Неточные совпадения
Тогда еще из Петербурга только что приехал камер-юнкер князь Щегольской… протанцевал со мной мазурку и на другой же день хотел приехать с предложением; но я сама отблагодарила в лестных выражениях и сказала, что
сердце мое
принадлежит давно другому.
Добродетель лишена своих лучей; она
принадлежит обществу, нации, а не человеку, не
сердцу.
На этой половине роль хозяйки с двенадцати лет
принадлежала Надежде Васильевне, которая из всех детей была самой близкой
сердцу Василья Назарыча.
Иногда Степка-балбес поднимался на хитрости. Доставал у дворовых ладанки с бессмысленными заговорами и подолгу носил их, в чаянье приворожить
сердце маменьки. А один раз поймал лягушку, подрезал ей лапки и еще живую зарыл в муравейник. И потом всем показывал беленькую косточку, уверяя, что она
принадлежит той самой лягушке, которую объели муравьи.
Бурмакин
принадлежал к числу тех беззаветных идеалистов, благодаря которым во тьме сороковых годов просиял луч света и заставил волноваться отзывчивые
сердца.
Кроме князя Щ. и Евгения Павловича, к этому слою
принадлежал и известный, очаровательный князь N., бывший обольститель и победитель женских
сердец во всей Европе, человек теперь уже лет сорока пяти, всё еще прекрасной наружности, удивительно умевший рассказывать, человек с состоянием, несколько, впрочем, расстроенным, и по привычке проживавший более за границей.
«Ради бога, не думайте обо мне ничего; не думайте тоже, что я унижаю себя тем, что так пишу вам, или что я
принадлежу к таким существам, которым наслаждение себя унижать, хотя бы даже и из гордости. Нет, у меня свои утешения; но мне трудно вам разъяснить это. Мне трудно было бы даже и себе сказать это ясно, хоть я и мучаюсь этим. Но я знаю, что не могу себя унизить даже и из припадка гордости. А к самоунижению от чистоты
сердца я не способна. А стало быть, я вовсе и не унижаю себя.
— О дитя мое! — воскликнул вдруг Лаврецкий, и голос его задрожал, — не мудрствуйте лукаво, не называйте слабостью крик вашего
сердца, которое не хочет отдаться без любви. Не берите на себя такой страшной ответственности перед тем человеком, которого вы не любите и которому хотите
принадлежать…
К особенностям Родиона Потапыча
принадлежало и то, что он сам никогда не хворал и в других не признавал болезней, считая их притворством, то есть такие болезни, как головная боль, лихоманка, горячка, «
сердце схватило», «весь не могу» и т. д.
Сердце Луши
принадлежало ему безраздельно, и он распоряжался в нем, как неограниченный монарх, хотя этому владычеству и были приданы неуловимые формы.
Я люблю эту бедную природу, может быть, потому, что, какова она ни есть, она все-таки
принадлежит мне; она сроднилась со мной, точно так же как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она была свидетельницей первых тревог моего
сердца, и с тех пор ей
принадлежит лучшая часть меня самого.
— Днем я
принадлежу обязанностям, которые налагает на меня отечество, — говорила она, разумея под отечеством Россию, — но вечер
принадлежит мне и моим друзьям. А впрочем, что ж! ведь и вечером мы говорим всё о них, всё о тех же милых
сердцу детях!
Очень много на свете людей,
сердце которых нельзя тронуть ни мольбами, ни слезами, ни вопиющей правдой, но польсти им — и они смягчатся до нежности, до службы; а герой мой, должно сказать, по преимуществу
принадлежал к этому разряду.
Услышишь о свадьбе, пойдешь посмотреть — и что же? видишь прекрасное, нежное существо, почти ребенка, которое ожидало только волшебного прикосновения любви, чтобы развернуться в пышный цветок, и вдруг ее отрывают от кукол, от няни, от детских игр, от танцев, и слава богу, если только от этого; а часто не заглянут в ее
сердце, которое, может быть, не
принадлежит уже ей.
