Неточные совпадения
С
сестрой и с матерью я
постараюсь как-нибудь так сделать, чтоб их разуверить и не испугать…
Раскольников тут уже прошел и не слыхал больше. Он проходил тихо, незаметно,
стараясь не проронить ни единого слова. Первоначальное изумление его мало-помалу сменилось ужасом, как будто мороз прошел по спине его. Он узнал, он вдруг, внезапно и совершенно неожиданно узнал, что завтра, ровно в семь часов вечера, Лизаветы, старухиной
сестры и единственной ее сожительницы, дома не будет и что, стало быть, старуха, ровно в семь часов вечера, останется дома одна.
Если Райский как-нибудь перешагнет эту черту, тогда мне останется одно: бежать отсюда! Легко сказать — бежать, а куда? Мне вместе и совестно: он так мил, добр ко мне, к
сестре — осыпает нас дружбой, ласками, еще хочет подарить этот уголок… этот рай, где я узнала, что живу, не прозябаю!.. Совестно, зачем он расточает эти незаслуженные ласки, зачем так
старается блистать передо мною и хлопочет возбудить во мне нежное чувство, хотя я лишила его всякой надежды на это. Ах, если б он знал, как напрасно все!
Он, нравственный и твердый человек, друг ее мужа,
старался обращаться с ней как с
сестрой, но в отношениях его к ней проскальзывало нечто большее, и это нечто большее пугало их обоих и вместе с тем украшало теперь их трудную жизнь.
— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза,
постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно ли? Чего я? Давно этого со мной не случалось… с самого того дня, как Поляков Вася у меня был прошлой весной. Пока он со мной сидел да разговаривал — ну, ничего; а как ушел он — поплакала я таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь у нашей
сестры слезы некупленные. Барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите мне глаза.
Я разделся, лег и
старался заснуть; но час спустя я опять сидел в постели, облокотившись локтем на подушку, и снова думал об этой «капризной девочке с натянутым смехом…» «Она сложена, как маленькая рафаэлевская Галатея в Фарнезине, [Знаменитая фреска «Триумф Галатеи» работы Рафаэля.] — шептал я, — да; и она ему не
сестра…»
— Успокойся, успокойся, все перемелется. Ты
постарайся, чтоб
сестра перестала сердиться на тебя, она женщина больная, надобно ей уступить, она ведь все ж добра тебе желает; ну, а насильно тебя замуж не отдадут, за это я тебе отвечаю.
— Ну, полно, полно!
старайся успокоить
сестру, а дуру эту я отучу от грубостей.
Зато
сестру одевали как куколку и приготовляли богатое приданое.
Старались делать последнее так, чтоб все знали, что в таком-то доме есть богатая невеста. Кроме того, матушка во всеуслышанье объявляла, что за дочерью триста незаложенных душ и надежды в будущем.
Сестры в течение двух месяцев совместной жизни успели перессориться и помириться несколько раз,
стараясь не доводить своих размолвок до Галактиона. Обе побаивались его, хотя он никогда не сказал ни одного грубого слова.
За
сестрой она ухаживала, как мать, и всячески
старалась ее вылечить от запоя.
Еще раз в отцовском доме сошлись все
сестры. Даже пришла Серафима, не показывавшаяся нигде. Все ходили с опухшими от слез глазами. Сошлись и зятья. Самым деятельным оказался Замараев. Он взял на себя все хлопоты, суетился, бегал и
старался изо всех сил.
— Родимая… как же, напримерно, ежели я к бабушке Василисе?.. — бормотал Никитич, напрасно
стараясь неверными шагами догнать
сестру. — Отдай Оленку!
«Нет, она нехорошая», — думала Нюрочка с горечью во время похорон и
старалась не смотреть на
сестру Аглаиду.
Бахарев встал и начал ходить по комнате,
стараясь ступать возможно тише, как волтижорский и дрессированный конь, беспрестанно смотря на задумчивое лицо пишущей
сестры.
Отец удивился моим неожиданным словам, улыбнулся и сказал: «А вы бы с
сестрой почаще к ней ходили,
старались бы ее развеселить».
Вы же, милая Матрена Ивановна, яко добрая
сестра и будущая тетка,
старайтесь, и не имея собственного плода, проводить время с пользою!
— Во-первых, только самый легкомысленный человек может говорить о презрении к такому замечательному человеку, как Иван Яковлевич, — отвечал Дмитрий, судорожно подергивая головою в противную сторону от
сестры, — а во-вторых, напротив, ты
стараешься нарочно не видать хорошего, которое у тебя стоит перед глазами.
— Я тебя понимаю, — задумчиво сказала старшая
сестра, — но у меня как-то не так, как у тебя. Когда я в первый раз вижу море после большого времени, оно меня и волнует, и радует, и поражает. Как будто я в первый раз вижу огромное, торжественное чудо. Но потом, когда привыкну к нему, оно начинает меня давить своей плоской пустотой… Я скучаю, глядя на него, и уж
стараюсь больше не смотреть. Надоедает.
