Неточные совпадения
Переведя дух и прижав рукой стукавшее
сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней
работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
— Представьте себе, — слышал Клим голос, пьяный от возбуждения, — представьте, что из сотни миллионов мозгов и
сердец русских десять, ну, пять! — будут
работать со всей мощью энергии, в них заключенной?
Настали минуты всеобщей, торжественной тишины природы, те минуты, когда сильнее
работает творческий ум, жарче кипят поэтические думы, когда в
сердце живее вспыхивает страсть или больнее ноет тоска, когда в жестокой душе невозмутимее и сильнее зреет зерно преступной мысли, и когда… в Обломовке все почивают так крепко и покойно.
В саду, вокруг берез, гудя, летали жуки, бондарь
работал на соседнем дворе, где-то близко точили ножи; за садом, в овраге, шумно возились ребятишки, путаясь среди густых кустов. Очень манило на волю, вечерняя грусть вливалась в
сердце.
Странная наружность, угрюмо сдвинутые брови, стук костылей и клубы табачного дыма, которыми он постоянно окружал себя, не выпуская изо рта трубки, — все это пугало посторонних, и только близкие к инвалиду люди знали, что в изрубленном теле бьется горячее и доброе
сердце, а в большой квадратной голове, покрытой щетиной густых волос,
работает неугомонная мысль.
— Вот видишь, Елена, вот видишь, какая ты гордая, — сказал я, подходя к ней и садясь с ней на диван рядом. — Я с тобой поступаю, как мне велит мое
сердце. Ты теперь одна, без родных, несчастная. Я тебе помочь хочу. Так же бы и ты мне помогла, когда бы мне было худо. Но ты не хочешь так рассудить, и вот тебе тяжело от меня самый простой подарок принять. Ты тотчас же хочешь за него заплатить,
заработать, как будто я Бубнова и тебя попрекаю. Если так, то это стыдно, Елена.
— Товарищ, дорогой мой, милый, благодарю, благодарю всем
сердцем, прощай! Буду
работать, как ты, не уставая, без сомнений, всю жизнь!.. Прощай!
Воображение
работает, самолюбие страждет, зависть кипит в
сердце, и вот совершаются те великие подвиги ума и воли человеческой, которым так искренно дивится покорная гению толпа.
Спустя некоторое время нашлась вечерняя работа в том самом правлении, где
работал ее муж. По крайней мере, они были вместе по вечерам. Уходя на службу, она укладывала ребенка, и с помощью кухарки Авдотьи устраивалась так, чтобы он до прихода ее не был голоден. Жизнь потекла обычным порядком, вялая, серая, даже серее прежнего, потому что в своей квартире было голо и царствовала какая-то надрывающая
сердце тишина.
— Сестрица, бывало, расплачутся, — продолжал успокоенный Николай Афанасьевич, — а я ее куда-нибудь в уголок или на лестницу тихонечко с глаз Марфы Андревны выманю и уговорю. «Сестрица, говорю, успокойтесь; пожалейте себя, эта немилость к милости». И точно, горячее да сплывчивое
сердце их сейчас скоро и пройдет: «Марья! — бывало, зовут через минутку. — Полно, мать, злиться-то. Чего ты кошкой-то ощетинилась, иди сядь здесь,
работай». Вы ведь, сестрица, не сердитесь?
Рюмин. Не любви прошу — жалости! Жизнь пугает меня настойчивостью своих требований, а я осторожно обхожу их и прячусь за ширмы разных теорий, — вы понимаете это, я знаю… Я встретил вас, — и вдруг
сердце мое вспыхнуло прекрасной, яркой надеждой, что… вы поможете мне исполнить мои обещания, вы дадите мне силу и желание
работать… для блага жизни!
Работая по утрам сапожною щеткой или веником, я с замиранием
сердца ждал, когда, наконец, услышу ее голос и шаги.
Он присматривался к странной жизни дома и не понимал её, — от подвалов до крыши дом был тесно набит людьми, и каждый день с утра до вечера они возились в нём, точно раки в корзине.
Работали здесь больше, чем в деревне, и злились крепче, острее. Жили беспокойно, шумно, торопливо — порою казалось, что люди хотят скорее кончить всю работу, — они ждут праздника, желают встретить его свободными, чисто вымытые, мирно, со спокойной радостью.
Сердце мальчика замирало, в нём тихо бился вопрос...
Выпущенная по красному зверю Аксинья Тимофеевна шла верхним чутьем и
работала как нельзя лучше; заложенная шуба тоже служила Юлии не хуже, как Кречинскому его бычок, и тепло прогревала бесхитростное
сердце Долинского. Юлия Азовцова, обозрев поле сражения и сообразив силу своей тактики и орудий с шаткой позицией атакованного неприятеля, совершенно успокоились. Теперь она не сомневалась, что, как по нотам, разыграет всю свою хитро скомпонованную пьесу.
— Чтобы изменить так резко и круто свою жизнь, как сделали это вы, нужно было пережить сложный душевный процесс, и, чтобы продолжать теперь эту жизнь и постоянно находиться на высоте своих убеждений, вы должны изо дня в день напряженно
работать и умом и
сердцем.
