсь — солнце опустилось
за Майданский лес, из
кустов по увалам встаёт ночной сумрак, но вершины деревьев ещё облиты красными лучами. Уставшая
за лето земля дремлет, готовая уснуть белым сном зимы. И всё ниже опускается над нею синий полог неба, чисто вымытый осенними дождями.
А внизу, между корнями
куста, на сырой земле, как будто прилипнув к ней плоским брюхом,
сидела довольно жирная старая жаба, которая проохотилась целую ночь
за червяками и мошками и под утро уселась отдыхать от трудов, выбрав местечко потенистее и посырее.
За веселым хохотом ни матери, ни белицы не слыхали, что возле лужайки, где
сидели они, вдруг захрустели в перелеске сухие сучья валежника, зашуршали раздвигаемые
кусты можжевельника и молодой осиновой поросли.
Плывем по течению, около
кустов тальника. Гребцы рассказывают, что только что, минут десять назад, утонули две лошади, а мальчик, который
сидел на телеге, едва спасся, уцепившись
за куст тальника.
Темнело. Катя с Леонидом
сидели под нависшим камнем,
за струисто-ветвистыми
кустами непроглядной дерезы. По лесу трещали шальные выстрелы махновцев, иногда совсем близко слышался их говор и ругательства.
Он видел, как по голубому небу носились белые облака и птицы, как разоблачались дачницы, как из-за прибрежных
кустов поглядывали на них молодые люди, как полная тетя, прежде чем войти в воду, минут пять
сидела на камне и, самодовольно поглаживая себя, говорила: «И в кого я такой слон уродилась?
За кустом, тоже смеясь,
сидел Гриша Камышов.)
Аракчеев
сиживал обыкновенно на балконе Зиновьевской дачи или на береговой террасе, уставленной мраморными вазами с росшими в них
кустами алых, белых и желтых роз и оттуда, невидимый с катера, прикрытый густотою растений, зорко наблюдал
за всеми движениями своего — как он называл государя Александра Павловича — «благодетеля».
Он так и сделал. В ночном,
сидя под
кустом, он падал от сна; теперь же разгулялся и решил не ложиться спать, а идти с девками
за ягодами. Мать дала ему кружку молока. Ломоть хлеба он сам отрезал себе и уселся
за стол на высокой лавке и стал есть.