— Когда
принадлежишь всем
сердцем прогрессу и… кто может заручиться: думаешь, что не
принадлежишь, ан, смотришь, окажется, что к чему-нибудь и
принадлежишь.
Графиня начала покровительствовать всех горничных и прижимать к
сердцу засаленных детей кучера, — период, после которого девушке или тотчас надобно идти замуж, или начать нюхать табак, любить кошек и стриженых собачонок и не
принадлежать ни к мужескому, ни к женскому полу.
Суди же сама: могу ли я оставить это все в руках другого, могу ли я позволить ему располагать тобою? Ты, ты будешь
принадлежать ему, все существо мое, кровь моего
сердца будет
принадлежать ему — а я сам… где я? что я? В стороне, зрителем… зрителем собственной жизни! Нет, это невозможно, невозможно! Участвовать, украдкой участвовать в том, без чего незачем, невозможно дышать… это ложь и смерть. Я знаю, какой великой жертвы я требую от тебя, не имея на то никакого права, да и что может дать право на жертву?
Нося эту идею в своем
сердце вместе с прочими таковыми же и беспрекословно признавая ее авторитет, он, однако ж, понимал, что право быть смертным"по усмотрению"отнюдь не
принадлежит к числу таких, которыми можно было бы кичиться.
— Так уничтожаю последний остаток признательности… боже! боже! я невиновна… ты, ты сам дал мне вольную душу, а он хотел сделать меня рабой, своей рабой!.. невозможно! невозможно женщине любить за такое благодеяние… терпеть, страдать я согласна… но не требуй более; боже! если б ты теперь мне приказал почитать его своим благодетелем — я и тебя перестала бы любить!.. моя жизнь, моя судьба
принадлежат тебе, создатель, и кому ты хочешь — но
сердце в моей власти!..
— Скажи мне, мой царь, — спросила однажды Суламифь, — не удивительно ли, что я полюбила тебя так внезапно? Я теперь припоминаю все, и мне кажется, что я стала
принадлежать тебе с самого первого мгновения, когда не успела еще увидеть тебя, а только услышала твой голос.
Сердце мое затрепетало и раскрылось навстречу к тебе, как раскрывается цветок во время летней ночи от южного ветра. Чем ты так пленил меня, мой возлюбленный?
— Так пусть ему и
принадлежит имение его отца, — решил царь. — Он оказался достойнейшим сыном. Старший же, если хочет, может поступить в число моих телохранителей. Мне нужны такие сильные и жадные люди, с меткою рукою, верным взглядом и с
сердцем, обросшим шерстью.
— Но рассказывать историю всего, что ты здесь видишь, слишком долго, и потому мы возвратимся к ней в другой раз. Во всяком случае, ты видишь, что твои предки и твой отец — oui, et ton pere aussi, quoiqu'il soit mort bien jeune! да, и твой отец, хотя он и умер очень молодым! — всегда и прежде всего помнили, что они всем
сердцем своим
принадлежат нашему милому, доброму, прекрасному отечеству!
Весь остальной день приятели только и говорили, что об Анне Павловне, или, лучше сказать, Эльчанинов один беспрестанно говорил об ней: он описывал редкие качества ее
сердца; превозносил ее ум, ее образование и всякий почти раз приходил в ожесточение, когда вспоминал, какому она
принадлежит тирану. Ночью он изготовил к ней письмо такого содержания...
Тема о «девисах»
принадлежала к числу бесконечных, и Галактионовна целые часы могла говорить на нее, только другая тема, предметом которой была сама Галактионовна, лежала еще ближе к ее
сердцу.
Сверх того,
сердце… читателю уже известно, что
сердце Юлии не было свободно и
принадлежало жестокому, но все-таки интересному Бахтиарову.
Религия, любовь к добродетели, к трудам, к порядку, чувствительность к несчастию ближних, рассудительность или повиновение
сердца уму
принадлежит к первому; любовь к отечеству, к его учреждениям и все свойства, нужные для их целости, входят во второе (351–352).