Потапыч. И чужих. На всех свою заботливость простирают. Такое доброе
сердце имеют, что обо всех беспокоются. И уж очень сердятся, когда без их спросу делают. А уж как о своих воспитанницах заботятся, так это на редкость. Одевают их, как бы истинно своих родных дочерей, и иногда с собой кушать сажают, и
работать ничего не заставляют. Пускай, говорят, смотрят все, как у меня живут воспитанницы; хочу, говорят, чтоб все им завидовали.
Я чувствовал, что со мною происходит что-то необычное. Я давно потерял прежний молодой сон. Голова
работала быстро, ворочая все те же мысли вокруг основного ощущения,
сердце принималось биться тревожно и часто… Мне все хотелось освободиться от чего-то, но это что-то навязчиво, почти стихийно овладевало мною, как пятно сырости на пропускной бумаге…
Воображение стало
работать быстро. Ей тоже понадобился фиктивный брак… С какой радостью стою я с ней перед аналоем… Теперь это она идет об руку со мною… Это у нас с ней была какая-то бурная сцена три дня назад на пристани. Теперь я овладел собой. Я говорю ей, что более она не услышит от меня ни одного слова, не увидит ни одного взгляда, который выдаст мои чувства. Я заставлю замолчать мое
сердце, хотя бы оно разорвалось от боли… Она прижмется ко мне вот так… Она ценит мое великодушие… Голос ее дрожит и…
Войдешь в него, когда он росой окроплен и весь горит на солнце… как риза, как парчовый, — даже
сердце замирает, до того красиво! В третьем году цветочных семян выписали почти на сто рублей, — ни у кого в городе таких цветов нет, какие у нас. У меня есть книги о садоводстве, немецкому языку учусь. Вот и
работаем, молча, как монахини, как немые. Ничего не говорим, а знаем, что думаем. Я — пою что-нибудь. Перестану, Вася, кричит: «Пой!» И вижу где-нибудь далеко — лицо ее доброе, ласковое…
Вы хвалитесь сознанием, но вы только колеблетесь, потому что хоть ум у вас и
работает, но
сердце ваше развратом помрачено, а без чистого
сердца — полного, правильного сознания не будет.
Купив на базаре револьвер барабанщика, заряженный четырьмя патронами, я выстрелил себе в грудь, рассчитывая попасть в
сердце, но только пробил легкое, и через месяц, очень сконфуженный, чувствуя себя донельзя глупым, снова
работал в булочной.
Вижу: по всем дорогам и тропам тянутся, качаясь, серые фигуры с котомками за спиной, с посохами в руках; идут не торопясь, но споро, низко наклоня головы; идут кроткие, задумчивые и доверчиво открытые
сердцем. Стекаются в одно место, посмотрят, молча помолятся,
поработают; есть какой-нибудь праведник, — поговорят с ним тихонько о чём-то и снова растекутся по дорогам, бодро шагая до другого места.
Такое
сердце в один прекрасный день отказывается
работать, с ним делается паралич, и тогда — баста, представление окончено.
— У него дифтерит носовой полости, — сказал он вполголоса. — Уже и
сердце неважно
работает. В сущности, плохи дела.
— Новый-то — он старый. Моим подручным был. Ах, какой пекарь! Золото! Но тоже пьяница, и-их! Только он запоем тянет… Вот он придет, возьмется за работу и месяца три-четыре учнет ломить, как медведь! Сна, покоя не знает, за ценой не стоит.
Работает и поет! Так он, братец ты мой, поет, что даже слушать невозможно — тягостно делается на
сердце. Поет, поет, потом учнет снова пить!
Я был здоров, мне семнадцать лет, я грамотен и —
работать на этого жирного пьяницу за гривенник в день! Но — зима не шутит, делать было нечего; скрепя
сердце я сказал...
Анна Устиновна. Что это, право, Лиза нейдет!
Сердце у меня не на месте. Девушка беззащитная, кроткая, вся в отца — долго ль ее обидеть? Народ бессовестный, видят, что девушка плохо одета, ну и пристают. А не знают того, что эта девушка, как только на ноги поднялась, так семью кормить стала, с утра до ночи
работает, отдыху не знает, что мы на нее чуть не молимся. Захворай она, так мы наголодаемся.
Кисельников. Когда отдыхать-то! Дело-то не терпит! Ну, маменька, пусть они пользуются! Не разбогатеют на наши деньги. Примусь я теперь трудиться. День и ночь
работать буду. Уж вы посидите со мной! Не так мне скучно будет; а то одного-то хуже тоска за
сердце сосет. (Принимается писать.)
Баба. Знаю, что грех, да
сердца своего не уйму. Ведь я тяжела, а
работаю за двоих. Люди убрались, а у нас два осьминника не кошены. Надо бы довязать, а нельзя, домой надо, этих ребят поглядеть.