— Нет, это я так!.. — возразила Сусанна,
стараясь смигнуть опять наполнившие ее глаза слезы. — Я только очень скучаю по мамаше и по
сестре!.. Мы еще так надолго никогда не разлучались.
Вошедшая вслед за
сестрой Сусанна Николаевна тоже
старалась сохранить спокойствие.
Людмила выглядывала тайком в окно,
стараясь услышать, что говорят, но ничего не услышала. Вот прозвучали шаги по мосткам на дворе.
Сестры притихли и сидели взволнованные и смущенные. Вошел Рутилов и объявил...
Слухи о том, что Пыльников — переодетая барышня, быстро разнеслись по городу. Из первых узнали Рутиловы. Людмила, любопытная, всегда
старалась все новое увидеть своими глазами. Она зажглась жгучим любопытством к Пыльникову. Конечно, ей надо посмотреть на ряженую плутовку. Она же и знакома с Коковкиною. И вот как-то раз к вечеру Людмила сказала
сестрам...
Уже он начал верить, что Варвара не прочь за него выйти. Варвара сердилась. Она считала Володина дураком; да и получал он вчетверо меньше, чем Передонов. Преполовенской же хотелось женить Передонова на своей
сестре, дебелой поповне. Поэтому она
старалась поссорить Передонова с Варварою.
— Но у меня есть престарелая мать, monseigneur! у меня есть девица-сестра, которую я тщетно
стараюсь пристроить!
Она разволновалась, так что даже на щеках у нее выступил легкий румянец, и с увлечением говорила о том, будет ли прилично, если она благословит Алешу образом; ведь она старшая
сестра и заменяет ему мать; и она все
старалась убедить своего печального брата, что надо сыграть свадьбу как следует, торжественно и весело, чтобы не осудили люди.
Но, как и раньше, он складывал игрушки высокими кучами, точно
стараясь достичь чего-то, а учился невнимательно и плохо, только чудеса сказок заставляли его нерешительно улыбаться, и однажды он спросил
сестру...
Он отмалчивался, опуская свои большие глаза в землю.
Сестра оделась в черное, свела брови в одну линию и, встречая брата, стискивала зубы так, что скулы ее выдвигались острыми углами, а он
старался не попадаться на глаза ей и всё составлял какие-то чертежи, одинокий, молчаливый. Так он жил вплоть до совершеннолетия, а с этого дня между ними началась открытая борьба, которой они отдали всю жизнь — борьба, связавшая их крепкими звеньями взаимных оскорблений и обид.
Почти все дни она проводила с ним,
стараясь всячески возбудить в нем оживление, вызвать смех, подсовывала ему игрушки, — он складывал их, одну на другую, строя какие-то пирамиды, и лишь очень редко улыбался насильственной улыбкой, обычно же смотрел на
сестру, как на всё, — невеселым взглядом больших глаз, как бы ослепленных чем-то; этот взгляд раздражал ее.
Сестра слушала, как я и доктор спорили, и в это время выражение у нее было радостно-восторженное, умиленное и пытливое, и мне казалось, что перед ее глазами открывался мало-помалу иной мир, какого она раньше не видала даже во сне и какой
старалась угадать теперь.
Меня поджидала
сестра. Она тайно от отца принесла мне ужин: небольшой кусочек холодной телятины и ломтик хлеба. У нас в доме часто повторяли: «деньги счет любят», «копейка рубль бережет» и тому подобное, и
сестра, подавленная этими пошлостями,
старалась только о том, как бы сократить расходы, и оттого питались мы дурно. Поставив тарелку на стол, она села на мою постель и заплакала.
Я сильно соскучился по ней и уже не мог не обманывать себя и
старался, чтобы меня обманывали другие.
Сестра ожидала своего доктора, а я — Машу, и оба мы непрерывно говорили, смеялись и не замечали, что мешаем спать Карповне, которая лежала у себя на печке и все бормотала...
Дядя же князь Яков, не любивший никого раздражать, был чрезвычайно вежлив с
сестрою,
старался ей делать услуги, и если она его за чем-нибудь посылала, то он бежал со всех ног, чтоб исполнить это скорее, и, подавая княжне требуемую вещь, непременно целовал ее руку.
— Ты решительно стал невозможен, — начала она. — Это такой характер, с которым ангел но уживется, — и, как всегда,
стараясь уязвить меня как можно больнее, она напомнила мне мой поступок с
сестрой (это был случай с
сестрой, когда я вышел из себя и наговорил
сестре своей грубости; она знала, что это мучит меня, и в это место кольнула меня). — После этого меня уж ничто не удивит от тебя, — сказала она.