Они, видно, всегда и везде одинаковы; а знают ли эти люди, что
сердце мое давно уже похоронено в могиле, что в памяти моей живет мертвец, которому я
принадлежу всеми моими помыслами; но оставим мое прошедшее.
Пожалуйте, о чем бишь я рассказывал?.. Да, вот нас принялися провожать… Но я не в состоянии вам пересказать этого чувствительного пассажа. Меня и при воспоминании слеза пронимает! Довольно скажу, что маменька за горькими слезами не могли ничего говорить, а только нас благословляли; что же
принадлежит до ее
сердца, то верно оно разбилося тогда на мелкие куски, и вся внутренность их разорвалася в лохмотья… ведь материнское
сердце!
Я прочел письма. Все они были очень ласковы, даже нежны. В одном из них, именно в первом письме из Сибири, Пасынков называл Машу своим лучшим другом, обещался выслать ей деньги на поездку в Сибирь и кончил следующими словами: «Целую твои хорошенькие ручки; у здешних девушек таких ручек нету; да и головы их не чета твоей, и
сердца тоже… Читай книжки, которые я тебе подарил, и помни меня, а я тебя не забуду. Ты одна, одна меня любила: так и я ж тебе одной
принадлежать хочу…»
— Да, — продолжал он, как бы говоря с самим собою, — я ее любил. Я не перестал ее любить даже тогда, когда узнал, что
сердце ее
принадлежит Асанову. Но тяжело мне было узнать это! Если б она тебя полюбила, я бы по крайней мере за тебя порадовался; но Асанов… Чем он мог ей понравиться? Его счастье! А изменить своему чувству, разлюбить она уж не могла. Честная душа не меняется…
«Ладанку эту покойный мой друг носил постоянно на груди и скончался с нею. В ней находится одна ваша записка к нему, совершенно незначительная по содержанию; вы можете прочесть ее. Он носил ее потому, что любил вас страстно, в чем он признался мне только накануне своей смерти. Теперь, когда он умер, почему вам не узнать, что и его
сердце вам
принадлежало?»
Я
принадлежала ему всем
сердцем, всей душой моей…
И неужели твое
сердце до того
принадлежит другой, что нет места для меня? Один час, одну минуту дай насладиться тобою, и я счастлива, и возьми после жизнь мою, на что мне она тогда; и в этой минуте я солью все, и рай позавидует мне.
— Что такое слезы? — спрашивает Иуда и бешено толкает неподвижное время, бьет его кулаками, проклинает, как раба. Оно чужое и оттого так непослушно. О, если бы оно
принадлежало Иуде, — но оно
принадлежит всем этим плачущим, смеющимся, болтающим, как на базаре, оно
принадлежит солнцу, оно
принадлежит кресту и
сердцу Иисуса, умирающему так медленно.
Вам
принадлежит великая заслуга: вы первый во Франции заговорили о русском народе, вы невзначай коснулись самого
сердца, самого источника жизни. Истина сейчас бы обнаружилась вашему взору, если б в минуту гнева вы не отдернули протянутой руки, если б вы не отвернулись от источника, потому что он показался мутным.
— О! если такой найдется и если сумеет быть действительно героем, — тихо говорила она, с тою же блуждающей по лицу грустно-раздумчивой улыбкой; — да я не знаю, на что бы я решилась для такого человека! Вся благодарность польки… даже… вся душа, все
сердце, вся жизнь, вся любовь моя
принадлежала бы этому человеку!..
Когда друзья посвятили Малгоржана в свой проект, то Малгоржан сильно поморщился, однако же после довольно долгих и энергических убеждений, боясь потерять репутацию «нового человека» и уважение Луки и Моисея, склонился на их доводы, склонился с затаенным сокрушением
сердца, ибо втайне ласкал себя приятною мыслию, что эти шестьдесят тысяч в силу, так сказать, нравственного сродства с Сусанной
принадлежат и ему в некотором смысле.