Раскаяние, негодование на свою слабость показались на его чертах, и он коснулся до окна, трепет пробежал по его членам; казалось, что стучат у него в
сердце, и седая голова привратника два раза повторяла уже свое приветствие сонными устами и спрашивала о причине позднего прихода, прежде нежели юноша вымолвил: «Отец мой, иди к игумну, скажи, что у ворот стоит презренный грешник, что он умоляет принять его в монастырь, что он пришел обмыть ваши святые ноги и
работать и трудиться».
— Ты же, ты же меня утешаешь, — закричал Аркадий, у которого разрывалось
сердце. — Вася, — сказал он, наконец, — приляг, засни немножко, что? Не мучь себя понапрасну! Лучше потом опять сядешь
работать!
— Нет, господин мой, ослушаюсь я твоего веления, не возьму ни меча, ни жезла, ни шапки, ни мантии. Не оставлю я слепых своих братий: я им и свет и пища, и друг и брат. Три года я жил с ними и
работал для них, и прилепился душою к нищим и убогим. Прости ты меня и отпусти в мир к людям: долго стоял я один среди народа, как на каменном столпе, высоко мне было, но одиноко, ожесточилось
сердце мое и исчезла любовь к людям. Отпусти меня.
Полвека прожил так Наум
И не тужил нимало,
Работал в нем житейский ум,
А
сердце мирно спало.
Перевязка была очень болезненна, но
сердце у девочки
работало слишком плохо, чтобы ее можно было хлороформировать.
Игорь Корелин продолжал взмахивать штыком без передышки. Его сильные руки
работали без устали. Ловкий, проворный, он избегал направленных на него ударов и поспевал всюду, где шел самый ожесточенный бой. Вдруг, находившийся все время неподалеку от Любавина, он потерял последнего из вида. Ужас сковал
сердце юноши.
Два года назад Андрей Иванович однажды уже сделал опыт — записался в школу; но, походив два воскресенья, охладел к ней; не все там было «чувствительно», — приходилось много и тяжело
работать, а к этому у Андрея Ивановича
сердце не лежало; притом его коробило, что он сидит за партой, словно мальчишка-школьник, что кругом него — «серый народ»; к серому же народу Андрей Иванович, как все мастеровые аристократических цехов, относился очень свысока.
А тут надо интересоваться нравами и повадками «господ жуликов», принимать к
сердцу всякую обывательскую неприятность, постоянно
работать головой, изощрять свою память и наблюдательность.
— Опух в ногах уничтожился, слава богу. Под
сердце нет-нет да подкатит, а только
работает нынче хорошо, дай бог тебе здоровья.
Но я себе воображаю, что вас немного знаю, и настолько, что искренно, положа руку на
сердце, говорю: вы парень с „искрой божией“, но эту искру нужно вечно раздувать, то есть нужно много
работать, чтоб суметь своей искрой разжечь людские
сердца…
Выехал князь на охоту, с самого выезда все не задавалось ему. За околицей поп навстречу; только что успел с попом расправиться, лошадь понесла, чуть до смерти не убила, русаков почти всех протравили, Пальма ногу перешибла. Распалился князь Алексей Юрьич: много арапником
работал, но
сердца не утолил. Воротился под вечер домой мрачен, грозен, ровно туча громовая.
Она лежала на полатях и протяжно охала. Я исследовал ее. Дело было плохо:
сердце переставало
работать, появился отек легких.
Пастор, с своей стороны, имел также виды на цейгмейстера: здесь представлялся ему важнейший случай
поработать головой и
сердцем, выказать свои глубокие соображения, тонкое знание людей.
Ты сама видишь, что
сердце у тебя доброе, ум восприимчив; но у тебя нет никакой основы действий, т. е. ты не
работала умом своим ни в каком определенном направлении.
Не только рукою действует он против отрядов шведских, он
работает сердцем и головой, приводит в движение все сокровенные пружины ухищренной политики, даже не всегда разборчивой, чтобы подрыть основание шведского могущества.
Знаток женского
сердца граф Белавин очень хорошо понимал это, как следовательно понимал и то, что его дело еще не доведено до конца, что ему еще придется
работать над пробуждением в этой девушке-ребенке настоящего чувства.
В Москве и в деревнях кругом необыкновенная тревога. Недельщики, боярские дети ездят с утра до ночи и выбивают народ. Русский мужичок всею радостью рад глазеть по целым дням хоть и на то, чего не понимает, лишь бы не
работать, а тут еще и палкой выгоняют в город на целые сутки праздности. Валят тысячи со всех концов, и все они налягут на
сердце Москвы: душно будет ей, родимой! Из этого-то народа хотят выставить декорацию московской силы.
— Да, да, ужасно! Верите ли, он
работает двенадцать часов в сутки, и с его слабым
сердцем. Я прямо боюсь…
Мои наэлектризованные нервы так
работали, что мне стало казаться, будто в этой казенной камере делается что-то совсем не казенное. Ужо не услыхал ли Он этот вопль сына своих врагов, не увидал ли Он его растерзанное
сердце и… не идет ли Он взять на свое святое рамо эту несчастную овцу, может быть невзначай проблеявшую его имя.