Дюрок был очень взволнован. Молли вся дрожала от возбуждения, ее
сестра улыбалась насильно,
стараясь искусственно спокойным выражением лица внести тень мира в пылкий перелет слов, затронувших, по-видимому, все самое важное в жизни Молли.
— Послушай! — сказал Вадим, приподняв
сестру; посадив ее на лавку, он взял ее влажную руку и,
стараясь смягчить голос, продолжал: послушай!
Растерявшись при совершенном безлюдьи, за исключением беспомощной девочки
сестры (отец находился в отдаленном кабинете), несчастная, вместо того чтобы, повалившись на пол,
стараться хотя бы собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет, оставляя на нем следы рокового горенья.
В маленькой комнатке за магазином жила
сестра хозяина, я кипятил для нее самовары, но
старался возможно реже видеть ее — неловко было мне с нею. Ее детские глаза смотрели на меня все тем же невыносимым взглядом, как при первых встречах, в глубине этих глаз я подозревал улыбку, и мне казалось, что это насмешливая улыбка.
Лизавету Васильевну она совершенно не узнала: напрасно Павел
старался ей напомнить о
сестре, которая с своей стороны начала было рассказывать о детях, о муже: старуха ничего не понимала и только, взглядывая на Павла, улыбалась ему и как бы силилась что-то сказать; а через несколько минут пришла в беспамятство.
Полканов уже успел заметить, что
сестра — как он и думал — не особенно огорчена смертью мужа, что она смотрит на него, брата, испытующе и, говоря с ним, что-то скрывает от него. Он ожидал увидеть её нервной, бледной, утомлённой. Но теперь, глядя на её овальное лицо, покрытое здоровым загаром, спокойное, уверенное и оживлённое умным блеском светлых глаз, он чувствовал, что приятно ошибся, и, следя за её речами,
старался подслушать и понять в них то, о чём она молчала.
Это была правда: одежда сильно меняла к лучшему наружность мальчика. Типично еврейских черт у него было гораздо меньше, чем у отца и брата. Он больше походил на мать и
сестру — только в нем не было застенчивости, и глаза сверкали веселым задором. Еврейский акцент в его речи почти исчез, о чем он, видимо, очень
старался.
Я очень испугался; но когда мать стала бранить меня за такое обхождение с
сестрой, я очень хладнокровно
старался доказать, что она сама виновата, что если б она тотчас послушалась моего приказания, то ничего бы этого и не было.
— Я ужасно люблю со вкусом сделанные дамские наряды! — заговорил он с
сестрой. — В этом, как ты хочешь, сказывается вся женщина; и в этом, должно правду сказать, наш век сделал большие шаги вперед. Еще я помню, когда каждая наша барышня и барыня в своих манерах и в туалете
старались как можно более походить на une dame de comptoir, [продавщицу (франц.).] а теперь наши женщины поражают вкусом; это значит вкус получает гражданство в России.
Иосаф Платонович, появясь пред
сестрой,
старался иметь вид как можно более живой, веселый и беспечный.
Приходилось долгожданные Вальдегановские щетки бросить и ждать всего от времени, но тем часом начиналось дело о дуэли, затянувшееся за отсутствием прикосновенных лиц, и произошло маленькое qui pro quo, [Недоразумение (лат.).] вследствие которого Глафира настойчиво требовала, чтобы Жозеф повидался с
сестрой, и как это ни тяжело, а
постарался привести, при ее посредстве, Подозерова к соглашению не раздувать дуэльной истории возведением больших обвинений на Горданова, потому что иначе и тот с своей стороны поведет кляузу.
Любимец государев, князь Иван Алексеевич Долгоруков, по внушению своего отца, чтобы поссорить брата с
сестрой или по крайней мере охладить его к ней, всячески
старался возбудить привязанность его к Елизавете.
Ему казалось, что он себя уже отлично устроил, и товарищи вслед ему назвали его «отвратительным фатишкою», — но мне до этого не было никакого дела, потому что я был влюблен и желал обращаться в сферах по преимуществу близких к предмету моей любви. Я быстро распаковал привезенную Волосатиным корзину,
стараясь как можно более съесть присланных его
сестрою пирогов, чтобы они не доставались другим, а между этим занятием распечатал подаренную ею мне книгу: это был роман Гольдсмита «Векфильдский священник».
Из писательниц уже с именем я
постарался о привлечении таких беллетристов, как Марко Вовчок (г-жа Маркович), В.Крестовский-псевдоним (то есть Н.Д.Хвощинская) и ее
сестра, писавшая под псевдонимом Весеньев.
Дочка по временам в рассыпном разговоре с Андреем Ивановичем,
сестрами его и гувернантками
старалась парадировать выдержками из Бокля, Дарвина и Либиха.
Княжна Маргарита всеми силами
старалась уронить его во мнении
сестры.