Первой Ипостаси
принадлежит божественное Отцовство, субстанциальность, исход; второй Ипостаси
принадлежит различение, Логос, ведение, она есть
Сердце Божие, в котором Отец любит Сына; третья Ипостась, Дух Святой, чувствует и Отца и Сына, в Них находит она Себя и радуется Любви Божественной.
— Да; она отвечала мне: «И половина
сердца не может отвечать целому, а мое целое
принадлежит все моему сыну». Взамен любви она предложила мне свою дружбу, и я жил ею, но когда ее не стало, я буду жить любовью к вам!
— Это справедливо, — продолжала maman, — потому что ты, не будучи подготовлен ни к какой полезной деятельности, не можешь претендовать на лучшие места, которые должны
принадлежать достойнейшим; и это прекрасно, потому что при незначительных обязанностях по службе у тебя будет оставаться много времени на полезные занятия для обогащения сведениями твоего ума и развития твоего
сердца.
— Но разве его
сердце не всегда вам
принадлежало? — продолжала Христя.
Елена Андреевна. Вы еще здесь? Постойте… Сейчас Иван Иванович сказал мне, что муж был резок с вами… Простите, он сегодня сердит и не понял вас… Что же касается меня, то моя душа
принадлежит вам, Михаил Львович! Верьте в искренность моего уважения, я сочувствую, тронута, и позвольте мне от чистого
сердца предложить вам мою дружбу! (Протягивает обе руки.)
Но как только в
сердце человека возникнет мысль, что паутина эта моя, что благо праведности
принадлежит мне одному и что пусть никто не разделяет его со мной, то нить обрывается, и ты падаешь назад в прежнее состояние отдельной личности; отдельность же личности есть проклятие, а единение есть благословение.
На репетициях, за кулисами, где удалось быть раза два, она испытывала возбужденье, какого теперь у ней не было и следа… Ей даже не верилось, что это одно и то же, что вот эти бритые мужчины и женщины с размашистыми движениями
принадлежали тому миру, куда так рвалось ее
сердце.
— Послушайте, — говорит она, останавливаясь, — я знаю, отчего вы вздыхаете. — Вы любите, да! Но прошу вас именем нашей дружбы, верьте, та девушка, которую вы любите, глубоко уважает вас! За вашу любовь она не может платить вам тем же, но виновата ли она, что
сердце ее давно уже
принадлежит другому?
— Хорошо… Клясться я не стану… Но вот медальон… Он имеет форму
сердца… Он открывается… Пусть он будет символом, что мое
сердце всецело
принадлежит тебе и всегда будет для тебя открыто… Верь мне, что из любви к тебе я готов на все лучшее, и что каждый раз, когда меня станет соблазнять что-либо дурное, мысль об этой минуте и об этом медальоне-символе и надежда хоть когда-нибудь добиться твоей любви станет воздерживать меня.
Между тем, как мы носили в
сердце нашем сию священную заботу, возлюбленный брат наш, цесаревич и великий князь Константин Павлович, по собственному внутреннему побуждению, принес нам просьбу, чтобы право на то достоинство, на которое он мог бы некогда быть возведен по рождению своему, передано было тому, кому оное
принадлежит после него.
К последним
принадлежал и Николай Павлович Зарудин и был всем
сердцем привязан к Андрею Павловичу. Их даже в полку в насмешку прозвали inseparables. Не было у них друг от друга тайн, они жили, что называется, душа в душу.
Поруганным злодейскою судьбой, не давшей ему возможности даже довести о них сведения той, которой всецело
принадлежало его бедное, истерзанное безнадежной любовью
сердце.
Это была правда. Ирена
принадлежала к тем редким личностям, которые отдают свое
сердце только раз и навсегда, для нее любовь была альфой и омегой всей жизни — она могла жить любовью и умереть от нее.